Начало

Уже зеленело и зацветало буквально все: трава, деревья, кусты. Даже ленивые дубы выбросили нежные липкие листья, густо покрывались цветочным снегом яблоневые сады, но… торжественно накатывающее лето вдруг осеклось и попятилось: ночью подморозило.

Это не расстроило Свода, всю жизнь болтавшегося в море. Он брел по лесной дороге, щурясь на пробивавшееся сквозь молодую листву солнце, и тихо улыбался каким-то своим мыслям.

Драгоценные пластинки, плотно сложенные и обернутые в холст, висели в пулевой сумке, купленной Ричи еще в Глазго, небольшом, но бурно развивающемся порту, где Ласт Пранк почти два месяца ждал прибытия «Адэра». Он всецело доверял команде капитана Саймона, поскольку они были многим обязаны Ричи, а плыть с острова на большую землю с его драгоценным грузом лучше всего было в компании знакомых людей. Шарп Боу в свое время сам настоял на том, чтобы мистер Свод, когда закончит свои дела в Англии, дождался их очередного прихода здесь, в этом порту. Саймон говорил, что сочтет за честь перевезти на материк своего спасителя.

Средств, выделенных отцом на дорогу и проживание, хватило бы даже на два путешествия в Литву и обратно, тем более, что Свод жил скромно и старался не часто появляться на людях, умело прикидываясь больным, подхватившим на море какую-то заразу.

Поскольку вокруг лютовала «потливая лихорадка», хозяин заведения, в коем обустроился Ричи, раз в день непременно справлялся о здоровье захворавшего съемщика, отселив того в самый дальний угол постоялого двора и делая все, чтобы тот как можно меньше появлялся.

После первого месяца проживания в Глазго, когда только в этой ночлежке от названной лихорадки умерло три человека, хозяин стал относиться к мистеру Своду с большим уважением, приводя в пример своим домочадцам его поистине героическую стойкость в борьбе с болезнью.

Ричи же с нетерпением ждал свой корабль, то и дело выбираясь в город, на пристань, где всегда больше слушал, нежели вступал в беседы. Одевался Ласт Пранк как заурядный литвин-торговец, а к тому же отпустил окладистую бороду и, если уж доводилось с кем-то перекинуться парой-тройкой слов, нещадно коверкал свой родной язык, старательно доказывая окружающим, что он подданный Короны.

Намаявшись со свертком пластин, он наведался на портовый рынок и отыскал себе добротную кожаную лядунку и отличный воловий гьюж[1], которые попросту валялись под ногами в лавке голландских сбруйных мастеров-кожевников. Золотые пластины так удобно размещались в нижней половине пулевой сумки, что Ричмонд в который раз задумался о судьбоносности своей миссии и покровительстве ему Высших сил. Сверху драгоценного свертка Свод насыпал пуль, впихнул пороховой кисет и прочую дребедень. Посмотреть на Ласт Пранка со стороны — самый обыкновенный литвин. Одет как торговец, но вооружен как жолнер. Значит, военный, занимающийся здесь какими-то торговыми делами.

Откровенно говоря, все эти меры предосторожности не имели особого значения. Ласт Пранк просто страховался. Город целиком был занят лихорадкой, каждодневными похоронами, и никому даже в голову не приходило заинтересоваться каким-то литвином, который уже больше полутора месяцев ошивается в Глазго.

Ричи, дожидаясь прихода «Адэра», отдыхал от плотной событийности последнего времени, а к тому же не без интереса слушал в харчевнях всякие новости, что привозили с собой моряки со всего света. Разумеется, все они в первую очередь касались лихорадки, заглотнувшей чуть ли не половину Европы, однако были вести и интересующие самого Ласт Пранка. Взять хотя бы подслушанный Сводом разговор двух матросов о том, что «неоднократно воскрешенный самим дьяволом Хайреддин Барбаросса ныне обосновался в Алжире и объявил эту страну присоединенной к владениям Турции, с султаном которой у пирата сейчас сложились самые теплые отношения».

«У него, — тихо, заговорщицким тоном уверял один моряк другого, — только артиллеристов две тысячи! Представляешь? Полный комплект пушечных батарей, а к тому же отряд в четыре с половиной тысячи бойцов. Ребята говорят, что вся его огромная команда просто души не чает в своем кормильце-капитане. Я своими ушами слышал, что сами турки меж собой зовут Хайреддина не иначе, как паша или бейлер-бей».

Свод немало подивился такому повороту в судьбе своего давнего поплечника, однако тут же взял себе на заметку тот факт, что тема пугающих весь мир дел и свершений Барбароссы Второго все еще жива в харчевнях Англии и Шотландии, а из всего этого вытекал простой вывод: Ричи по-прежнему следовало держаться подальше от этих мест.

С того самого момента он еще больше ограничил свои выходы в город, а еще через три дня, пробираясь с верхних улиц в крохотную портовую харчевню, где всегда было чисто, немноголюдно и где недорого брали, он наконец заметил на воде знакомые очертания красавца «Адэра».

Каракка капитана Френсиса Саймона натурально бросалась в глаза на фоне остальных кораблей. Стройность, порядок и новизна ее такелажа никак не могли быть миражом.

Ричи спустился вниз, на причал, и подобрался ближе. Так и есть — корабль Саймона. Безусловно, Ласт Пранку хотелось немедленно наведаться к капитану, однако опыт — его ангел-хранитель, заставил немного подождать.

Френсис, однако, не особенно торопился сойти на берег. Ричи успел замерзнуть, шатаясь на ветру по людной пристани и беспрестанно косясь в сторону знакомой ему каракки, пока капитан Саймон, наконец, не стал на мокрые доски причала. Свод, соблюдая осторожность, пошел следом и, не заметив ничего подозрительного, стал приближаться к Шарп Боу, настигнув его уже на лестнице, ведущей в город.

— Капитан, — окликнул негромко Ласт Пранк, — капитан Френсис!

— Свод? — просиял Шарп Боу. — Матерь Божья, это вы?

— Я, мой капитан…

— Я не узнал вас, дружище! — едва сдерживая эмоции, хлопнул Саймон по плечу своего спасителя. — Зайдем куда-нибудь? Опрокинем на скорую руку по кружке? Где же ваш молодой господин из Литвы?

— О, — Свод ловко удержал Френсиса, направившего было стопы к ближайшему шинку, — не стоит!

— Чего не стоит?

— Заходить никуда не стоит, кругом бродит лихорадка…

— О да, — согласился Саймон. — Как я мог забыть? Она уже и сюда добралась. Нам сказали об этом, едва только причалили. Вот же зараза. Так скоро и Глазго закроют. Хорошо, что мы сейчас ходим почти без отдыха, переночевали — и в обратный путь. Слава богу команда не ропщет, нам хорошо платят. Еще бы, мы едва ли не единственный корабль, что шныряет сейчас через Северное море и все это только благодаря вам, мистер Свод. Другие суда просто не рискуют и, скажу вам по секрету, считают мою каракку заколдованной, а меня самого обвиняют в том, что я продал душу дьяволу, — Саймон рассмеялся.

— Разумеется, мне на все это наплевать, лишь бы не стоять без дела. Завтра грузимся шерстью и снова ходу отсюда, за море, пока не подхватили лихорадки. Ричмонд, правду говорят, что люди мрут, как мухи?

— Да, дружище, — подтвердил Ласт Пранк, — но давайте… все-таки пропустим по кружечке. Вверх по улице есть хорошее заведение: можем, не рискуя заразиться, посидеть хоть до утра. Место проверенное, уверяю вас, я околачиваюсь в этом городе достаточно долго и пока еще здоров.

— В самом деле хорошо кормят? — с сожалением переспросил капитан.

— Я бы сказал — сносно, — улыбнулся Ричи.

— Черт, — выругался, замявшись, Саймон, — н-н-е могу, — признался он. — Думал, поболтаем быстро, походя… Посидеть, тем более до утра, не выйдет. Меня ждут. Я вам говорил: завтра грузимся, значит, сегодня надо повидаться с хозяевами груза. Они уже неделю нас ждут. Шторм у Норвегии, будь он неладен, задержал нас.

…Мистер Свод, я так много хотел спросить у вас. Вся моя команда, — доверительно зашептал Саймон, — представляете, даже они думают, что «Адэр» заколдован. Скажите, вы видели наш такелаж? Видели? Как же это возможно, мистер Ричи? Все новое! А ведь никто с тех пор, как мы налетели на мертвый корабль, не заменил на моей каракке ни веревки…

— У нас будет время все это обсудить, Саймон, — успокоил его Свод. — Я хочу завтра же отправиться с вами на материк.

— Какая удача! — не кривя душой, выдохнул Шарп Боу. — А я стеснялся спросить. Мы, как всегда, идем в Ригу, впрочем, что я говорю, ведь вы знаете. Боже, все возвращается на круги своя. Это к удаче!

— Это не удача, Френсис, — тяжко вздохнул Ричи, — это мой рок…

И вот уже остался позади непростой путь через рокочущее море и заледеневшие у берегов фьорды. Обжигающий северный ветер способен был покрыть наледью канаты любого другого корабля, но только не «Адера».

Ричи был поражен. Он сотни раз слышал рассказы о подобных чудесах, но всегда списывал это на желание людей приукрасить выдумками свою однообразную жизнь, а теперь? Нелегко было Ласт Пранку осознавать, что все это есть великое колдовство и что он, Ричи, имеет к нему самое непосредственное отношение.

Уже привыкшая к чудесам команда лишь хмурилась встречному ветру, когда каракка капитана Саймона то взлетала к небесам, то проваливалась в бездну на огромной штормовой волне. Да, они рисковали и раньше, однако в этот раз их подвязные кошельки заметно тяжелели с каждым походом за море, а это заставляло моряков терпеть. Они верили в счастливую зверзду Саймона и так же, как и он больше доверяли хранящему их жизни колдовству «Адера», нежели молитвам. Каждый из них, многое повидавших на своем веку, не раз слышал о том, как море легко прибирало к своим рукам освященные, добротные корабли самого Папы. Небо не давало им никакой защиты. И пусть все вокруг шепчутся, что «Адэр» заколдован, с ними — бесстрашный капитан, и, главное, в этот раз еще и мистер Свод с его находящимся за пределами разума колдовством, защиту которого каждый матрос почувствовал на своей собственной шкуре. Ричи боялись, Ричи …боготворили.

Вспоминая длинный морской путь в Ригу, Ласт Пранк улыбался. Кто знает, придется ли ему еще когда-нибудь снова увидеть море? Шагая по тенистой лесной дороге в самом сердце Литвы, слушая весенних птиц, он с сожалением возвращался на палубу «Адера», где его почитали как кумира.

«Смешно, право, — рассуждал про себя Свод. — Наверное, со стороны я выглядел болваном. Какое там волшебство? При чем тут я? Это ведь водяные девы заколдовали каракку Саймона. Упф-ф-ф, — тяжко выдохнул Ричмонд, — что же будет со мной дальше?»

И вот уже в который раз тяжелые, словно его лядунка с пластинами, вопросы возвращали Ричи в реальность. Самым разумным ему казалось вернуться к Войне, спрятать добытое у Сэквелла сокровище и попросить старую леди Климиган отыскать того волшебника, что приходил с ней. Ласт Пранк вернет ему то, за чем отправлялся за море и … Снова какие-то «и».

«Впрочем, — рассуждал Свод, — в замок Войны можно и не соваться». Действительно, зачем? Ведь Ричи знал, где живет старуха. Однако побывать возле замка Якуба и не встретиться с ним? Свод не хотел и думать об этом. В любом случае он вначале доберется до Мельника, а там уже будь что будет…

Безконечный лес оставлял достаточно времени для размышлений и воспоминаний. Прожив более месяца в Риге, он познакомился с какими-то ушлыми ребятами, которые согласились провести англичанина прямыми путями в Литву, минуя всякие кардоны — прямо к Дрогичину. Предприятие обещало быть рискованным, но что бывалому пирату за опасность — трое молодых парней?

Ричи несколько дней баракатился с ними по лесам, ежеминутно ожидая нападения, но в какой-то миг они вдруг распрощались, указали ему на раскинувшееся за лесом село, взяли плату и растворились в непроходимой чаще. Ожидавший всякого пират в тот момент почувствовал что-то похожее на разочарование. Они даже не пытались отобрать у него лошадь, проверить карманы, лядунку или хотя бы просто затеять драку с иностранцем. «Что за скучный тут народ?» — сокрушался про себя Ричи, въезжая в очередное поселение.

В харчевне он узнал, что уже давно пересек границу и находится глубоко в Литве. Познакомившись тут же с каким-то местным купцом и узнав, куда тот едет, Ласт Пранк, чувствуя дуновение ветра Судьбы, самым наглым образом напросился к нему в компанию. Этот Микалай совершенно не понимал английского и в конце их совместного путешествия был крайне раздражен жуткой смесью наречий, на которой объяснялся Ричи. Они проделали большой путь, а распрощались настолько холодно, что Свод, на всякий случай, решил далее какое-то время идти пешком. Кто знает, что на уме у этого странного торговца?

«Вот закончится этот лес, — прикидывал на ходу Ричи, — и где-нибудь в стороне от основной дороги снова будет иметь смысл взобраться в седло или подсесть к кому-нибудь на колеса. Весна, конечно, радует глаз, но отмерить весь путь пешком — это уж слишком».

Но, вопреки ожиданиям Свода лес не заканчивался. Вскоре как-то стремительно начало темнеть и стал подбираться холод. Ричи решил заночевать здесь, в лесу. Он углубился в чащу, подальше от дороги, спустился в низину, наломал и натаскал еловых веток, сложил себе из них постель и только после этого уже практически в полной темноте развел огонь.

Место он выбрал хорошее, вокруг валялось столько сбитого ветром сушняка, что греться безбедно можно было хоть целую неделю, а вот подойти безшумно к его костру с любой стороны было невозможно.

Создав запас жара сухим и быстро сгорающим древесным мусором, он подтянул и бросил крест-накрест в огонь четыре толстых, источенных жуками полена, после чего улегся возле весело потрескивающего под этим гнетом кострища и практически сразу почувствовал, что засыпает.

Вспоминая потом этот момент, Ласт Пранк долго не мог подобрать подходящих слов для его описания. Казалось, будто он соскользнул куда-то и… остался на том же месте у костра. Он ощущал все, как в обычной жизни, однако хорошо понимал, что Ричи, который лег спать, так и лежит где-то рядом с ним на еловой постели, а он сам, какой-то иной, но одновременно с тем, спящим, сидит по другую сторону кострища и смотрит на огонь. Ласт Пранк попросту раздвоился.

Несмотря на то, что ночь вошла в полную силу, Ричи прекрасно видел все вокруг. Стоило только захотеть, и что-то легкое, невесомое, что было частью его самого, тут же, словно летучая мышь, срывалось с места и безшумно взлетало над лесом. Свод тут же для себя отмечал, что может легко уловить с высоты своего полета даже движение мелких зверей и короткие перелеты ночных птиц.

Новое состояние нравилось ему, однако только начал он в нем осваиваться, как что-то двинулось в непосредственной близости от костра. Сидящий у огня — второй Ричи отметил это движение боковым зрением, и его парящая над верхушками деревьев душа стремглав ринулась вниз. Всего в десяти шагах от жаркого пламени откуда-то появилось большое дерево… Ричи точно помнил, что его здесь не было!

Мысли, словно прибрежная волна, намывали песок давних воспоминаний, неуловимо и неразрывно связанных с подобными ощущениями. Да, Ричмонд уже чувствовал нечто подобное. Он напряг память… «Что же это было? Я тогда чему-то здорово удивился, помню — моргнул и…»

Много ли времени надо глазу, чтобы моргнуть? Все произошло так же внезапно, как и когда-то. Он моргнул, и в один миг толстый и гладкий ствол столетнего дерева обернулся в человека! Свод едва не вскочил от неожиданности. Это был тот, кого он намеревался искать возле замка Войны.

— Ты проделал большой путь, — низким, проникающим прямо в душу голосом произнес человек-дерево, однако его уста, скрытые густой бородой и усами, уже привычно для Ласт Пранка не шевелились.

Ричи с облегчением выдохнул. Его непосильные хлопоты подошли к концу.

— Я привез то, что ты просил, — едва только подумал Свод, а его слова тут же зазвучали в тишине ночного леса.

— Благодарствую, — ответил великан и наклонился вперед, — клади-ко ты Саньтии сии ко мне прямо в дятлов домик. Жил три лета здесь черный дятел, да пропал куда-то…

И снова стоило Ричи только моргнуть, как на склоненном к нему широком лбу сказочного Древа образовалось широкое округлое дупло. Свод не спеша открыл лядунку, вытянул между ссыпающимися на дно пулями заветный сверток и с сожалением посмотрел на него.

Вот и пришло время расставаться со своей ношей. Надо же — теперь в безконечный, многовековой путь этих золотых пластин будет включен и его след. «Чего уж об этом? Дело сделано», — подумал Ласт Пранк и, аккуратно вложив тяжелый сверток в узкое отверстие «дятлова домика», тяжко вздохнул.

— Чувствуешь великое опустошение, — с пониманием произнесло Древо и выпрямилось. — Ведаю это. Иначе и быть не должно. Их Знание даже непрочитавшим дает Великий свет, ибо писано Божьим Письмом. Ты не мог не заметить, что едва только ваши пути переплелись, твоя суть стала меняться. Ты уже никогда не будешь прежним. Что ж, ты выполнил то, что было нужно, и тебе полагается награда…

— Награда? — улыбнулся Свод.

— А как же? Ты обретёшь новый путь…

— Постой-постой, — оборвал его Свод и смутился: это прозвучало дерзко, — я хочу сказать: не надо никаких наград. Ничего не надо. Я и так достаточно получил. Дальше я сам…

— Сам? — переспросило Древо. — А ты уже почувствовал, что твое «сам» уже другое? Тот, кем ты стал и есть изначальный ты. Вечный, не имеющий ни конца, ни истока. Это великое «Я» невозможно ни сжечь, ни размыть водой, ни выветрить ветром, ни сгноить в земле. Сие наша суть — Основание. Оно безсмертно, безгранично, однако и оно лишь только часть Единого Основания, что как чистейшее безкрайнее море питается ручейками, реками каждого из нас, и, замыкая круг мироздания, одновременно и само насыщает нас благодатными дождями Вышних сфер.

Именно твое Основание хранило тебя во тьме твоих былых деяний. Даже страшные чары колдуньи, что ты принял на себя как хворь, не разрушили тебя, а лишь дали способность ходить по черте и видеть один из соседних миров.

Мара, или Смерть, как зовут ее люди, неспроста тебя оставила. Даже самые отъявленные грешники не могут изменить Основание, но колдуны…, — Голос древа неожиданно стал суров. — Ты многое выстрадал за последнее время, немало понял и осмыслил. Гляди, не нахватайся заново темного. Оно от тебя никуда не денется. Даже то, что ты исполнил такой непростой урок, не облегчит твоей ноши, поскольку собирал ты ее по своей воле, и собирал долго.

За старания твои ты получишь возможность спокойно уйти, когда придет срок. Уйдешь, когда сам того пожелаешь, когда будешь знать, что достачно пожил и с тебя уже хватит. Живи, сколько отмеришь себе сам. Это и будет тебе наградой за то, что отобрал Саньтии у Темных кощеев.

Свод молчал, немигающим взглядом уставившись в огонь. Но вдруг его лицо прояснилось.

— Скажи, — робко спросил он, — а что мне делать с моим даром?

— Ты можешь передать его тому, кто для того и рожден. Был бы ты настоящим колдуном, в силе от роду, тогда любому человеку, а так — только по крови, своему первенцу.

— Сыну? — выпучил глаза Ричмонд. — Но у меня его нет.

— Много ты знаешь — нет, — добродушно улыбнулся в бороду лесовик. — Будь уверен, к нынешнему Новолетию, он как раз явится на белый свет. Твоя каханка понесла. Назначенным от рождения уроком твой первенец так или иначе приобрел бы дар колдуна-целителя. Токмо в прошлом определении Макоши он открыл бы его после тяжкого увечья, страшного случая, а ныне, коли дар передан ему будет по крови, глядишь, и нет надобности в том увечье. Я же говорил тебе: ныне сплетутся иные нити, иные пряжи судьбы.

— Где же мне их теперь искать? — горько опустил голову Свод.

— Начинает светать, — отрешенно прогудел лесовик. — При первых же лучах Саньтиям должно быть на их месте. …По лесу пойдешь той же дорогой. Увидишь на горе деревеньку. Спроси там у людей, где проживает солдат изувеченный, что только-только с войны пришел. Твоя каханка с ним…

Лицо Свода стало вытягиваться:

— Как …с ним?

— Тебя уж давно схоронили и оплакали — помнишь? Живым живое, мертвым — мертвое. Шел солдат с войны к себе на вотчину, встретил вдову. Она ему и рассказала, что потеряла любимого и теперь осталась одна, брюхатая. Он ее пожалел, а она — его, изувеченного в сече. Им ведь на роду было написано жить вместе, но и тут вмешался ты. Так что, ты уж не вини ни ее, ни его… Как дар передать сыну? Тебе будет довольно дотронуться до ее разбухшей от бремени утробы. Возложишь длань, и дар перейдет.

— Но как? — неожиданно яро вознегодовал Ричи, — войти в дом и…? Она же знает, что я мертв! Да для нее теперь и лучше так думать. Увидит мертвеца, испугается!

— Тут ты прав, она не должна знать о том, что ты жив. И на глаза солдата тебе лучше не попадаться. Он нитей к Основанию порубил не меньше твоего, оттого Макошь и одарила его увечьем, дабы остановить на том пути. Но ты ушлый, придумаешь что-нибудь. Тебе не впервой хитрить.

На том прощай. Ярило вот-вот выпустит пастись своих коней на Небеса. Иди куда указано и не сворачивай. Гляди же, передай дар колдуньи. С ним твой сын много доброго людям сделает. Сам же иди к тому месту, где смерть земную принял, к замковым стенам. Оно, мил человек, всегда так, где конец одного пути, там и начало другого.

[1] Гьюж (фр. guige) — ремень для ношения щита на шее или на плече «через голову». Ремень был удобен тем, что на марше щит не надо было нести в руке, а в бою он давал возможность действовать двуручным оружием.