Начало

Фишер почувствовал, как его обездвиженные ужасом ноги попросту вмерзают в твердую землю двора. Да, он прекрасно осознавал, что окружающие их люди состоят из плоти и крови, однако их черные, страшные тени проявлялись из мрака так, как это делали бы легендарные ночные призраки-убийцы на весеннем кладбище[1]. Джон и Томас попятились назад, однако уперлись спинами в деревянные щиты духовых тумб.

Мор краем глаза заметил, как вздыбился его плащ, движимый наткнувшимся на препятствие клинком, и в этот миг будто очнулся. «Чего мы, черт возьми, боимся? У нас же с собой рапиры[2]! И я им не бедняга Бео, которого можно тихо и безнаказанно прикончить! Мне ли, действительному члену Тайного Совета Его Величества, дрожать перед этими заговорщиками?»

Фишер пристально вглядывался в черные лица незнакомцев. Они были в масках. Громко заявленное присутствие молодого Сэквелла делало ситуацию еще опаснее: произнося эту фамилию они были наверняка уверены — никто из жертв никому ничего уже не сообщит.

Джон, чувствуя решимость друга, тоже решил что-нибудь предпринять, а именно — попытаться вступить с этими людьми в переговоры… однако едва он собрался открыть рот, как тут же оторопел!

— Всем стоять! — гаркнул миролюбивый добряк Томас и, выхватив рапиру, решительно шагнул вперед. — Именем короля заявляю: вы все арестованы за убийство Беогарда Бауэрмена и попытку заговора!

Страшные черные силуэты недоуменно переглянулись.

— Смотри-и-ите-ка, — треснувшим голосом протянул один из них и, вытягивая что-то из-под полы плаща, шагнул навстречу Мору, — а рыбка-то нам попалась золотая…

Он не договорил. Неуклюжий, но на удивление точный выпад Томаса выглядел со стороны так, будто из его руки в нападавшего ударила короткая, едва различимая в темноте молния. Обладатель черного плаща подломился, шагнул назад и вдруг рухнул на спину, клокоча наполняемым кровью горлом.

Тени заговорщиков медлили только миг. Фишер не успел моргнуть, как оказался опрокинутым на землю с заломленными за спину и связанными руками. Рядом шла нешуточная возня: это яростно сопротивлялся Мор!

Смиренно ожидающего своей участи епископа перевернули, плотно всунули в рот вонючий кляп и поволокли к зданию. Где-то позади глухо ревел, как медведь, не сломленный обстоятельствами Томас, а Фишер только тихо про себя сокрушался: «И чего ради буйствовать? Все равно ведь попались…»

Утром понедельника Синтия отправилась на рынок пораньше. Чувство вины перед сводным братом не давало ей сегодня спокойно спать. Девушка сама была удивлена: ей не свойственно было терзать себя, да еще и по таким пустякам. «Ну не убила же я его в самом деле, — заключила она к рассвету, — подумаешь…»

Но снова упрямые воспоминания пережитого вечером заходили на очередной круг, и все повторялось сначала. Наверняка, не желая встречаться с братом, она и сбежала из дому так рано…

На улице было темно и безлюдно. На погруженной в предрассветные сумерки рыночной площади хозяйничал ветер. Открывая замо́к на двери своей лавки, Синтия с грустью осмотрелась. Вечный небесный странник трепал в пустых торговых рядах пологи палаток и навесов, гонял по подсохшей брусчатке и закручивал вихрем мелкий мусор и крупу снежной поземки. Во всем этом было что-то необъяснимо волшебное, однако же любоваться этим долго — боже упаси! Тепло, запасенное ее одеждой, быстро улетучивалось.

В темной лавке пришлось жечь лампы. Пустые полки, пустые ящики, темные углы. Синтии отчего-то стало нестерпимо горько смотреть на все это. Будто сама ее жизнь отражалась в невеселых утренних приметах: вокруг пустынно, холодно и нет того, кто как Джонатан Эдванс — муж Мериан, утешал бы, помогал и любил.

Несчастная девушка села на скамейку и заплакала. Все ее попытки найти достойного и любящего мужа лишь доказывали, что в отличие от заслуживающей ту самую любовь Мери, Синтия во многом ей проигрывала. Оттого она с детства и завидовала старшей сестре. Та была красивее, умела молчать, если было нужно, умела терпеть, умела, в конце концов, ждать, а деятельной и быстрой Синтии всегда хотелось всего и сразу… И ведь смогла же она собраться, взять себя в руки. Вынудила отца дать ей в пользование лавку, будь она неладна, добилась того, что в хлебном ряду ее уважают.

«Да и кавалеры! — встрепенулась было про себя заплаканная девушка и тут же сникла. — Какие там кавалеры… Из всех и вспомнить толком некого. Разве что этот, мистер Роберт Сэ… Сэлв… или как там его — Сэкрел? …И то! Ну, богатый, ну, знатный, но какой-то потерянный, пустой. И почему я всегда думала, что вот встречу такого как он, и сразу вспыхнет мое сердце?»

Девушка тяжко вздохнула. Права мать: сколько себя ни заставляй, а сердце не подхвостица. Ему не прикажешь. «Сейчас даже жутко становится, как только представлю себе: каждое утро передо мной будет возникать это восковое, чопорное лицо… А еще и ночью…»

Синтия вдруг улыбнулась. Отчего-то в ее нынешних воспоминаниях этот потомок рыцарей появился с заплывшими глазами и разбитым носом. «Хорош герой, — заключила она, — получил на орехи от этого живчика Казимежа. Грохнулся в угол и напрочь позабыл о своей дорогущей рапире».

И снова! Вот же дурацкий характер! Стоило рыжеволосой Синтии вспомнить крепыша-литвина, как просто молниеносно сменилось и ее настроение. Куда вдруг девались душившие ее слезы! «Дубина, — тут же составила она эмоциональную характеристику на удивление четко возникшему в памяти образу. — И наглец! Ему бы только драться. …Хотя отец его хвалит, и мать просто не нарадуется его помощи. А если бы и захотелось кому-то его за что-нибудь побранить, то все одно он мало что понимает. Да уж, — заключила девушка, — его бранить, что внушать кошке. Как не распинайся, а и Казимеж и кошка все равно упрямо будут делать так, как считают нужным…»

Синтия вздрогнула и очнулась. Она вдруг поняла, что уже достаточно долго просидела погруженная в свои мысли, а потому нехотя поднялась и потянулась. Ох, и с каким же наслаждением она сейчас снова забралась бы в постель. Но уже светало. Скоро оживет рынок, пойдут покупатели, поэтому пора начинать свое обычное утро: обойти вокруг лавку, осмотреть ее, чтобы бродяги нигде не проломили лаз в дощатых стенах, отбросить полог, свисающий над входной дверью, и ждать привоза хлеба.

Серое небо продолжало сыпать легкой крупой, а ослабевший с рассветом ветер лениво разгонял ее по глухим углам возле торговых лавок и шатров. Легкий морозец не собирался отпускать Эксетер и его окрестности.

В этот момент, ежась от холода, в конце хлебного ряда появились двое прохожих. Они, пряча шеи в поднятые воротники, подошли прямо к ее лавке. Заметив стоящую рядом с торговым местом хозяйку, они смутились, отвернулись, и сделали вид, будто ищут что-то за еще закрытыми шатрами Кемпбела.

В этом было что-то странное. Явно направляясь в сторону лавки Синтии, эти господа, похоже, намеренно выбрали час, когда она обычно еще дома. Будь это эксетерские бродяги было бы понятно. Они частенько искали на рынке укрытия от непогоды и порой залазили в лавки, но с чего ради появляться в эту пору этим джентльменам?

Пока Синтия возилась с задубевшим от мороза пологом, незнакомцы куда-то пропали. Рынок просыпался, все вокруг здоровались, делились новостями, и к привозу хлеба девушка уже позабыла о странном утреннем происшествии, однако, едва только поток людей уменьшился, и она вышла на улицу подышать свежим воздухом, в сорока шагах правее, за углом шатра Симпсонов, она увидела первого из тех самых джентльменов, а чуть в стороне, прогуливаясь вдоль хлебного ряда, появился и второй. Дойдя до какой-то определенной им границы, он развернулся, но, встретившись издалека взглядом с Синтией, резко свернул за штопаный шатер Сабеллы, приятельницы Шеллоу Райдеров.

А вот и сама Сабелла вышла на улицу по каким-то делам и, увидев рыжеволосую соседку, двинулась к ней навстречу.

— Си-и-и-инти, — запела эта пышнотелая краснощекая женщина, приближаясь, — девочка моя. В этот серый денек ты, как кусочек солнышка светишься в нашем ряду. Ты не видела моего старого бездельника?

— Нет, — улыбнулась Синтия в ответ, — сегодня он мне на глаза не попадался. Вы же сами знаете, где его искать.

— Знаю, — рассмеялась соседка, — вот и иду, пока не нахлебался до икоты. А ты чего? Стоишь тут, мерзнешь…

— Тетушка Си, — не стала вилять девушка, — а что это за ходок топчется все утро вдоль ряда, прямо возле вашего шатра? Во-он тот, в серой шляпе. Да вон же, — указала она пальцем, — ворот поднял…

Соседка сдвинула брови и, подняв свое округлое тело на цыпочки, присмотрелась.

— Ох, красавица, — тут же расплылась она в улыбке, — да ведь это у тебя надо спрашивать. Уже два дня он и еще один, — она снова приподнялась, отыскивая глазами кого-то в толпе, — …что-то второго сегодня не видно, ну да бог с ним! Так вот, два дня эта парочка терлась и маршировала возле твоей лавки. Сегодня они почему-то держатся на расстоянии. Все на рынке уж и посудачить успели по этому поводу. Даже мой старик говорит, что к дочке Уила уже парами стали свататься. Как в карауле стоят. Тебя нет — ходят без дела, а как ты появляешься — прячутся. Как это здорово, — раскрасневшись, вздохнула тетушка Си, — молодость, кавалеры…

— Да, наверное, — рассеянно улыбнувшись ответила Синтия уже вслед удалявшейся соседке. Холод брал свое, и девушка решила вернуться в помещение, где было тепло и аппетитно пахло свежим хлебом.

«Ну, наконец-то! — замечая поверх людских голов знакомые очертания лавки Шеллоу Райдеров, возликовал про себя Роберт Сэквелл. Как же он извелся за эти дни. Многие неотложные дела не давали ему возможности приехать сюда и повидаться с ней. Конечно, не делающие ему чести синяки слегка портили настроение, однако то, что теперь он полноправный член тайного общества, то есть несомненно ступил на путь власти, могущества и богатства, заставляло его гордо держать спину.

Рассуждая подобным образом, он все же не преминул надеть шляпу на морской манер — поверх тяжелого двухслойного платка, прикрывающего щеки и затылок моряков от неласкового зимнего ветра. В Эксетере этим никого не удивишь, а потому Роберт тихо радовался, что за завесой спасающего от ветра морского изобретения не так заметны «украшения», оставленные ему каким-то мужланом прямо на глазах его дамы.

С того самого дня, по настоянию отца, принявшего без особой радости следы афронта на лице своего отпрыска, возле лавки Шеллоу Райдеров дежурила пара вооруженных людей сэра Джона с жестко поставленной задачей — тихо обнаружить и прикончить обидчика сына в случае появления того в поле их зрения. Найти этих людей отца в рыночной толчее для младшего Сэквелла не составило особого труда. Они сами, едва только распознали сына хозяина, подошли к нему.

— Что скажете? — обратился к ним Роб. — Судя по тому, что вы еще здесь, этот негодяй так и не объявился.

— Нет, господин. Похоже, что в тот злосчастный день он заходил сюда случайно. К тому же вы сами заметили, сэр, что он плохо говорил по-английски. Думается нам, что он залетная пташка.

— Все же подождем еще пару дней. Сейчас вы можете пойти и передохнуть. В той стороне, в конце хлебного ряда, есть небольшой шинок. В подвале довольно сносно кормят. Вот, держите, — он отсчитал четыре мелкие монеты, — сходите и обогрейтесь, хорошенько обогрейтесь. Понимаете меня?

Охранники дружно кивнули и тут же расворились в галдящей полуденной толчее. Роберт тем временем направился к заветной лавке. Его просто распирало от предвосхищения встречи с рыжеволосой хозяйкой, чья точеная стать способна была будить его фантазии, растущие от времени безо всякой меры. Его немало подхлестывало еще и то, что к мисс Синтии сейчас шел уже не просто молодой состоятельный джентльмен. Роберт теперь имел Статус.

О, что это было за чудо — ощущать все это. Разумеется, наличие Статуса нельзя было ни перед кем открывать, ведь о нем знали только посвященные, но именно этот незримый сан заставлял его чувствовать себя важной частью чего-то глобального и важного. Это «великое и неосязаемое» непомерно добавляло ему уверенности в себе, меди в голосе, твердости шага и воли в поступках. Ради этого чувства стоило бы еще тысячу раз пережить жуткую боль, страх, отвращение и даже тошноту — все, что сопровождало обряд посвящения!

Но вот и заветная дверь. Роберт, чувствуя кипящий восторг, осторожно открыл ее и вошел. Синтия была одна. Она стояла за стойкой, спиной ко входу и перекладывала хлеб. Услышав шаги, девушка обернулась.

— Здравствуйте… — произнесла она и вдруг запнулась.

Сэквелл, задержавший дыхание от нахлынувших эмоций, покраснел и впился глазами в ее лицо. Ему пришлось здорово постараться, чтобы удержать свою лучезарную улыбку. Роберту даже показалось, что девушка откровенно напугана его появлением.

— Мисс Синтия, здравствуйте, — снимая шляпу и пытаясь изобразить стеснение на отливающей желтоватыми разводами физиономии, поклонился Сэквелл, — вижу, вы не рады моему визиту.

Она вдруг спешно прикрыла рот рукой: ей хотелось ответить «да!». Именно сейчас, после долгих раздумий, Синтия вдруг ясно ощутила, что образ этого мистера вызывает у нее неприязнь. Она не могла поверить, что застывший с натянутой улыбкой мужчина, закутанный в какой-то платок, с сине-желтой физиономией совсем недавно вызывал у нее бурю симпатий! «Охо-хо, куда же смотрели мои глаза? Энни была права! Это совсем не они дернули меня тогда зацепиться языком с этим побитым кавалером».

— Мы люди разных сословий, — произнесла, наконец, девушка, — но я всегда буду рада вас видеть и продать вам мой хлеб. Он ведь вам по вкусу?

— Вы считаете, что мое появление в этой лавке связано только с покупкой хлеба? — полагая, что ослышался, кисло усмехнулся Роберт. — Вы думаете, что люди моего положения запросто заходят в рыночные лавки? Постойте, неужели ваши былые внимание и любезность связаны только с интересами дела?

Сэквелл предполагал, что властность и металл в его голосе заставят Синтию относиться к нему с должным уважением, но он, на свое несчастье, не знал крутости характера этой девицы. Решение ею было принято, и теперь, будь ты хоть сам король, оно не могло быть изменено.

— Не собирается ли мистер Роберт сказать, — сдвинула медные брови мисс, — что я дала вам повод думать о себе как о доступной деви́це? Говорю вам второй и теперь уже последний раз, мистер: я любезна и мила со всеми покупателями. Прямо перед вами сюда заходили малыш Твилл и старый Эбенезер. С ними я тоже была любезна, так что ж, они теперь могут считать себя моими кавалерами? Не знаю, мистер Роберт, что вы себе там надумали, — сказала она уже немного мягче, — но… вы ошиблись. Думаю, вам стоит знать, что я …давно помолвлена и вскорости выйду замуж. Так какой хлеб вы предпочитаете?

Сэквелл, будто осенняя муха, сунулся в один угол, в другой, медленно повернулся и, наконец, вышел. Колючий ветер, подскочив снизу, от земли, тут же едва не сорвал с него обвисший платок. Роберт, пребывая в каком-то полусонном состоянии, по ошибке двинулся в начало ряда, а не в его конец, где в шинке его дожидались услужливые наемники отца…

В то же самое время, кутаясь от пронизывающего холода, по рынку торопливо шагал Казик. С рассветом, сраженный ночью каким-то странным недугом, пан Свод ни с того ни с сего вдруг принял решение отправиться в путешествие. С кислым лицом отказавшись от завтрака, пан Ричмонд сообщил об этом Уилу, Энни и пану Эдвансу, что ночевал у них. Казик, конечно, разговаривать по-английский еще не особо научился, но понимал из того, что слышал, уже многое. Выходило так, что пан Эдванс должен был привезти к родителям сестру пана Рычы — Мериан. Сам же Шыски был отправлен на рынок за пани Синтией. Казимеж сделал вывод, что пан Свод перед отъездом хочет со всеми проститься, а значит, съезжают они отсюда окончательно и могут больше не вернуться.

На улице было немноголюдно. Время близилось к полудню, и успевшие закупиться горожане уже разбредались по домам. Это дало возможность Казику существенно прибавить шагу. Стоило ему на полном ходу повернуть к хлебному ряду, как в него врезался какой-то зазевавшийся господин! Удар получился — что надо. От внезапного столкновения встречный оступился и вдруг завалился на пустые деревянные ящики. Казик остановился и протянул бедняге руку. Коротко извинившись, он хотел было отправиться дальше, но не проронивший ни слова мужчина отчего-то упорно не желал отпустить его ледяную ладонь.

«Ма-атка боска», — только и подумал Шыски, вглядевшись в разноцветную и до боли знакомую физиономию.

О — да! Это был Сэквелл. Снова пострадав от этого подлого нахала Роберт, наливаясь яростью, злобно сжал зубы:

— Скотина! — Прошипел он. — Я ведь знал, что ты еще здесь появишься …

Неутоленная жажда мщения, здорово подкормленная оскорблением, только что нанесенным ему безродной девкой, воспламенилась до небес. О да! Его рапира сейчас напьется чужой крови!

Целиком погруженный в свои дневные заботы Казик не так, чтоб уж слишком испугался. С детства вертясь на панской конюшне, проворный и умелый, он легко мог поймать голой рукой гадюку, что часто заползали в ясли из соседнего болота. И пусть в правую вцепился этот английский клещ, левая рука литвина была свободна. Поддаваясь необъянимому импульсу Шыски так коротко и мощно зарядил под желтеющую скулу своему противнику, что тот с грохотом, словно ныряя в морскую пучину, влетел в еще не разрушенные первым падением штабеля ящиков. Шляпа англичанина откатилась в сторону, ветровой платок залепил лицо, но Сэквелл, барахтаясь в обломках тары, нашупал эфес рапиры и стал подниматься.

Казик воровато бросил взгляд налево, направо. Никому не было никакого дела до их возни! Литвин решительно шагнул вперед и резко обрушил кулак своей десницы на прикрытую платком голову врага. Тот, оглушенный таким бабахом, затих. Снова оглянувшись по сторонам, Шыски поджал губы, от всей души добавил еще пару тумаков уже едва живому господину и тут же сиганул за шатры.

Чего-чего, а вот холода он теперь уже не чувствовал. Чуть ли не бегом, перескакивая какие-то ящики и бочки, он выскочил к хлебной лавке Синтии с тылу. Остановившись, Казик отдышался, утер пот, отряхнул одежду, постоял, придавая себе степенный вид озабоченного повседневными делами человека и приблизился к заветной двери.

Встретившись взглядом с вошедшим, девушка сдвинула брови:

— Ну, чего пришел?

Казик откашлялся:

— Отец, брат, мать быстро хочет ты домой. Закрыть лавка. Надо бегает дом. Срочно!

— Что случилось? — сбрасывая сердитую маску, обезпокоилась Синтия.

— Надо идем быстро, — настаивал взволнованный Казимеж, и девушка только теперь, наконец, обратила внимание на то, что кулаки его разбиты в кровь. — Ты придет здесь через немного время, — продолжал посыльный, — нельзя ты и я ходят по рынок.

— Как не ходить? — возмутилась она. — Мне же надо сказать Сабелле, чтобы присмотрела за лавкой. Идем, я быстро…

Они вышли. Хозяйка отцепила полог, закрепленный над дверью, набросила на голову капюшон и, оставив Казика у входа, побежала к шатру соседей. Уже собираясь свернуть к ним, Синтия вдруг заметила спину тетушки Си в компании десятка людей, зачем-то собравшихся в центре ряда. Девушка подошла к соседке и, глядя на то, как чьи-то заботливые руки пытаются привести в чувство ее недавнего посетителя, прошептала той на ухо:

— Сабелла, мне надо сбегать домой, присмотри за лавкой. А что это у вас тут?

— Да вот, — с неприязнью глядя на окровавленное, распухшее лицо неизвестного, кивнула на него соседка, — нашли в ящиках. Похоже, целой шайкой колотили беднягу…

Синтия тут же покосилась в сторону Казика, а тот только понуро поглядывал издалека да всем своим видом показывал, что желает поскорее убраться отсюда.

Теперь мисс Шеллоу Райдер становилось понятным то, о чем он ей говорил — домой действительно следовало идти другим путем. На счастье, тетушка Си была слабовата на глаза и не заметила суетящегося возле лавки их соседей незнакомца.

— Так что? — напомнила о себе дочка старосты. — Посмотришь одним глазком в нашу сторону? Я скоро буду.

— Конечно, беги, дорогая. …Слушай, — вдруг задержала она шагнувшую было в толпу девушку, — а не те ли парни, что крутились возле твоей лавки, его так отделали?

Синтия неуверенно пожала плечами.

— Нет-нет, — с подозрением продолжала тетушка Си, — ну неспроста же они околачивались тут? То-то я смотрю: эти негодяи вдруг пропали.

— Не знаю, — вывернулась из ее мертвой хватки Синтия, — я их видела только утром, но парни и в самом деле подозрительные. Может, позвать отца? Я все равно бегу домой.

— А позови, деточка моя, позови… — заключила тетушка Си, продолжая думать о чем-то своем.

Быстрые ноги, словно волной, вынесли молодую хозяйку хлебной лавки к Казику. Прихватив на лету его под руку, она повлекла литвина в сторону арки. Этот путь домой был несколько длиннее, но зато безопаснее.

Шыски зажимал под мышкой хрупкое девичье запястье и только вопросительно косился в ее сторону, не зная, как понимать ту радость, которую она сейчас излучала.

Они дошли до конца ряда, оставили позади арку, и в этот миг Синтия резко потащила Казика в сторону. Остановившись и пристально глядя в его простое доброе лицо, она вдруг рассмеялась.

— Какой же ты, — начала было говорить она, но снова неожиданно прыснула со смеху, — какой же ты молодец! Так этому хлыщу и надо!

Поддавшись эмоциям, рыжая сестрица пана Рычы чмокнула Шыского в щеку, снова взяла его под руку и так же спешно, как и прежде, потащила в сторону дома.

[1] Существует много народных поверий о так называемых «весенних духах». Бытует мнение, что неглубоко захороненные люди, погребенные зимой и поздней осенью, выделяют некую субстанцию, иногда темную, иногда светящуюся, похожую на шар, которая преследует тех, кто оказывается невдалеке. Порой эти сферы даже проникали в дома. Соприкасаясь с жертвой, эта субстанция либо взрывается, либо душит жертву насмерть.

[2] Рапира (от исп. espadas roperas — букв. «меч для одежды») — облегченная разновидность меча (парадного или церемониального назначения).