Начало

— Во-о-он той дорогой, мистер, — махнул возничий своим коротким хлыстом в сторону леса. — За деревьями, что на краю поля, еще шагов двести…

— Ты точно знаешь? — спросил Ласт Пранк.

— Не извольте сомневаться, ваша милость, — добродушно улыбнулся старик, — я частенько подвожу людей. В усадьбу Сэквелла нам тоже доводится ездить. Все движение в Кристо идет через этот поворот. За день порой случается и по четыре раза здесь проезжать. Будь такая надобность, я и с закрытыми глазами, сэр, нашел бы дорогу на Кристо.

— А что вы возите к Сэквеллу? — отсчитывая монеты и не выражая видимого интереса, спросил Свод.

— К самому дому я и ездил-то всего пару раз, — с благодарностью принимая щедрую оплату и взбираясь на ко́злы, ответил возничий, — людей каких-то возил. Это вы с товарищем приехали налегке, а те добирались с тяжелыми сундуками. Самим бы им нипочем не донести их от этого перекрестка. Да и вы, как видно, их тех же господ, — улыбнулся в усы старик, — платите так же щедро. Может, господа передумали? Я подвезу вас к самому дому без платы.

— Нет, не нужно, мы с другом хотим пройтись, сделать сюрприз нашему знакомому. Здесь ведь недалеко…

— Недалеко, — заверил возничий и, взяв поводья, шлепнул ими по спинам лошадей, — всего доброго, сэр, — приподнял он шляпу, и повозка лениво покатила в сторону Кристо.

— Шьто ты задумальса, Казык? — тихо спросил пан Рычы, едва только стал уверенным в том, что их голоса не будут слышны перевозчику. — Сматры на сьебе: красавий адет, рапира йест, шлапа йест, ты выглядайш, как я… а шьто недавольная лицо маишь?

— Пан Свод, — насупился Казик, — што мне тая рапира, калі я ёй і біцца не ўмею?

— Казык, — оживился Ласт Пранк, — а сказат, зябра, зашем тьбе рапира?

— Скажы, пан.

Пан Ричмонд долго молчал, тщательно взвешивая то, чем следовало сейчас поделиться с этим верным, как пес, но отнюдь не искушенным в подобных делах парнем. Времени в распоряжении Свода было совсем немного, поэтому он кивнул Шыскому в сторону леса, и, когда Казик покорно зашагал рядом, продолжил:

— Казимеж, мне сдес ньет другов. Тавариши ньет. Памагат ньет никто, йест толко ты. Мы зарас идем страшьны мьеста, разумеиш? Там мошьна загибать…

— Пагібаць? — догадался Шыски. — Тось загінуць?

— Йе, Казык, сагинуть, — отмерял торопливые шаги Свод, — там всьо будет нье так, как хошу я, вельми дрена, плоха. Ты долшна этат знат. Буд возле менья, взегда, как my shadow, как тсен ат майа галава, разумеш?

— Разумею, — вздохнул литвин.

— Мы будьем хавалса, — предупредил пан Свод, — забиралса в земла пад дом…

— Пограб?

— What is погряб, — не понял Ричи.

— Падвал, — перевел на русский Казик.

— Падвал? — стал вспоминать Ласт Пранк. — Йе, так. Там был уино у пан Война. Тошно, это йест падвал. Залазим в этат падвал здес, — продолжил он, — там может быть вораги. Езли они нападайет, нада бисса, Казык. Бисса в смерт. Умейет ты, не умейет — не вашьна. Палучилса, шьто умейет — я будьет радавальса. Не палучилься — смерт. Мни надо находить важны вещи и сразу убегайет от здесь з Шыски. Еслы Казик не вирыт себя, баицца, слаба калот и резат вораг, тада тибья, мой Казык, вораги забивайют, а мистер Свод убегайет един, адним. Мне будит шалка, ошень. Не нада так, шьтоб ты загибайет. Нада живить тьебе, Казимеж. Идьем, май фрэнд, — тяжко вздохнув, хлопнул Свод по плечу побелевшего Казика, — старалса быть живы…

Визит отца отнюдь не прибавил Роберту Сэквеллу бодрости духа. За тот день, что сэр Джон пробыл в доме сына, он лишь дважды возвращался из башенки, где что-то жарко обсуждал с доктором Коломаном и мастером Готхартом, однако, по разумению Роба, лучше бы он вообще сегодня не приезжал.

Первая выволочка родителя была просто проявлением эмоций, связанных с тем, что сэр Джон узрел вновь заплывшее свежими синяками лицо потомка. Вторая же состоялась перед самым отъездом отца, ближе к вечеру, когда старший Сэквелл уже был больше не в силах стрелять молниями по поводу бесхребетности сына. Старик явно остыл, да и разговор с гостями значительно умерил его пыл.

— Лежишь? Смотреть не могу на твое лицо. После завтрашнего действа найму еще людей. Расставлю их возле каждой лавки, но отловлю этого наглеца, лично разорву его на куски.

— Не стоит, отец, я сам…

— Что ты можешь… сам! — вознегодовал было сэр Джон, но заставил себя сдержаться, памятуя, к чему приводит его гнев. — У тебя была уже возможность поквитаться с ним. Результат, как говорится, налицо. Я не могу понять, — продолжал сокрушаться родитель, — ты выучен первоклассно фехтовать, прекрасно владеешь рукопашным боем, я ведь сам тебя учил! Неужели твой обидчик — один из тех, кто не раз упивался кровью на войне?

— Я не знаю, отец, — признался вдруг Роберт, — но, когда я встретил его вчера, будто кто-то держал меня за руки. Это было оцепенение. Меня натурально охватил ужас, словно это моя смерть ухмылялась мне в лицо!

— Брось трепаться, Роб, — не выдержал родитель, — просто одно дело тренироваться с любящим и жалеющим тебя отцом, а другое — вломиться в настоящее мужское дело.

Черт возьми, жаль, что твой портрет все еще не готов. Н-да… Но ведь он и не может быть закончен, пока твоя физиономия похожа на черт-те что. Мастер Матис, конечно же, способен на многое, да и доктор тоже, но, понимаешь, сын, в чем загвоздка: есть при написании особого портрета некая отправная точка. Разумеется, не во все детали своего волшебного ремесла эти уважаемые господа меня посвятили, но именно об этом мне было сказано. Твое лицо при написании портрета не должно иметь даже прыщей, понимаешь? Прыщей! А тут такое …буйство красок.

Пойми, пока портрет не готов, ты будешь стареть, попадать в подобные неприятные ситуации, болеть, в общем, жить, как все обыкновенные люди, исходя из заложенного в тебя природой запасом здоровья.

Ты ведь знаешь хитрости наших с тобой знакомых — аптекарей, продающих под видом чудодейственных снадобий всякое дерьмо? Они старательно внушают каждому, что без проданного ими порошка здоровье не вернется. Люди морщатся, жрут этот толченый голубиный помет при любом покалывании в боку и ждут обещанного им возвращения былой силы… Но благодаря нашим братьям, некоторые из которых — аптекари, мы-то с тобой знаем цену этому «здоровью».

Энди с сыновьями немало заработал на этом и для себя, и для нашего братства. Уж кому-кому, а ему прекрасно известно, что здоровье — неотъемлемая, цельная часть природы, и только она, Природа, помогает его в должной мере сохранить. Сохранить, Роберт, а не дать. Здоровье — это огонь в холодном ущелье. Не сумеешь научиться его хранить и оберегать, пропадешь. Потому и требуется для портрета чистое, не затемненное недугом лицо, оно и есть — зеркало твоего здоровья.

В сам портрет можно потом вписывать что угодно: бакенбарды, бороду до груди, шляпы, кирасы — на что только хватит тебе и художнику фантазии, но изначальное лицо должно быть чистым.

Уф-фух, — тяжко выдохнул сэр рыцарь, — завтра братство собирается у нас. Само Небо с нами, в этом сомнений нет. Планировали только одно заклание, потом случилось свалиться в подвал второй жертве, и вдруг прибавилось еще две. Да еще каких! Надеюсь, они все же доживут до завтра, а нет — невелика потеря. Замуруем мертвыми, все одно обряд уже проведен.

В основании твоего дома остаются свободными только две ниши. У меня нет сомнений, что именно присутствие наших гостей здесь, в башенке, несет нам с собой такое поистине волшебное везение. Однако, — снова озадачился родитель, — как же мне завтра быть? С тобой просто беда. Соберутся все и… Но, Бог — господин. Благо, все это будет только завтра.

Я приеду днем, чтобы еще раз все проверить, а ты, — назидательно прибавил голосу отец, — с самого начала и до конца действа будешь рядом со мной. И держаться, слышишь? Держаться будешь так, как будто ты не получил по физиономии от какого-то наглеца, а будто только что победил дракона — не меньше! Это не важно, кто вокруг — кормилица моего внука, Клопп или кто-то еще. Не смей даже намеком выдать свою подавленность.

Нужно и очередной твой досадный промах повернуть нам во благо. Братство должно увидеть Сэквелла-младшего и с первого взгляда понять, что он дерзок, решителен и не уступит ни в одной драке или стычке, потому и носит порой на своем лице подобные «украшения». Пусть, глядя на тебя, наши братья говорят мне: «Сэр Джон, вы совсем не бережете своего сына. Научите же его не рисковать без особой надобности».

Ты понимаешь, о чем я? Подумать только, — тяжко выдохнул уязвленный этой ситуацией родитель, — на какие низкие поступки приходится мне идти, чтобы снова тебя выгородить. Ты посвящен, ты приобщен, ты всем нам брат, но что мне сделать, чтобы пробудить, наконец, в тебе мою кровь?

С этими словами сэр Джон подошел к сыну и, как делал это с детских лет, по-отечески поцеловал его в макушку.

— До завтра, мой мальчик. Сядет солнце, ложись и спи, а утром встань другим человеком.

Не было уже больше сил сжимать эфес рапиры. Казик, ослабив поясную петлю, нес оружие в вножнах, прижимая гардой к животу. Только двигаясь подобным образом, он мог не задевать в темноте стены безконечного спуска в подвал дома Сэквелла. За то долгое время, что они пробирались во двор особняка, а затем, чуть ли не на корточках, вдоль стены ко входу в это крыло здания, Шыски едва не умер от страха. Но что было все это по сравнению с дорогой в никуда, в черный, без единой искорки света подвал, с безконечными пролетами лестниц, ведущих не иначе, как в пекло?

Дверь открывалась безшумно, и это не могло не радовать: наверху, в крохотной, похожей на пузырь, башенке горел свет. Ступени лестниц часто поскрипывали, поэтому Свод и Казик двигались не быстрее двух капель смолы, стекающих друг за другом по стволу дерева.

Шыски делал шаг вперед, натыкался на спину Свода и ждал, когда тот, ощупав ногой следующую ступеньку, спустится ниже. Так, на одном пролете они остановились не менее десяти раз, а затем сделали поворот направо и снова двинулись по ступеням.

За леденящей душу завесой страха литвину казалось, что даже шум в его собственных ушах сейчас был настолько сильным, что запросто мог быть замечен теми, что были наверху, в башенке…

Вот снова поворот, и вдруг пан Свод замер! Чувствовалось, как он слегка подался вперед и тут же двинулся вправо:

— Кха-зик, — чуть слышно прошептал он через плечо, — лесвиса коншилса. Ат нас правий рука долшна быт двер. Падвал не могет быт в старанье ад дома. Слишна тут никто ньет. Удар кресал, слишишь? Ну!

Шыски отпустил рапиру и, почувствовав, как провис под ее тяжестью ремень. Он вытянул из поясного дорожного кисета огниво. Сноп искр показался Казику очень ярким. Он позволил заметить, что они на самом деле стоят у двери, а также то, что пан Свод держит свою саблю готовой к бою.

— Жьги святло, — приказал пан Рычы, — здьес долшьна был светашь.

Литвин в полную силу чиркнул кресалом и заметил, что в самом деле в углу, в стенных держателях, торчали два коротких факела, которые тут же и были зажжены. Светочи оказались свеженачиненными — похоже, их всегда держали наготове.

Едва только Казик подумал о том, что и ему следовало бы сейчас извлечь из ножен оружие, как пан Свод передал ему свой факел, а сам осторожно потянул за тяжелое, кованое кольцо двери. И эта створка, равно как и та, что была сверху, открылась без единого звука. Огонь высвечивал лишь часть каменной кладки за ней, и казалось, что дальше, за порогом, просто черная пустота — безмерная и безконечная.

Шыски старался отвлечь себя и не думать о тех, кто может находиться в этом пугающем пространстве, а потому продолжал представлять себе эту безграничную пропасть, уходящую далеко вниз. Но вот пан Свод кивнул ему, и задержавшему дыхание литвину пришлось-таки отмахнуться от цепенящих душу фантазий и подобраться к самому краю света.

Ничего из того, что мог бы себе представить перепуганный сын панского истопника за порогом не было. Перед их глазами предстало большое помещение с сухим песчаным полом. В глубь подвала, посреди плотно выставленных рядами деревянных бочек и ящиков, шел проход, густо покрытый оставшимися от множества людских ног неровностями.

Пан Рычы двинулся вперед, вынуждая трясущегося от страха Казика отправиться следом. Огонь факелов стал заметно потрескивать от поднятой пыли. В этот момент и без того дергающегося Шыского попросту стало раздирать надвое от того, что нужно было смотреть и светить вперед, а позади него оставалось, разрастаясь с каждым новым шагом, то самое пугающее черное пространство. Вскоре и вовсе наступил момент, когда очертания растворяющейся во мраке входной двери исчезли, заставляя молодые, крепкие зубы литвина выстукивать замысловатые ритмы. Теперь он был практически уверен в том, что если и нападут на них какие-либо страшные недруги, то сделают это непременно со спины! А ведь руки Шыского заняты факелами. Как ему отбиваться? Ну не бросит же он на пол единственный источник света?

Они шли, пропасть позади все росла, а нападать на них никто так и не решался. Вскоре бочки кончились, и стены подвала сузились настолько, что при желании, если развести руки в стороны, можно было касаться обеих кладок.

Казик немного успокоился. Медленно ступая позади пана Рычы, он, выныривая, наконец, из лап леденящего душу страха, даже отметил про себя глупую расточительность местных господ. Казалось бы, что проще? Строишь себе дом? Прекрасно. Ваяй его наверху, как тебе будет угодно, а вот в подвале? К чему, скажите на милость, изголяться тут, внизу? Вымости простую кладку! «Дык не, — сокрушался Шыски, — куды там! Трэба ў кладцы, бы ў каменнай браме, выводзіць вялізную арку, як бы там праход ці якая камора была, быццам там што закла́двалі[1]…

Свод резко остановился и, не поворачивая головы, протянул к литвину руку. Казик моментально понял этот жест. Он аккуратно вложил в пятерню англичанина коптящий факел, после чего пан Рычы посветил вперед и двинулся дальше с осторожностью человека, ступающего по тонкой доске. Руки Казика похолодели. Он ясно заметил, что выступ в дальнем левом углу коридора вдруг зашевелился.

Понятно, что Свод рассмотрел это движение раньше своего спутника, однако пират, в отличие от литвина, точно знал, что там находится кто-то из смертных. Существ иного толка давно шагающий по черте междумирья Ласт Пранк уже научился чувствовать.

Открывшаяся взору картина заставила англичанина опустить оружие. Прикованные вверх ногами, распятые на глухой каменной стене, висели два человека. Судя по темным, запекшимся потекам крови на их перевернутых лицах, «отдыхали» они тут давно. Черные, увеличенные зрачки обоих безцельно блуждали в пространстве между стенами, даже не цепляясь за силуэт присевшего перед ними на корточки Свода. Он бегло осмотрел их, после чего встал, вбросил рапиру в ножны, зажег своим светочем закрепленный в нише стенной факел, а свой отдал Казику.

Разжать тугие скобы, держащие неизвестных за конечности, было делом непростым. Ричи пришлось здорово повозиться со стопорными металлическими пальцами, что запирали их. Вскоре первый несчастный пленник все же свалился на пол и недвижимо застыл в сухом песчаном настиле, смешанном с впитавшимися в него сгустками рвоты. Вонь в коридоре стояла непереносимая. Следом за первым, навалившись ногами на Ласт Пранка, приземлился и второй мужчина, который, в отличие от первого, стонал и даже двигался, когда его высвобождали из оков.

Свод, немало повозившись с пока еще не определившимися в пространстве пленниками, кое-как усадил их у стены. Их одежда, изрядно пострадавшая от пыли, рвотных масс, крови и свечного воска, все же выдавала в них людей зажиточных.

«Интересно, чем это они прогневали Сэквелла и его друзей?» — спрашивал себя Ласт Пранк, пытаясь определить повреждения, полученные этими несчастными. Насколько можно было судить сразу, их пытали, но, как тут же заметил Ричи, делали это без особого усердия. Наверняка, ему ли этого не знать, если бы очень хотели что-то из них вытянуть, то не поберегли бы костей, а так… Если оставили в таком виде, значит, в скором времени придут заканчивать начатое.

До сего момента Ричи радовался своему везению — вот так, легко и свободно, порыскать в подвале Сэквелла. Но глупо, конечно, было надеяться, что судьба позволит обойтись вовсе без сюрпризов. Свод попытался привести в чувство самого жизнеспособного из пленников.

— Эй, — негромко приговаривал он, с омерзением вытирая об одежду незнакомца прилипшие к руке слюни, — мистер! Очнитесь, очнитесь же, черт! Кто вы? Э-хей! Слышите? С чего вас тут распяли вверх ногами, прям как мужеложцев?

— Они хотели… — вдруг тихо прохрипел, морщась от боли, приходящий в себя страдалец.

— Чего?

— Нас хотели, — выдохнул чужак, найдя в себе силы поднять руку и прикрыться от назойливых шлепков Ласт Пранка. Долгое время лишенные нормального притока крови пальцы почти не гнулись.

— Я не понял вас, мистер, — продолжал экзекуцию Свод до тех пор, пока незнакомец уверенным и четким жестом не убрал его руку.

— Кто вы? — спросил он после этого вполне осмысленно.

— Какая вам разница? — жестко ответил Ричи. — У меня очень мало времени и, если вы окажетесь мне безполезны, мы с моим другом можем вернуть вас обратно на стену и попробовать расспросить обо всем вашего товарища. Вам повезло, вы очухались быстрее, так не заставляйте меня снова превращать вас в летучую мышь!

— Хорошо-хорошо, — не стал спорить чужак, — скажите только одно: мистер Сэквелл… кто он вам?

Свод осмотрелся.

— Похоже, вы еще не пришли в себя, — криво улыбнулся он, — в эту позднюю пору я со своим другом рыскаю в подвале Сэквелла без него самого. Что бы это могло значить?

— Сейчас ночь? Какой сегодня день? — погружаясь в какие-то свои мысли, замычал чужак.

— Стоп! — остановил его Ричи. — Нам всем будет намного проще, если это вы будете отвечать на мои вопросы.

— Что ж, — сдался, наконец, узник подземелья, — у меня нет выбора. По крайней мере, Сэквелл узнает все, что нам известно о них…

— О ком это «о них»?

— О «Белых фартуках».

— Что за черт, — выругался Ричи, — что вы мелете. То вас кто-то хотел, то какие-то фартуки! Похоже, сэр, кровь, долго давящая в голову, повредила вам рассудок.

— Нет-нет, это их обряд — мужеложство, вернее, его часть… — начал пояснять чужак, но Свод, считая это неважным, остановил его.

— Важные детали, — с ухмылкой заметил он, — но зачем они мне?

— Вы же хотели знать, чего они от нас хотели? — Спросил узник. — Я и пытаюсь вам рассказать…

— Хорошо, что же дальше?

— Нас напоили какой-то гадостью, — продолжил незнакомец, — но, как видно, неверно рассчитали дозу. Я помню, как нас начали пытать, но у нас одеревенели языки, мы просто мычали в ответ. Тогда, ничего не добившись, они подвесили нас здесь вверх ногами. Думаю, для того, чтобы влитая в нас отрава поскорее вышла прочь. Будьте уверены, они все же нашли бы способ разговорить и меня, и беднягу Джона. А уж затем нас принесли бы в жертву. Мне известны их методы. Свидетелей они не оставляют.

Свод с сочувствием вздохнул, но произнес довольно жестко:

— Должен сказать, мистер, меня мало волнует ваша участь. Более того, вы оба для меня сейчас являетесь помехой. Однако я твердо уверен, что судьба никогда не сводит меня с кем-то случайно. Кто знает, — улыбнулся Ласт Пранк, — возможно, в этот раз ей просто было не угодно, чтобы вы оба стали жертвами мужеложства и прочих мучений. Как мне к вам обращаться?

Окончательно пришедший в себя, узник попытался встать:

— Меня зовут Томас, а моего компаньона Джон. Мы угодили сюда по неосторожности, но пришли в этот дом добровольно.

— Добровольно? Добровольно пошли на мужеложство?

— Нет, — пропуская мимо ушей издевку, продолжал узник, — нас сюда привели …некие археологические изыски. Мы с товарищем занимаемся поиском древних табличек.

— Оу! — вырвалось вдруг у пирата, и из его голоса исчезли саркастические нотки. — Я не ослышался — поиском табличек? Золотых?

— Золотых, — неохотно подтвердил узник, — но, уверяю вас, их научная, историческая и, наконец, оккультная ценность во много раз выше, нежели вес простого золота…

— Этого вы мне можете не рассказывать, — жестко остановил его Свод. — Я тоже пришел сюда за этими пластинами, и очень вам советую не переходить мне дорогу. Ситуация меняется, мистер Томас, — холодно продолжил Ричи, — выходит, мы конкуренты? А если так, то вы должны понимать, что проиграете мне в любом случае.

Говорите, что вам известно об этих дощечках и где их искать? В противном случае, я сначала приколю, как больную собаку, вашего компаньона, а после возьмусь и за вас.

Узник повторно попытался встать, но у него снова ничего не получилось.

— Ну же, — поторапливал его странный спаситель, — стоит ли упираться? У вас нет шансов.

— Похоже, их действительно нет, — тяжело выдохнул тот, и только теперь встретился взглядом с человеком, допрашивающим его. — Глядя на вас, я предполагаю, что эти золотые пластинки, их великую мудрость и величайшую тайну, ждет невеселая судьба. Они погибнут, пойдут на монеты…

— Ошибаетесь, — прервал его стоны Ласт Панк, — моя задача вернуть их туда, откуда они были похищены. Я отдам их хозяевам.

— Что вы! — с сожалением заметил узник. — Их хозяева давно мертвы.

— О нет, мистер Томас, — весело ответил Свод и вспомнил волшебного пастушка у литовской дороги, — эти «хозяева» еще переживут всех нас. Вас они переживут точно, особенно если вы сейчас же не скажете, где находятся эти пластинки!

В этот момент Ричи почувствовал, как Казик, до того остававшийся безучастным к происходящему, легонько коснулся его плеча.

— Пан Свод, — прошептал он, — чуй? — И поднял указательный палец кверху.

Ласт Пранк тут же ясно различил в тишине глухой женский плач.

— Вы слышите? — спросил Ричи узника, который в это время помогал приходящему в себя товарищу. Второй пленник Сэквелла уже открыл глаза и с нескрываемым ужасом смотрел на вооруженного Свода.

— Слышу? — не понял вначале Томас. — А, — наконец догадался он, — голос? Женский плач?

— Да, — подтвердил пират, — нам это не мерещится?

— К сожалению, нет, — успокаивая жестом товарища, произнес узник, — когда вокруг тихо, ее вой просто сводит с ума. А еще чей-то стон. Не пугайтесь, ради бога, это живые люди. Позади вашего друга в стенной нише заложена живая женщина. Это в обычаях всех этих «Белых фартуков»: замуровывать живьем людей, проводить сатанинские обряды и лить кровь на свои черные алтари…

Свод повернулся к стене, на которую указал узник.

— Зачем они это делают? — растерянно спросил он.

— Зачем? — криво улыбнулся в ответ Томас. — Мы с Джоном знаем зачем, однако вы же сами сказали, что у вас мало времени.

— Мало, — подтвердил Ричи, пытаясь вклинить рапиру между камнями свежей кладки, — но что-то мне подсказывает, что сегодня судьба не перестанет снабжать меня попутными задачами. Казык, памагал мне… — приказал пан Свод, и литвин, понимая, что от него требуется, вставил факел в щель между камнями и, высвободив из ножен свой клинок, так же, как и пан Рычы, принялся разрушать стену.

Повозиться пришлось порядком. Однако спустя какое-то время мистер Томас и его товарищ смогли подняться и присоединиться к своим спасителям. После чудесного избавления от оков они считали своим долгом стать сопричастными к чуду спасения кого-то еще.

Когда свежезаложенная ниша была разрушена наполовину, мистер Томас снял со стены факел Казика и посветил в образовавшийся пролом…

[1] «Так нет, — сокрушался Шыски, — куда там! Надо в кладке, как в каменных воротах, выводить огромную арку, как будто там проход есть, или какая-то каморка была, словно что-то там закладывали» (бел.).