Начало

Ютландский Лим-фьорд сразил Казика наповал. Разумеется, в сказках или в случайно подслушанных рассказах старого пана Войны Шыски слышал о том, что где-то на белом свете есть горы, однако лишенное пищи воображение молодого человека рисовало лишь огромные, до небес, нагромождения камней, схожие с теми, что стаскивали с полей к лесу мельницкие крестьяне.

В Лим-фьорд вошли с рассветом. Френсис Саймон не стал рисковать, и его «Адэр» переждал ночь у побережья Ютландии. Не успевший пережить потрясение после страшной встречи с русалками, Казик не был готов к новому: он никак не мог ожидать, что «нагромождения камней» на деле могут оказаться одним, длиной в сто миль, камнем, заросшим кустарником и лесом. Величие окружающего фьорда заставляло чувствовать себя муравьем, плывущим по холодному ручью на кусочке коры! Шыского буквально бросало в дрожь, едва только он начинал себе представлять, какие же неведомые силы заставили этот нескончаемый камень расколоться и дать дорогу большой воде.

Морские страхи Казика, подавляемые местными красотами, отступили на задний план, а на третий день ютландского пути Шыски даже стал замечать, что и люди, встречающиеся здесь, были чем-то схожи с холодным норовом их суровой родины. В них ясно чувствовалась безумная сила их древних предков-великанов, а также поголовная подозрительность и прохладная отрешенность по отношению к чужакам. Гостей принимали, им давали ночлег, с них брали плату, но все это делали молча и с каким— то подчеркнуто колючим, натянутым радушием.

О Лим-фьорд, сказочный Лим-фьорд! Впечатленного Казика просто переполняли эмоции, а поделиться ими было не с кем. После вчерашней встречи «Адэра» с мертвым кораблем команда каракки смотрела на пана Свода не иначе, как на посланца потустороннего мира, практически как на призрака.

Да что там команда? С самого утра пана Рычы увлек секретными разговорами тот тихоня-священник, что до того ни с кем не обмолвился ни словом. За него обычно говорил и решал Оливер, суетливый, неприятный закупщик Восточной Компании, который неотступно его сопровождал. Поскольку в данный момент заносчивого торгаша не было рядом, Казик был уверен, беседа между святошей и паном Рычы идет непростая и вряд ли будет короткой. Он то и дело косился в сторону беседующих, но ему, бедняге, оставалось только одно: молча, во все глаза продолжать смотреть на чарующие виды зимнего датского фьорда.

— …ваш слуга? — спросил, глядя на страдания Шыского, тот, кто отрекомендовался Ласт Пранку как «епископ Сильвестр».

Свод не намерен был говорить этому человеку правду: на его взгляд, тот был слишком молод для звания епископа, да и вообще мало похож на лицо духовного сана. Он лишь кивнул в сторону изнывающего в одиночестве Казика и ответил:

— Нет. Скорее друг. Я ему многим обязан. Теперь возвращаю долги.

— Вот как? — удивился епископ. — Такой человек, как вы может быть чем-то обязан подобному недоразумению?

— Осторожнее, мистер… как вас там? — Свод специально сделал паузу, дабы заставить собеседника сообщить о себе еще хоть что-то. — Повторяю: пан Шыски — мой друг. Я обязан ему жизнью, и любой, кто станет говорить о нем в таком тоне, может нарваться на неприятности.

Сильвестр словно ежа проглотил, чем немало повеселил импровизирующего Ричи, который никак не мог ожидать, что епископ примет эту забавную игру за чистую монету. Справедливости ради нужно сказать, что окажись сейчас рядом с ними даже пан Якуб Война, который прекрасно знал, кто есть Свод, а кто Казик, и тот принялся бы судорожно напрягать свою память, вспоминая, чем же, собственно, Свод может быть обязан младшему Шыскому?

Видя, как святоша озадаченно подыскивает слова оправдания, Ласт Пранк не стал его больше мучить.

— Вы должны понять, — добавил он извиняющим тоном. — Казимеж спас мою жизнь, и я не успокоюсь, пока не верну ему долг. Я, как и вы, человек слова. Я поклялся, что не оставлю этого добрейшего и, поверьте, весьма высокородного парня, путешествующего инкогнито к своему дяде в Шотландию, пока он или его отец не скажут мне: «Мистер Свод, ваш долг оплачен сполна». Несчастный, — косясь в сторону ничего не подозревающего Казика, продолжал Ласт Пранк, — вы себе представить не можете, чего стоит потомку знатного, богатого рода пребывать в ничтожном состоянии и изображать из себя худородного простака.

— О да, — понимающе закивал епископ и двусмысленно добавил, — мне это близко.

— …Однако — продолжил Ричи, — его цель, о которой я не могу говорить, стоит того. Мне осталось совсем немного, привезу его к дяде, и… мой долг оплачен. Но кто знает, возможно, я захочу остаться рядом с молодым паном. Такой уж я человек. Мне обязательно нужно кому-то служить.

Взгляд епископа вдруг стал отсвечивать заинтересованностью:

— Я, собственно, потому к вам и подошел, мистер…?

— Свод.

— Да, конечно, мистер Свод, — лицо епископа медленно приобретало былую одухотворенность. — Должен сказать вам: то, что мы вчера увидели, не поддается никакому описанию. Вы спасли всем нам жизни.

— Не нужно, святой отец, — остановил его Ласт Пранк, — не принимайте это на свой счет. Главным для меня было спасти пана Шыского.

— Это не важно, мистер Свод, — настаивал Сильвестр, — спасены были все мы, и, поверьте мне, лицу духовному, одно дело только говорить о борьбе с нечистью, и совсем другое — утихомирить тварей, что являются совращать души и тела рабов божьих. Мы благодарны вам.

— Не стоит...

— Но мы отвлеклись. Так вот: то, что произошло вчера, натолкнуло меня на очень интересную мысль. Должно быть, вы прекрасно понимаете, что и я двигаюсь в сторону Шотландии не просто так. И у меня тоже есть миссия.

— Мистер Сильвестр… Простите, никак не могу заставить себя называть вас просто Сильвестр.

— Можете называть меня еще Московин.

— Пусть так, — не стал ничего уточнять Ричи, — мистер Московин. Меня вряд ли заинтересует ваша миссия. У меня, знаете ли — своя. Но я, конечно же, рад, что попутно с ней я чем-то смог помочь вам и команде «Адэра».

Московин, хотя и услышал непрозрачный намек на отказ, однако являясь, как и все священнослужители, крайне упорным в том, что касалось мирских дел Церкви, продолжил:

— Неужели вам не интересно?

— Я не привык вникать в чьи-то тайны, святой отец, и не люблю, чтобы кто-то лез в мои.

— Но я сам хотел бы кое-что пояснить вам.

— Что ж, если вы считаете нужным мне рассказать…

— Это разумно, не так ли? Разумно выслушать все до конца и только тогда определять, интересно это вам или нет.

— Согласен, святой отец, — покорно ответил Ричи.

— Итак, мой друг, о моей миссии. Должен предупредить, я не могу открыть вам все ее грани, однако заинтересовать вас, я думаю, у меня получится. Согласитесь ли вы со мной, мистер Свод в том, что человеческий труд — это величайшее проявление божественной силы? Наш бог — Творец, но и мы, творя что-то сами во славу Его, уподобляемся Ему.

Вот, например, создание кораблей… Сами посудите, разве это не чудо? На борту деревянного корабля — пушки, люди и множество груза! А ведь несмотря на это, он не тонет — плывет. Значит, есть Божье соизволение на это ремесло. А вспомните спасительное судно Ноя. К тому же сам Христос, в свое время, пришел именно к рыбакам, это ведь неспроста?

И вот какая получается несправедливость: суда всего мира честно выполняют свою работу, а как только они начинают стареть, их уничтожают. В течение долгого времени кто-то искал хорошее корабельное дерево, работал с ним, сделал корабль, спустил его на воду, потом много лет бороздил на нем моря и вдруг!..

Я лишь хочу вас спросить: посудина, в которую вложено столько труда, став старой, разве она заслуживает такой участи — затонуть в какой-нибудь тихой бухте или сгореть в печах портовых домов?

— Я никогда не думал об этом, — откровенно удивился Ричи.

— А вот мы в Церкви Христовой подумали, — заметил епископ, — и не просто подумали. Мы готовы платить судовладельцам неплохие деньги за их потрепанные корабли! Согласитесь, что попросту выбросить тот же датский когг или получить за него хоть какую-то выручку — совершенно разные подходы к ситуации?

— Думаю, вы сами знаете правильный ответ, святой отец.

— Какой я вам отец, мистер Свод? Я лет на пять-десять моложе вас.

— Но ведь так принято…

— Бросьте трепаться! — отрезал Сильвестр. — То, что вы сопровождаете какого-то человека, это, конечно, ваше дело. Я прекрасно понимаю, занятия у людей могут быть разные. Но и то, что ваши руки с молодых ногтей не расставались с саблей или мечом, не спрячешь, это видно сразу. Впрочем, как и то, что даже русалки пасуют перед вашей силой, мистер Свод, или как вас там?

Давайте не будем играть в прятки. Скоро мы с божьей помощью доберемся до Шотландии, и вы, будто письмо, вручите адресату этого парня, который, кстати, будем честными, довольно плохо играет литовского простачка. Его можно легко раскусить. Намекните ему: люди из низших слоев не стараются мыться так часто. Этот же омывается при каждом удобном случае, а ведь сейчас не лето.

Однако же оставим его. Мне гораздо интереснее то, что будет с вами, мистер Свод. Ну разве может вас прельщать скучная доля охранника этого юного литвина? Разве не найдется подходящего дела человеку с вашими умениями и такой редкой отвагой?

Ласт Пранк тихо радовался. Еще утром он попросту искал, как бы это убить за разговорами немного времени, и тут же подвернулся этот кислолицый епископ. Теперь, после того, как они немного пообщались и над Ричи повисли тучи разоблачения, он стал всерьез задумываться над тем, чтобы убить не время… а тихонько прикончить самого епископа.

— Я так понимаю, — спросил напрямик Свод, — что ваша милость хочет мне что-то предложить?

— Не-е-ет, — улыбнулся Московин, — не что-то. Я намерен предложить вам редкую возможность, редкую, — повторил он, — послужить Римской Церкви!

Вам не нужно будет ничего менять в своей жизни, просто делайте то, чему вы, я полагаю, прекрасно обучены. Более того, вы сможете в полной мере дать волю той дьявольщине, что сидит в глубине вас и отпугивает даже безпощадных русалок.

Мы, если пожелаете, дадим в ваше распоряжение целый флот! Разве может мечтать о таком хоть один джентльмен удачи? Ваши корабли будут лететь над морскими волнами, повергая в ужас врагов Церкви. Только представьте! Если даже один мертвый когг при дневном свете смог почти лишить рассудка опытных моряков, то у вас будет такой флот!

Этой безсонной ночью у меня вдруг появилась блестящая идея. В бухте «Скупщиков»[1], что недалеко от Глазго, уже стоит дюжина голландских старых кораблей, что вскоре пойдут к берегам Нового Света. Мы планировали использовать их иначе, но теперь, думаю, все изменится. Им, как и было решено раньше, дадут любой самый дорогой ремонт, но вот после!

Священник осекся, сообразив, что сказал уже и так слишком много, но через секунду снова воодушевленно продолжил:

— Это редкая удача, не правда ли? Если хотите, Судьба! Ведь вы не станете отрицать того, что, возможно, это и ваш шанс? Повторяю, долг литвину вскоре будет отплачен, и вам придется строить свою дальнейшую жизнь.

Ласт Пранк задумался.

— Должен признаться, — сдержанно ответил он, — это весьма интересное предложение. Вы очень проницательный человек, святой отец. Так легко меня раскусили. Однако того, что я услышал, мне мало. Что еще вы можете сообщить об этом деле?

— Увы, немногое, мой друг. Подчиняться вы будете самому Папе и больше никому на всем белом свете, и еще: ни вам, ни команде голодать не придется. Все, что бы вы ни сделали, будет совершено во имя Церкви и во славу ее. Никаких ограничений. Подумайте, Свод! Не хотите флот — возьмите пока корабль, наберите команду, какую только захотите. Плата будет весьма щедрой и никаких пустых посулов. А нужно будет только молчать и делать то, что вы привыкли.

— Ух ты, — не сдержался Ричи, — интересно. Однако что вы можете знать о моих друзьях, ваше преосв...?

— Да будет вам, Свод. Вы полагаете, что мы покупаем по всему Старому Свету корабли, но ничего не делаем для того, чтобы собрать для них достойные команды? Весомая часть вашей братии уже болтается на виселицах, а та, что еще туда не угодила, считает за счастье попасть в наше предприятие. Должно быть, вы просто давно не были в Шотландии или Англии, дружище.

Ребят, подобных вам, видно за версту, если только они не прячутся. Вы держитесь весьма уверенно, видимо, скрываться вам нет надобности. Думаю, мистер Свод, вы не сильно наследили красненьким по соленой воде. Не бойтесь, я умею хранить тайны. Это вчерашние удивительные события вынудили меня так резко пойти на контакт.

Итак, мы предлагаем известное вам ремесло, и — никаких виселиц за это. Напротив, прощение всех грехов, что были до и будут после подписания с нами неких бумаг. Еще сегодня вы были вне закона, а завтра станете «над законом». Сделка честная, мистер Свод. Получайте довольствие и делайте свое дело.

— А как же пан Шыски?

— Я же сказал. Долг, конечно же, должен быть оплачен.

— Но после? Где мне вас искать, святой отец?

— Я же говорил, отправляйтесь в Глазго. Бывали там?

— Скажу так, со многими я дружен в этом городе, — уклончиво ответил Свод.

— Прекрасно, если так. Думаю, у нас, в бухте «Скупщиков», вы встретите многих из своих друзей. До скорой встречи, мистер Свод. С этой минуты мы друг друга не знаем, ведь так? Мы просто любовались местными красотами.

Московин поклонился и, не торопясь, побрел к носовой части корабля. Ричи же отчего-то начало трясти. «Что за черт, — бранил он себя, отправляясь к Казику, — куда я снова влез? Ничего себе дела обустраивает Церковь! А может, и в самом деле податься к ним после дел с дощечками?»

— Казык, — тихо прохрипел Свод, для отвода глаз показывая куда-то на далекий пирамидальный холм, — прыабними мне. Толка не суетитса. Тс!

Глаза Шыского полезли из орбит, но он не смел ослушаться этого голоса. Прильнув боком к странно ведущему себя пану, литовский юноша вялым движением указал на тот же холм и косо глянул на англичанина.

— Умный ты, Казык, — так, словно гладил пса, приговаривал Свод, — короши. Так и делаль. Пака так нада.

Со стороны все это выглядело столь обыденно и умиротворенно, что у смотрящего в их сторону епископа не осталось никаких сомнений в том, что Шыски на самом деле отпрыск знатного рода, путешествующий инкогнито. Впрочем, ничего удивительного в этом не было, так в то время поступали многие.

Едва только Московин спустился на нижнюю палубу, озадаченный Свод смерил взглядом своего юного спутника и, тяжело вздохнув, сказал:

— Казык...

— Что, пан Свод?

— Еслы йест шелавек, плахой, дрены, так?

— Так, — недоуменно согласился Шыски.

— Он, э-э-э-э, йего как дефка. Дефка, панимайет?

— Ну, дзеўка.

— Дзефка, шьто многа мужикоф любит. Ти гаварыль многа пячэтса.

— А-а-а-а, — стал догадываться литвин, — не так трэба казаць, пан Свод, правильна не «многа пячэцца, а часта пячэцца. Дзеўка, што часта пячэцца з чужымі мужыкамі».

— Так, мой сябра. Йак называльса дзефка такой?

— Самадайка, пан Свод.

— Эх, — разочарованно вздохнул Ричи, — мала, Казык. Эх-хе, май дарагы Казимеж, мала. Дла этат Сильвестр и йего Папа вельми мала. А шьто казат, кали шелавек ошень гадки. Самы гадки! Йак казать на йего?

— Пан хце ведаць, як бы яму, таму плахому чалавеку, дрэннаму, сказаў бы я?

— Йеа, сябра.

— На ўсю касую сажню?

— Так, Казык, на всу...

Шыски тихо откашлялся и, покраснев, зарядил одной фразой то, что не раз говорила под горячую руку его мать:

— Ах ты ж, пся крев! Каб табе хер двярыма ў чыстым полі прышчаміла, скулье табе ў пуза! Парх ты кілаваты. Вош ты апоўзлая. Шыцік аслізлы. Гнояўка смярдзючая, лярва праклятая, гагора даўгавязая! Каб ты здубянеў, чорт цябе схапі! Каб ты скрозь доннае праваліўся, каб у тваей галаве мышы гнезды вілі, каб ты ў труне азіраўся, хварэй твая морда..!

— Многа, — после недоуменной паузы заметил Свод, — ета, Казык, дла Сильвестр ошень многа. Я не могу запаминаль! Апят ета твой бьяларуски. Йа просиль…

— Пан Рычы, я магу яшчэ і па руску.

— Стоп, Казимеж, малчаль! Мне досыта біля сказат: «шорт табе драль»…

Роберту Сэквеллу не спалось. В памяти всплывали яркие и обволакивающе приятные образы пережитого дня, и виной тому, вне всякого сомнения, была Синтия Шеллоу Райдер.

То, что внезапный утренний визит Роберта оказался для нее сюрпризом, целиком оправдывало настороженное отношение девушки к своему гостю. «Значит, — продолжал рассуждать, глядя на темный потолок своей спальни, Роб, — она воспитана родителями в строгих патриархальных правилах».

Ворочаясь без сна уже около часа, Сэквелл-младший отмечал для себя все больше положительных черт у этой девушки. Его поражала и одновременно вдохновляла мысль о том, насколько же они с ней были разными, и все же подходили друг другу! Роб оборачивал в заслугу Синтии даже то, что, мягко говоря, не приветствовалось в обществе.

Роберт приподнялся в постели. Где-то под ним, в спальне первого этажа, ясно, словно комариный писк, звучал голос плачущего ребенка. Его сын не спал. Было слышно, как Вэлери, нанятая после смерти Изабелл няня-кормилица, утешает дитя, передвигаясь по комнате, и напевает ему какую-то грустную, слабо различимую мелодию. К сердцу молодого отца подкатила горечь. Смутный образ умершей супруги явился в его памяти и тут же исчез, будто в миг прощания с ней, когда в костеле перед Робертом открыли крышку гроба, а он, растерявшись, лишь ненадолго прикоснулся к ее холодной руке. Он часто потом вспоминал об этом, жалел, что не поступил иначе, не простился как следует с той, что подарила ему Джеролда — наследника его древнего рода.

Странно, но печалясь в этот миг о покинувшей его Изабелл, Роб неожиданно для самого себя снова стал вспоминать Синтию. Более того, он пытался сравнивать их.

Они были абсолютно разными — женщины, которые тронули его сердце. Изабелл была блестяще воспитана, образованна. Удивительно! За то недолгое время, что они прожили вместе, Сэквелл ни разу не видел яркого проявления ее эмоций. Не то, чтобы его это расстраивало. Просто ему хотелось узнать свою жену получше. Однажды она все же ответила на его невысказанный вопрос: «Я рождена и воспитана так, чтобы быть опорой своему мужу, а не для того, чтобы отвлекать его от дел всякими пустяками».

Изабелл была схожа с ночным светилом: что бы там не происходило снизу, она, старательно освещая дорогу своему земному спутнику, всегда оставалась холодна и рассудительна. Синтия же была ближе к солнцу: такая же яркая, броская, полная энергии. Роб улыбнулся, а ведь обе эти женщины даже внешне были схожи с небесными светилами: бледноликая и темноволосая Изабелл и огненно-рыжая, с мелкими веснушками под глазами — Синтия.

Внизу снова заплакал Джеролд. Не в силах больше отлеживать бока, Роберт решил спуститься вниз. В спящем доме было довольно холодно. Накинув на плечи колючее шерстяное покрывало, Сэквелл натянул колпак и сунул ноги в ледяные ночные туфли. Затем, осторожно пробираясь в темноте, подошел к камину и бросил на тлеющие угли несколько коротких поленьев…

[1] По одной из версий именно в этой бухте формировался легендарный флот «Летучих Голландцев», состоявший на службе Римско-католической церкви и не нападавший на испанские и португальские корабли.