Начало

— Ах, оставьте вы это, Томас. Слышите, оставьте! Я бросаю Йоркшир, еду сюда, думая, что на самом деле здесь происходит что-то из ряда вон выходящее, а вы мне всё толкуете об этих золотых дощечках. Вы же разумный человек — один из немногих, что еще не сошли с ума в этой невежественной гонке за титулами и богатством. То, что в наше время остались среди людей такие столпы порядочности, как вы и Эразм, есть наше всеобщее спасение и достояние. Мне страшно подумать, что будет твориться вокруг, если в управлении страной и всем миром не останется подобных вам, тех, на кого могло бы опереться катящееся в ад человечество.

Кстати, хочу вам сообщить, что я и мои друзья именно по этой причине сделали все, чтобы в ближайшее время вы стали действительным членом Тайного Совета. Мало кто сомневается, что теперь, после того, как ваш здравый ум помог усмирить разбушевавшийся Лондон, ни у кого не останется сомнений в том, что кандидатура Томаса Мора — это то, что даст зашедшему в тупик Совету глоток свежего воздуха. — Фишер предостерегающе поднял вверх руку. — Дайте мне закончить, мой друг.

Итак, я прекрасно понимаю, что не нужно питать никаких иллюзий относительно того, что ввязавшись в эту серьезную игру, мы сможем многое в ней изменить. Более того, поверьте, если вас примут в Тайный Совет, то, сложив ваших врагов — личных врагов Томаса Мора, и моих, скромного рочестерского епископа Джона Фишера, мы получим четверть знати всей Англии. Сейчас для нас с вами наступил очень важный промежуток времени, а потому, едва только прочтя в письме, что вам нужна моя помощь, я тут же приехал. А вы, мистер Мор… — с нескрываемым сожалением упрекнул Фишер. — Рассказываете мне о каких-то дощечках...

А слышали ли вы, как консервативные по своей природе шотландцы, подцепив от германцев «оспу» безумных идей о якобы необходимых церковных реформах, сейчас и вовсе впадают в совершенный болезненный бред в своем Эдинбурге? Набираясь сил от щедрот тамплиерских денег, истинную нашу Христову веру, за которую рыцари их Ордена пролили немало крови, они подменяют некими обществами вольных каменщиков или строителей! Эдакий религиозный мистицизм, густо замешанный на смерти, тайнах, деньгах и, казалось бы, не имеющий ничего общего с христианством, но! Только представьте себе, их посвящения, по сути, живой сатанизм, однако, как стало мне известно, все их клятвы и действа начинаются с обязательной присяги на Библии!

Вы же помните, как пять лет назад я был избран одним из английских представителей на Пятый Латеранский собор[1]? Так вот, наш отъезд в Рим тогда был сначала перенесен, а затем и вовсе отменен. Это теперь я понимаю, что это произошло из-за программы, которую мы хотели выставить на утверждение. Мы были просто вне себя от возмущения и непонимания происходящего. Нам говорят, что Церкви нужны реформы, но по какой-то причине собор провели без участия тех, кто способен был эти реформы начать.

Какой напрашивается вывод? Либо кому-то нужно готовить почву для реформ какого-то другого толка, либо все эти заявления о желании меняться и менять старый и изживший себя уклад Церкви — пустые разговоры. Но ведь реформы на самом деле необходимы, Томас! Я же не фанатик, и прекрасно понимаю, что без этого в наше сумасшедшее время никак не удержать людей в лоне Церкви…

Тот самый памятный собор вместо серьезных решений ограничился лишь принятием каких-то пространных деклараций. Это страшно сознавать, мой друг, однако этот и другие факты говорят о том, что возникающие то тут, то там злокачественные формирования строителей-каменщиков протянули свои щупальца даже в самое сердце Христовой Церкви.

Нечто подобное можно было наблюдать в 1215 году в Магдебурге. Солидный срок, не правда ли? Выходит, что этот непогашенный в Германии костер сатанизма тлел, тлел, и вот вам результат — через триста лет множественные союзы каменщиков скреплены своими тайнами крепче, чем любая религия своими божественными заповедями. Их братства, Томас, не знают границ и времени. Не думаю, что какие-то люди способны здравствовать и жить целыми столетиями, но вот их идеи! Должен сказать, они требуют к себе внимания. Механика их отношений прелюбопытна, уверяю вас.

Являясь по сути отступниками от веры и Церкви, эти «строители» твердо стали на путь беззаветного служения друг другу и своему братству! Не потому, что так заповедал Господь или его противник сатана, нет! Здесь кроется нечто иное, более сильное, чем банальное религиозное верование, вошедшее ныне в привычку большинства людей. Вы можете себе представить такие межличностные отношения, которые были бы сильнее религии?

— Любовь? — вяло возразил Мор, великодушно решивший дать выговориться своему другу и соратнику, ведь бедняга Фишер в своей повседневной жизни был окружен людьми, в присутствии которых если и можно было открывать рот, то только для произнесения молитв или во время обеда.

— Хм, — хитро улыбнулся епископ и заметно оживился, — как же я соскучился по подобным разговорам, Томас. Спасайте меня, без вас мои мозги зарастают мхом. Итак, — задумался Фишер, — вы говорите — любовь? Нет. Это не годится. С хорошо известной вам, мистер Мор, точки зрения Церкви, истинная любовь может быть только к Богу! Если вы любите свою жену или детей больше Йего[2], сие есть грех.

Что же еще может так намертво связывать чужих друг другу людей? Лично я этого не могу понять. А еще просто ума не приложу: зачем искать кому-то иного Бога, ведь наша Церковь безмерно добра даже к оступившимся. Все они, пройдя покаяние, будут прощены, аки и Петр был прощен за свое предательство.

Но что же мы видим в ложах строителей? Там ничего подобного нет, Томас. Каменщики своих… просто не предают! Заметьте, не предают не Господа, не свою малопонятную религию, а всего лишь клятву — простой договор друг с другом. С точки зрения религии, это чудовищно. Они бесконечно и жестко верны лишь некоему тайному соглашению!

Вы представляете себе, мистер Мор, сколько в связи с этим нам с вами предстоит работы? Хочешь не хочешь, а нужно признать, что Церковь безсовестно проспала очередное вторжение Антихриста. За каждодневными поборами за рождение, венчание, отпевание мы преступно просмотрели главное! В мир пробрался Сатана, и все эти «каменщики» и «строители» лишь его солдаты. И в этот определяющий момент истории, о чем печетесь вы? Золотые дощечки, золотые дощечки…

А ведь вполне может статься, что эти письмена и служат неким указанием для слуг дьявола! Чему вы улыбаетесь? Разве не так? Ну не начертаны же на них заповеди Моисея?

— О, — вздохнул Мор, — мой дорогой друг, вы совсем не меняетесь. Святая наивность. Должен вам признаться, что посланники этих каменщиков, Джон, уже давно не дают нам с Эразмом проходу, впрочем, и не только нам. Следует заметить, что их живо интересуют все известные люди. Наверное, только велением небес мы пока как-то умудряемся увильнуть от их плотной и липкой, как смола, опеки. Вероятно, из-за того, что в их классификации, созданной мной на основе собственных умозаключений, мы с Эразмом находимся в третьей группе.

— Вот как? — удивился епископ. — Томас, я ничего об этом не знаю, но уверен — вас явно недооценивают. А можно полюбопытствовать, что это за группы?

— Ничего серьезного, — рассмеялся Мор.

— И все же?

— Я пришел к мнению, Джон, что они разделяют людей на четыре части: первая — это их враги; вторая — их братья; к третьей же принадлежат те, кто пока не относится к первым двум.

— А четвертая?

— У-ух! — отмахнулся Мор. — Эти в понимании Каменщиков просто ничего не значащий мусор. Вообще мы с мистером Герхардсом сошлись на том, что каждый член из их многочисленных лож считает весь род людской огромным пчелиным роем. Себе же они отводят скромную роль пчеловодов. Равно, как пасеки делят между собой поля и леса, так и они разделили все вокруг на участки и даже отдельные ульи. И, поверьте мне на слово, за каждой сотой, ульем и пасекой есть теперь отдельный надсмотрщик, пристально следящий за порядком в своем хозяйстве.

Вы были правы, говоря, что это чудовищно. Нас-то с вами и других людей не спросили, желаем мы этого или нет? Хотите принимать активное участие в жизни их системы? Получите тот самый секретный договор, о котором вы, мой друг, только что говорили, и, для начала, лишь одну ячейку соты. Потом, если будете полезны, вам дадут другую соту, улей, а затем и пасеку. Вот и выходит, дорогой мистер Фишер, что все мы, хотим мы этого или нет, таскаем для них «мёд».

И что еще не маловажно, они не особенно интересуются ходом дел в собственном хозяйстве. Им важен только сам продукт — мёд. Если даже случится страшное и вдруг передохнут все пчелы в улье, никто из Каменщиков не станет за это отвечать или печалиться. Виноватым в гибели пчелиной семьи будет признан сам худой и никчемный рой, а нерадивому пчеляру на основании одной из статей их тайного договора тут же дадут другой улей. Вот такие, дружище Джон, там порядки. Так что «чудовищно», прозвучавшее из ваших уст, это не то слово. Вспомните, вы же сами присутствовали на заседаниях суда по заговору общества «Желтые стежки»?

— Что вы, Томас, — возразил подавленный услышанным епископ, — это же был заговор против короля. Тут совсем другое дело!

— Отнюдь, — продолжал Мор, — я работал на этих заседаниях и доподлинно знаю всю картину. Естественно, для общественности было сформировано обманчивое мнение о некоем местечковом заговоре, но на самом-то деле, можете в этом не сомневаться, из главного улья просто выбросили заразную соту, решившую вдруг укомплектовать всю пасеку только своими, отборными матками. Видя, как происходит эта локализованная рамками скрытых договоренностей возня, я особо в нее не встревал — пусть-де жалят друг друга. Однако я рано радовался. Сразу после процесса меня попросту придавили к полу, прощупывая со всех сторон всякими наводящими вопросами, сводящимися к одному — а не догадался ли я о том, что происходит на самом деле? Естественно, я сделал вид, что далек от всяческих догадок, однако вряд ли они мне поверили.

— Надо же, — неопределенно заметил Фишер, — тогда ответьте: почему никто из них не прощупывает меня?

— Хо-го, — рассмеялся Мор, — на то могут быть разные причины. Взять хотя бы то, что вы, мой друг, в глазах общественности имеете статус человека, фанатично преданного Церкви. А, кроме того, …почему вы думаете, что за вами не следят? Уверяю, им есть дело до всех и до всего, что происходит вокруг.

— М-да, — с сожалением выдохнул епископ и снова дал волю своим мыслям: — в Библии из уст апостолов многократно звучит утверждение о том, что все в нашем мире происходит по воле господа. «Даже птичка перо роняет…» Неужели и подобное нечистое ремесло строителей тоже его промысел?

— Почему нет? — ответил Мор. — Что, если оно нам дано как очередное испытание? Как соблазн взрастить свою гордыню до небывалых размеров, а после… После нас проучат как следует, чтобы наука сия осталась в назидание потомкам.

Вариантов множество, однако должен заметить, что наша с вами полемика по вопросам мироустройства может и подождать, а что до дела, то и оно не требовало вашего срочного присутствия. Я лишь смел надеяться, что вы ответите на мое письмо.

— Я не мог не примчаться, — округлил глаза епископ, — Что вы! После того, как узнал, что вашу голову стали занимать мысли о каком-то таинственном золоте, разве мог я усидеть на месте? Подумайте сами: вы и Праэт заняты интересным делом, а я останусь в стороне?

Мистер Мор, так друзья не поступают. Поверьте, к настоящему времени я настолько закис в своем болоте, что даже если бы вы написали мне о подорожании зерна на лондонских рынках, я все равно поехал бы к вам, чтобы лично убедиться в этом и, милостью божьей, вдохнуть хоть немного свежего воздуха.

— Ах, вот в чем дело? А я уж подумал, что вы на самом деле обезпокоены движением этих так называемых масонов.

— Мой друг, — едва заметно улыбнулся Джон, — ситуация с сатанистами мне, конечно же, не может быть безынтересной, но не настолько же. Хотя именно из-за их нездорового любопытства я и не решился письменно отвечать на ваши вопросы. Вы полагаете, что мои меры предосторожности были излишними?

Мор медленно описал полукруг возле кресла епископа.

— Позвольте, — задумчиво ответил он, — но ведь я не спрашивал в письме ни о чем тайном.

— Да что вы говорите? — ехидно заметил Фишер. — А как же желание узнать решение суда Йоркшира о лишении прав на имущество мистера Ботта и его последующем отселении в связи с нашумевшим делом «Желтых стежков»?

Томас вернулся на прежнее место и стал напротив своего соратника.

— Дело «Желтых стежков», — с легкой тенью сомнения заметил он, — было предано широкой огласке. Не думаю, что там остались еще какие-то тайны. Мы с вами прекрасно знаем, насколько чисто вымела этот грязный «угол» королевская метла. Я же всего-навсего хотел уточнить: правда ли то, что уцелевший каким-то чудом мистер Ботт был вынужден поселиться в Девоншире?

— Томас, — заговорщицки оглянулся по сторонам епископ, — для начала я должен вам сообщить, что главное имущество мистера Ботта, а именно шикарный дом, который был отобран у него судом, сгорел дотла при самых странных обстоятельствах сразу же после вынесения ему приговора. По словам очевидцев этого пожара, в огне горели и плавились даже камни!

И еще одно. Вспомните, Мор, как люди короля всячески старались нащупать связь между преступными «Желтыми стежками» и «Белыми фартуками», открытым и вполне цивилизованным обществом механиков и архитекторов.

— Да, — заверил Томас, ясно хранивший в своей памяти указанные события, — я работал над этим. Но их связь так и не была установлена.

— Ну, — развел руками епископ, — еще бы! В то время это было просто невозможно. Теперь же, после того, как мне случайно стали известны некоторые новые факты, эти связи вырисовываются вполне ясно. Это было еще одной весомой причиной для того, чтобы отправиться к вам и рассказать все с глазу на глаз.

— Джон, — встрепенулся известный барристер, — уж не думаете ли вы, что я не рад вас видеть?

— Конечно же, я так не думаю, — успокоил его епископ, — однако я всячески стараюсь оправдать свой приезд и клянусь, что сделаю все, чтобы оказаться вам полезным.

— Прекрасно, — с облегчением выдохнул Мор. — Тогда ответьте мне: упомянутый мистер Ботт и в самом деле переехал в деревушку Кристо, что находится рядом с парком Дартмур?

Епископ задумался:

— И да, и нет, мой друг.

— Как это понимать? — растерялся Мор.

— Да, — пояснил Фишер, — он переехал туда, и — нет, поскольку он почти сразу же перебрался на местное сельское кладбище.

— Вот как? — только и смог выдавить из себя хозяин дома.

— Да, мистер Мор, — продолжил раззадоренный свежим дыханием жизни епископ, — однако его новый дом …не остался надолго без хозяина. Сейчас в него вселился некий Роберт Сэквелл, сын рыцаря Джона Сэквелла. Вы должны помнить этого старого вояку. Он входил в состав королевской защиты в известном нам деле общества «Белые фартуки». Ну, — отбросив в сторону условности, хитро подмигнул епископ, — как вам такой поворот?

Мор медленно обошел кресло своего гостя. Задержавшись у стоявшего возле камина массивного потертого стула, он остановился и сел.

— Знаете, Джон, — тихо сказал он, — я и без того имел заметный интерес к дому в Кристо, доставшемуся Ботту, но теперь…

Он появился утром в понедельник двадцать третьего декабря. Возник из людской толчеи на том самом месте, где задержался в первый день их знакомства. Как известно, девичья тоска непомерно растягивает время, и потому Синтия, часто вспоминавшая их странную встречу, мысленно уже смирилась с тем, что и этот загадочный джентльмен пропал навсегда. Однако же…

Она заметила его боковым зрением, занимаясь приемом утренней партии хлеба. Уставшая от ночных выпечек, девушка вначале просто почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд и даже не сразу узнала в стоящем у торгового навеса мужчине того, прежнего, имя которого уже исчезло из ее памяти. Да и одежда сильно изменила его. Сейчас среди суетливо снующей по рынку накануне рождественских праздников толпы на нее смотрел благородный красавец в парадном бордовом камзоле, пошитом на военный манер. Шляпа, гетры, туфли. Любой другой содержал бы подобный гардероб для выхода в свет, а для этого мистера такая одежда, похоже, была повседневной. «Однако к чему тогда был тот «маскарад» при их первой встрече?» — спрашивала себя озадаченная девушка, всем своим видом показывая, что увлечена работой.

Джентльмен, судя по всему, рассчитывал на другую реакцию и был обескуражен. Еще бы, ведь на него в этой лавке косились все. В голове молодого потомка рыцарского рода никак не укладывалось, что его личное героическое решение наведаться в этот маленький магазин могло быть так жестко проигнорировано.

Уязвленная гордость заставила его двинуться к прилавку и стать в быстро редеющую очередь. В отличие от него, снующие вокруг покупатели имели четко поставленные цели, а потому брали хлеб или муку, бросали на глиняную тарелку монеты и тут же уходили прочь.

— Вы не помните меня, мисс Синтия? — не выдержал Сэквелл, едва только очутился напротив полок с буханками. — Я Роберт.

— Здравствуйте, мистер Роберт, — холодно приветствовала его девушка, заканчивая обслуживать очередного покупателя, — подождите немного! Итак, я вас слушаю: что будете брать?

— Я, — замялся окончательно подавленный джентльмен, — я еще не решил. Пусть пока покупают другие.

— Как скажете, — вполне естественно не стала давить на покупателя мисс Шеллоу Райдер, — у которой сейчас началось едва ли не самое жаркое время в году, ведь большинство горожан очень плотно закупалось съестным к Рождеству. Далеко не все из них могли тратить драгоценное топливо на праздничную выпечку. Тут прогреть бы жилище чуть больше обычного, куда там такие траты — возиться с тестом. Купить готовые калачи или пироги выходило намного выгоднее. Печи хлебопеков не успевали остывать, а потому требовали не так много дров и угля. В тепле возле пекарских топок доходило тесто, а в духовых шкафах за небольшую плату можно было приготовить праздничную еду и здорово сэкономить на топливе.

Весомый приток покупателей, дожидавшихся свежего хлеба, был на руку Синтии в ее непростой игре. Во-первых, ее важный кавалер оставался в дураках, стоя в сторонке и повторно дожидаясь своей очереди. Во-вторых, он делал это в непосредственной близости от самой Синтии, и она, встречаясь с ним взглядом и вежливо улыбаясь ему в ответ, вполне могла поддерживать в нем огонь интереса хоть до вечера. В-третьих, никому и в голову не придет чесать языками по этому поводу, ведь практически никто не слышал их короткого разговора. Перечисление всех этих выгод можно было продолжать, но уже было ясно одно: слава небесам, ее молитвы услышаны, и ей послали достойного жениха.

Ситуация складывалась для Синтии просто прекрасно: коротая время в ожидании, Роберт мог как следует рассмотреть не только ее прелестное личико в новом белоснежном чепчике, а ее всю — независимую, сильную и бойкую. Кто бы не мечтал о такой жене!? А раз уж он не уходит, то зрелищем этим следует накормить его досыта, чтобы не мог оторвать взгляда от ее гибкой тонкой фигуры, от белоснежной кожи, от вьющихся огненно-рыжих локонов, от лукавых карих глаз… Важно удержать его внимание до тех пор, пока не появится возможность остаться с ним с глазу на глаз. «А уж там, — уверяла себя девушка, — я не дам этой рыбке сорваться с моего крючка».

— Мистер распробовал наш хлеб? — будто невзначай поинтересовалась Синтия. — Вам не откажешь в упорстве.

До Сэквелла вдруг стала доходить причина показной холодности красивой лавочницы. «Разумеется, — мысленно хлопнул он себя по лбу, — как же я сразу не догадался!»

— Хлеб в самом деле хорош, — сухо произнес он вслух. — Бьюсь об заклад, — подыгрывая Синтии, добавил он смелее: — Перед Рождеством у вас дела идут весьма бойко.

— О, — коротко и весьма кокетливо (однако так, что заметил это только Роберт) вскинула глаза к потолку хозяйка, — наши дела идут неплохо и в обычные дни.

— Наши? — удивился гость. — Разве пекарня принадлежит не вам?

— Моему отцу, — улыбнулась Синтия. — Моя только эта лавка.

— В таком случае, — двусмысленно продолжил мистер Роберт, — я просто обязан посетить вашего отца, мисс. У меня к нему есть весьма заманчивое предложение.

В этот момент последняя старушка-покупательница, что стояла прямо перед Сэквеллом, втолкала в полотняную торбу свежую буханку и четыре небольших кренделька, взяла за руку своего молчаливого внука и, направляясь к двери, тихо бросила через плечо:

— Ну и везет же этому Шеллоу Райдеру. Так широко шагает его дело. Правду люди говорят, не обошлось здесь без дьявола.

Да, судьба сегодня была благосклонна к мисс Синтии. То ли на ее утренней торговле сказалось присутствие знатного кавалера, то ли товар был особенно хорош, однако полки вскоре опустели, и до самого вечернего подвоза мисс Шеллоу Райдер была свободна.

[1] Пятый Латера́нский собор был созван Папой Юлием II 1 мая 1512 года. Последнее заседание состоялось 16 марта 1517 г. Были приняты Декреты: Inter Multiplices и Apostolici regiminis (о бессмертии души).

[2] Здесь: имеет значение произношение одного из имен христианского Бога-Отца — Иегова. В Буквице, на которую переводились первые христианские Писания, имеется несколько образных представлений буквицы «е», одно из которых — «jе». По мнению автора, в ранних Писаниях, скажем, во фразе «Адам услышал голос Его», изначально могло быть написано «Адам услышал голос Йего (Иеговы, Йеговы)».