Начало

Утренний Эксетер был пуст. Горожане откладывали все свои дела до полуденного часа, предпочитая отсиживаться по домам, прячась от зарядивших еще неделю назад холодных декабрьских дождей. Даже на рынке, самом оживленном месте города, редко встречались прохожие — промокшие до нитки, зябко кутающиеся в плащи. Утренний торг дремал.

С улицы Сердж Корт, сутулясь и перепрыгивая лужи, на рынок вошел человек. В длинном дорогом плаще, высоких сапогах кавалериста и неуместной широкополой шляпе.

Многие горожане после ремонта прибрежных мостовых стали ходить на набережную Экса[1] по Сердж Корт именно через рынок. Ничего удивительного в этом не было. Самый прямой путь с улицы Куэй Хилл через оживленные ряды Торговцев к Западной дороге и мосту через реку пролегал именно здесь. Ехать в рыночной толчее, конечно же, было трудно, но пройти пешком удавалось довольно быстро. Среди заключавших пари по поводу того, кто быстрее прибудет к набережной, всегда выигрывали пешие, срезавшие путь по Сердж Корт. На колесах через рынок было достаточно трудно проехать даже в такое безлюдное утро, которое случилось сегодня. Лавки, навесы, выступающие до середины прохода изгибы торговых лотков, повидавшие многое на своем веку заплатанные шатры…

Однако все это мало интересовало идущего к набережной прохожего. Он не поднимал взгляда от скользкой мостовой, то и дело позволяя стекающим с его шляпы струям смывать грязь со своих высоких дорогих сапог.

Слыша его шаги, то тут, то там услужливо выглядывали из дремлющих лавок торговцы. Видя, что прохожего не интересуют ни они, ни потерявшие от дождей лоск вывески, они тут же прятались под крышу, прикрывали двери и пологи своих лавок.

Пересекая хлебный ряд, мужчина вдруг остановился. Его привлек запах свежеиспеченного хлеба. Пара бойких молодцов разгружала утреннюю, еще горячую выпечку под навес стоявшей на углу хлебной лавки. Не удержавшись, прохожий подошел к их крытой повозке и положил руку на один из хлебных лотков.

— Эй, мистер, — тут же окликнул его из магазина твердый женский голос, — трогать товар дозволяется только в том случае, если вы намерены его купить.

Мужчина с неохотой оторвал замерзшую ладонь от горячего лотка и снял с пояса дорожный кошелек.

— Сколько? — глухо спросил он.

— О! — выступая из тени навеса и поправляя капюшон плаща, смягчила тон хозяйка. — Теперь я вижу, что мистер — не праздно шатающийся по рынку повеса. Раз вы на сегодня мой первый покупатель, то с вас, мистер, всего лишь две мелкие монеты. Хлебопеки не стесняются и меди.

— Извольте, — не обращая внимания на девушку, щедро отсчитал пять монет в протянутую к нему ладонь угрюмый незнакомец.

— Джентльмен не скуп, — пряча мелочь куда-то в складки плаща, довольно заметила хозяйка лавки, немного отбрасывая назад капюшон и на миг являя покупателю свое прелестнейшее, обрамленное роскошными локонами рыжих волос личико. — За столь щедрую плату, — добавила она, желая услужить, — я заверну вам хлебушек в холстину, чтобы не мок.

— Не стоит, — отвел повторно протянутую к нему руку незнакомец, и в этот короткий миг мисс Синтия Шеллоу Райдер почувствовала, насколько же холодные у него пальцы.

— Вам, — сочувственно глядя в худое, вытянутое лицо мужчины, не то заметила, не то неосторожно намекнула хозяйка магазина, — не мешало бы сейчас обогреться. Если хотите… Мои работники разгрузят хлеб, и в магазине долго будет тепло, я бы даже сказала, очень тепло. Вы только не подумайте ничего такого, просто…

— Я и не подумал, — отстраненно ответил незнакомец и шагнул в сторону набережной, — впрочем, — вдруг остановившись, продолжил он, — если моя прогулка будет удачной, я скоро вернусь, милая леди. Смею надеяться, что к тому времени ваше настроение не изменится. Могу я узнать, как вас зовут?

— Синтия, — ватными губами ответила девушка, чувствуя, как странно и неприятно отдало холодом у нее под сердцем. — Синтия Шеллоу Райдер. Я хозяйка лавки. Что ж, — снова с явно различимым намеком, но в этот раз неожиданно даже для самой себя, добавила младшая дочь старого лабазника, — надеюсь, и вам будет сопутствовать удача. Ведь в этом случае вы вернетесь.

— Я Роберт Сэквелл, — опасливо озираясь по сторонам, представился вдруг покупатель и, учтиво коснувшись края шляпы, водрузил на былое место купленную только что буханку, отщипнул от нее парящий в холодном воздухе кусок, забросил его в рот и зашагал в сторону Экса. — Думаю, что скоро вернусь, вернусь и доем.

Потомок знатного рыцарского рода спешил. У старого моста через Экс его уже давно ждали неотложные дела. Два пожилых джентльмена, ошивавшиеся по разные стороны реки, делали вид, что просто прогуливаются по набережной. Однако не оставалось никаких сомнений в том, что они все же как-то связаны между собой.

Роберт опаздывал. Приближаясь по безлюдной набережной к месту встречи, он еще издали заметил первого ожидающего. Тот, судя по всему, тоже обратил на него внимание, поскольку сразу повернулся и, сделав несколько шагов навстречу Сэквеллу, остановился у мостового фонарного столба.

В свою очередь, и другой господин, бродивший на той стороне моста, подошел к перилам и, опершись на них нижней частью спины, замер в ожидании в такой расслабленной позе, словно на дворе стоял июль, а не сырой и холодный декабрь.

— Любезнейший, — выдохнул запыхавшийся от быстрой ходьбы Сэквелл и, коснувшись края шляпы, поприветствовал первого из джентльменов, скучающего у фонаря, — мне сказали, что в этих местах хорошие каменщики, и к тому же в Девоншире можно купить прекрасный дом, стены которого сложены особым способом.

— Все может быть, молодой человек, — безучастно ответил пожилой господин и двусмысленно добавил: — Во всей Англии сейчас достаточно знающих каменщиков. Осмелюсь поинтересоваться, — едва заметно оживился он, — вы что, ищете здесь недвижимость? Кто рекомендовал вам местных умельцев?

— Мой отец, сэр Джон Сэквелл.

— Оу, — с нескрываемым уважением потянул уголки тонких губ вниз пожилой джентльмен и уважительно закивал, — позвольте как следует поприветствовать потомка столь славного рода...

Совершая ритуал опознания, старичок едва заметно отвел внутрь ладони мизинец и протянул Сэквеллу руку. Нужно сказать, что впервые в своей жизни Роберт совершал секретное рукопожатие. Отец предупреждал, что именно с него в жизни сына откроется новая, полная тайн и величия, страница. «Все должно выглядеть в крайне степени обыденно, — наущал отец, — так, чтобы никто не смог догадаться о том, что с этого момента вступают в силу отношения совершенно иного, особо доверительного толка».

Сэквелл-младший заученным жестом протянул вперед ладонь, повторяя тот же знак. Собеседник в ответ сильно, до боли сжал его руку. И об этом отец тоже предупреждал своего отпрыска.

— Вы, как видно, и сами с камнем работаете? — произнес пожилой господин голосовую часть пароля.

— Точно так, — ответил Роберт, — ну а вы, наверняка, с лопатой?

— Все в порядке, — поклонился старичок, и с его шляпы водопадом хлынула вода. — У-у, — улыбнулся он, — прошу меня простить. Еще бы совсем немного ожидания, мистер Сэквелл, и я смог бы водой со своей шляпы пустить по Эксу хорошую волну. Итак, уведомляю, что просьба вашего отца выполнена.

Роберт кивнул и учтиво ответил:

— Прекрасно. В свою очередь, и сэр Джон заверил меня, что он так же выполнил все данные ему поручения. Дом в Шеффилде, в парке Гарден, каменщики возвели со «знанием дела».

— Могу я от вас узнать, почему он не понадобился?

— Я полагаю, — признался Роберт, — что отец из сострадания ко мне принял такое решение. В том доме мы планировали жить с моей супругой, строили планы… Однако около месяца назад жена умерла. Там все напоминает о ней. Отец сказал, что братья-каменщики помогут нам найти другое жилище. А тут еще так удачно вышло, что сын мистера Хантсмана расширяет бизнес отца. Он желает выпускать в Шеффилде столовые приборы. Хантсман купил наш дом для него.

— Я все знаю, мистер Сэквелл, о вашей ситуации, — не дал ему договорить собеседник, — поинтересовался просто так, для порядка. Что ж, полагаю, правила вы знаете? Вденьте мизинец в кольцо самой первой связки ключей от вашего старого дома…

— Да, сэр, я все знаю.

Младший Сэквелл нанизал кованое колечко на заледеневший палец правой руки и, произнеся: «Ключ Хозяина да вернется в отверстие», передал связку пожилому господину. Тот бережно, поступательными движениями огладил тело основного ключа и спрятал металлический дар в полы промокшего плаща.

— Традиции святы, мой друг, — произнес он при этом. — Я не обязан знать, где будет ваше новое место проживания, но, возможно, когда-нибудь мы с вами там встретимся — случайно. Всего вам доброго. Мистер Хантсман уже заждался. Я должен тотчас отправиться — завершить эту часть сделки и передать ключи.

Хранитель поклонился и, постаравшись слить на дорогу как можно больше воды со своей шляпы, спешно зашагал прочь.

Роберт, не теряя времени, перешел через мост и вступил в переговоры со вторым пожилым джентльменом. Они практически ничем не отличались от первых, разнясь лишь тем, что в конце обмена секретными знаками и простыми человеческими любезностями уже этот, промокший до нитки старичок нанизал связку древних, как мир, ключей на свой мизинец и произнес: «Ключ Хозяина да вернется в отверстие», а Сэквелл, в свою очередь, совершил с древним запирающим устройством действия, напоминающие ему другие, о которых не стоит здесь говорить, поскольку они весьма и весьма пикантного характера.

— Где будет мой новый дом? — поинтересовался Роберт, едва только почувствовал, что дело завершено и холодный металл связки стал ощущаться в кармане камзола.

— Это деревушка Кристо, мистер Сэквелл, — ответил старичок, передавая новому хозяину жилища кожаную, плотно закрытую с обеих сторон трубу, в коей, как понимал наследник рыцарского рода, помещались разрешения властей на переход собственности из одних рук в другие. — Рядом с чудесным парком Дартмур, графство Девоншир. Кстати, совсем недалеко отсюда. Прекрасный старый дом. Надеюсь, вы понимаете, что ключи, которые я передал вам, уже давно не открывают его входных дверей?

— Да, — похлопав себя по карману, подтвердил Роберт, — я догадываюсь.

— Что ж, — продолжал старичок, — наверняка, вы осведомлены и о прочем, однако в соответствии с моими полномочиями я все же обязан вам передать все, что полагается. Так вот: утеря первых ключей любого нашего жилища влечет за собой ответственность перед Братством, поскольку «каменщики» и «строители» в подобном случае сразу же должны покинуть сей дом. Жилье после этого переходит к простым жителям, или, как принято считать в Братстве, к нашим квартиросъемщикам. Утерявший гекату[2], строит новый дом «со знанием дела» и передает его первые ключи так же, через мост, новому каменщику, который станет там жить или же такому, как я, Хранителю.

— Вы можете мне рассказать, что за дом мне достался? Отец сказал, что об этом можно спрашивать.

— Все верно, — не стал спорить Хранитель, поежившись от холода, — более того, я обязан вам это рассказать.

Так вот: дом этот перешел к нам после давнего разделения сфер влияния между «Белыми Фартуками» и «Желтыми Стежками». Возможно, вы еще не слышали о тех событиях, но уж сделайте милость, осведомитесь о них у кого-нибудь другого и в более теплое время года. Скажу только, что, когда начались серьезные гонения на братство «Желтых стежков» и Йоркшир накрыли аресты, казни и прочие несчастия, в этот уединенный дом в Кристо переехал один из их Хранителей, мистер Ботт, чью голову чудом миновал меч короля и чей дом в Йорке сгорел дотла при самых странных обстоятельствах.

— Вот как? — удивился Сэквелл. — Но раз этот дом в Девоншире снова опустел, с мистером Боттом все же что-то случилось?

— Хм, — хитро улыбнулся Хранитель, — да будет вам известно, молодой человек, что меч Братства всегда тоньше и острее меча любого короля, а короткая память обязательно сокращает владельцу жизнь.

В той ситуации ему, как и всем уцелевшим «Желтым стежкам», разумеется, нужно было заметать следы, но… Случился этот… странный пожар, при котором исчезло и то, что не имело права исчезать. Мистеру Ботту были заданы многие вопросы, а он упрямо не давал на них ответов.

Всем нам, мистер Сэквелл, каждый день, месяц, год приходится делать свой выбор. Он легкомысленно посчитал, что сможет списать ответственность за пропажу имущества Братства на простое человеческое «не знаю, не помню, не понимаю, как такое могло случиться». Я говорю это всем молодым людям, присоединяющимся к нам: помните примеры таких Боттов и Крукедов и не допускайте, чтобы с вами случилось нечто подобное. У вас есть еще ко мне какие-либо вопросы, мистер Сэквелл?

— Думаю, нет. Все предельно ясно.

— Тогда удачи вам!

Хранитель поклонился и медленно побрел вдоль набережной, а Роберт, зажав под мышкой дорогой кожаный тубус с бумагами, отправился обратно в сторону рынка. Его до сих пор не покидал запах теплой выпечки и эхо чудесного, словно звон медного колокольчика, голоса хозяйки хлебной лавки. Свернув с Фуллерс-Корт, он, перескакивая лужи и ручьи, обогнул два квартала мрачных домов и вышел в самом начале нужного ему ряда.

Время полудня все же выгнало на улицу небольшое количество горожан. Темные мостовые, идеально отмытые за ночь и утро от мучной пыли, снова стали светлыми и скользкими. Зашумели вокруг людские голоса, слышались хлопки крыльев голубей и ворон, собирающих просыпанное в торговых рядах зерно.

Сэквелл без особого труда отыскал то место, где утром стояла повозка рабочих. Он ясно ощущал некое неудобство, причем связано это было совсем не с тем, что в данный момент ему, человеку крайне застенчивому и замкнутому, предстояло общаться с незнакомой, очень симпатичной девушкой. Дело было в этом, что молодой Сэквелл никогда еще в жизни не чувствовал своего сердца так, как это было сейчас. В груди что-то клокотало и жгло, словно туда выливали из миски кипяток, отчего его замерзшее за день нутро безумно колотилось.

«Уж не лихорадка ли это? — остановившись у навеса, спрашивал себя Сэквелл. — Вполне может быть, ведь я долго был под дождем, промок, замерз…»

Он гнал от себя мысль о том, что в нем просыпались те самые известные всем эмоции, связанные с отношениями между мужчинами и женщинами. В памяти отчего-то сразу же всплывали воспоминания об Изабелл и об их первом знакомстве в доме ее отца.

Из-за проклятой застенчивости Роберта они, по сути, впервые и заговорили-то с ней только на обручении. Изведавший все грани жизни, сэр Джон, зная все, что говорила Изабелл родственникам после обручения, упрекал сына за его замкнутость по отношению к будущей супруге. Визуально ситуация не сильно изменилась и после женитьбы этой пары, а потому старый Сэквелл был просто счастлив, когда вдруг услышал из уст своего единственного отпрыска, что в их древнем роду скоро прибудет. «В чем-то ты все-таки прав, — подначил он сына, едва только немного успокоился после полученных известий, — чего с ними болтать попусту? Все можно сделать и молча».

Роберту вдруг стало нестерпимо стыдно осознавать, что к своей умершей супруге он не испытывал и десятой доли того, что чувствовал после мимолетной встречи с миловидной лавочницей. Его сердце разрывалось на части: ему одновременно хотелось и уйти отсюда, и стоять возле ее лавки. Он хотел бы говорить с ней так же легко и непринужденно, как это было утром, но привычно для себя не чувствовал уверенности.

— Вы? — услышал он вдруг и обернулся. Это была та самая рыжеволосая девушка. Пока он тут рассуждал, она незаметно подошла к нему сзади. «Как глупо, — заключил про себя Сэквелл, — я выгляжу сейчас как тривиальный ухажер».

— Я и не надеялась, — с удивительной открытостью призналась хозяйка хлебной лавки, — вернее, не думала, что вы придете. Видно, положительно решили свои дела? — кивнула она на промокший тубус и улыбнулась.

— Да, — смутился Роберт, — благодарю, все в порядке.

— Как же, в порядке? — касаясь плеча мужчины, имя которого она, к своему несчастью, успела позабыть, возразила Синтия. — Да на вас сухого места не осталось. Войдете обогреться? У меня в лавке жарко. Я вышла прогуляться, вернулась, и тут — вы…

— Войти? — не то удивился, не то стал вдруг упираться молодой Сэквелл, — но будет ли это удобно? А если ваш муж…

— У меня нет мужа.

— А отец? Ведь он…

— Я — хозяйка лавки, понимаете? Я здесь решаю, а не отец. Раз уж вас это так безпокоит, то для всех окружающих вы могли просто зайти ко мне, чтобы купить хлеба, ведь так?

— Меня это не безпокоит, — чувствуя, что его легонько направляют к двери, сдался Сэквелл, — я больше переживаю за вас.

— А я за вас, — ответила Синтия и, продолжая подталкивать вяло шагающего к двери кавалера, добавила: — Уж поверьте, то, что мы стои́м и болтаем здесь, в ряду вызовет куда больше разговоров, чем визит обычного покупателя в лавку.

— Вы так думаете?

— Я знаю это.

В лавке на самом деле было жарко. Вскоре Сэквелла, шатающегося по городу с самого утра и промокшего до нитки, стало бросать в озноб. Он и без того чувствовал себя не в своей тарелке в присутствии этой молодой красавицы, а тут… Они о чем-то болтали, порой даже смеялись, однако в какой-то момент Роберт понял, что лучшим для него сейчас было бы все же вернуться в гостиный двор, снять с себя мокрую одежду, быстренько забраться под одеяло и отогреться.

Внимательно изучающая гостя Синтия сразу заметила в нем перемену.

— Что-то не так? Наверняка, я что-то не то сказала, правда?

Она не дала возможности Роберту вымолвить хоть слово.

— Понимаю, мистер Роберт: самостоятельная девушка держится свободно в присутствии незнакомого мужчины. Верно, я кажусь вам легкомысленной? Возможно, вы думаете, что я не упускаю случая пообщаться с прохожими мужчинами, и пытаетесь угадать, до какой границы может доходить подобное общение. Не так ли?

Сэквелл округлил глаза и слабым, болезненным голосом выдавил из себя:

— Уверяю вас, я и близко ни о чем таком не думал. Просто моя голова сейчас…

— Просто в вашей голове могло родиться какое-нибудь низменное желание, — снова оборвала его рассуждения Синтия, — однако, поверьте, я воспитана в строгости, так что ни о чем таком даже не думайте! Да, не скрою, вы мне интересны. Есть что-то таинственное в чертах вашего лица — похоже, вы сильно страдали, не так ли? В вашей манере говорить, держаться есть что-то загадочное. Но, несмотря на все мои симпатии к вам, никаких вольностей я не допущу!

— Я и…

— Именно так! Думаете, я не вижу, как вы на меня смотрите?

Сэквеллу становилось дурно. Вскоре он начал подозревать, что вот-вот лишится чувств. Силы его были на исходе. Роберт встал:

— Достаточно, мисс Синтия! — надавил он на связки и тут же почувствовал, как разгорающаяся простуда гулко застучала в висках его раскаленной головы. — Мне нужно идти, — морщась, продолжил он, сунул в подмышку тубус, взял сырую шляпу, поклонился и вышел прочь.

Умолкшая на полуслове молодая хозяйка хлебной лавки опустилась на стул, схватила уголки передника и стала обмахивать им раскрасневшееся от жара лицо. Через какое-то время ее нервно сжатые губы расслабились, и она, глубоко вздохнув, произнесла:

— И чего они все такие пугливые? И этот туда же, а выглядел таким молодцом. Он ведь уже не вернется, это точно. Черт! Так я еще лет десять себе мужа не найду. Как же мне хочется замуж…

Младшая дочь Уилфрида Шеллоу Райдера пришла домой совершенно промокшая и в дурном настроении. Уил и Энни, зная ее взрывной нрав, решили за ужином не донимать ее расспросами, а ходом дневных дел поинтересоваться попозже. Но едва их рыжеволосая красавица помогла матери прибрать со стола, она тут же пожелала родителям доброй ночи и отправилась спать.

Озадаченный происходящим, Уилфрид не решился пойти в спальню младшей дочери. В его седой голове явно связывались в одно и дурное расположение духа Синтии, и те слухи о ней, что докатились до него на рынке. Уж как ни оттягивал он разговор с Энни, а, поразмыслив так и эдак, все же посвятил ее в то, что носил неспокойный декабрьский ветер над рыночными шатрами. Дав супруге слегка переварить услышанное, Уил тут же отправил ее к дочери.

К удивлению Энни, Синтия на самом деле уже легла в постель. Однако в ее комнате еще ощущался запах дыма и горячего воска от только что потухшей свечи. Взволнованная мать, понимая, что Синтия не могла за это время уснуть, подошла к ее кровати.

Энни не имела возможности разглядеть заплаканное лицо дочери, но, присев на край постели и взяв Синтию за руку, сразу же почувствовала ее мокрую ладонь.

— Что случилось, Синти?

— Ничего, мам.

— Не нужно мне врать. Трудно что-то утаить от материнского сердца…

— Да уж, — всхлипнула дочь и, вытерев нос, села в кровати, — это и правда трудно, особенно, если мистер Шеллоу Райдер только что рассказал тебе все рыночные сплетни.

— Ты подслушивала?

— Да! — бросила в лицо матери Синтия. — Тебя это удивляет?

— Чего ты шумишь? — покосившись в сторону лестницы, стала успокаивать дочку Энни, но тише добавила: — Нет, не удивляет. Зная тебя — не удивляет, нисколечко. А еще это меня расстраивает. И как тебе не стыдно?

— Уф, — с досадой коротко выдохнула Синти, — стыдно, мама, в двадцать один год не исхитриться выйти замуж!

— Какие глупости ты говоришь, успокойся. Мне было далеко не двадцать один, когда я вышла за Уила…

— Могу себе представить, какой его ждал сюрприз в первую брачную ночь, — тут же съязвила Синти. — Думается мне, кавалеров у тебя перебывало немало к этому времени!

— Замолчи! — зашипела сквозь зубы Энни и снова посмотрела в сторону лестницы. — Да нам всем молиться надо на него. Не было еще ни одного дня, чтобы я не воссылала небесам благодарных слов за его доброе сердце, за золотые руки и за то, что помог мне воспитать тебя и Мериан.

Да, и я была не святой. Дурочкой была, как и ты. А ведь еще твой дед не раз украдкой указывал мне на Уила, своего работника, высокого, видного парня с огромным сердцем, но! Как же! Я ведь тоже тогда думала, что я умней отца, а к тому же такая важная и безумно красивая гусыня, что этот молчаливый простак не годится мне и в подметки. Подавай мне богатых, знатных кавалеров. И так же, как и ты, глупышка, я крутила своим мокрым хвостом, пока не докрутилась. И уж тогда-то мне деваться было некуда, пошла и за Уила. А что было делать? Кавалерам нужно только развлекаться. На то, чтобы женихаться, они ищут себе других дурочек, а про тех, кто с ними доразвлекался до круглого брюха, они и слышать ничего не хотят.

Боже! А ведь Уил все знал! Все знал и… За столько лет он меня ни разу ни словом, ни делом не упрекнул за Мериан. Он святой, слышишь? Даже сердце моего отца не выдержало позора, а сердце Уила стерпело, взяло все на себя. И знаешь, что я тебе скажу, рыжая егоза, слава богу, что хотя бы наша Мериан пошла в деда. Если бы еще и она была, как...!

Но ты, упрямая вертихвостка, ты-то — моя кровь. Ни капли не подобрала ни от Уила, ни от деда с бабушкой. Знай же, негодница, что все твои желания, все твои выходки я чувствую наперед. Смотрю на тебя, вспоминаю себя молодой и вижу, как ты упрямо ищешь в своей жизни кривые дорожки. Стоит только увидеть более-менее подходящего жеребца, как из-под твоей нижней юбки начинает валить дым. Сколько уж мы с тобой говорили об этом, Синти? Остановись. То, что повезло мне, еще не значит, что и на твоем пути встретится добрый и порядочный Уил…

[1] Экс — река в Эксетере.

[2] Геката — здесь: ключ. В древней Греции ключ являлся атрибутом Гекаты — темной богини луны. Геката была также божеством порогов, перекрестков и пределов.