Начало

Утро четырнадцатого декабря 1517 года встречало «Адэр» — старую каракку[1] капитана Френсиса Саймона, или Шарпа Боу[2], как звали его моряки, недобрым восточным ветром и мокрым снегом. Матерился капитан, вторил ему боцман, сыпала тихими проклятиями и вся команда. Они были наняты «Восточной английской купеческой компанией» для того, чтобы не порвалась «Шерстяная нить», связывающая Англию с Балтикой.

По мнению всезнающих лордов и магистров, именно сейчас следовало умело воспользоваться затянувшимся кризисом и возить сукно и шерсть на материк куда только было можно, пока от холодов не стала по берегам и проливам вода, а такое, особенно к северу, случалось в это время года довольно часто. Только по этой причине капитан Шарп Боу и многие другие, такие же как он наемники мотались со своими матросами по северным морям.

Они везли к далеким берегам шерсть и сукно, а обратно мех, металл и еще всякую всячину, что зачем-то понадобилась отряженным с кораблями Восточной компанией закупщикам. Но отнюдь не коварные северные моря с их непростой погодой и не зануды закупщики, постоянно везде сующие свой нос, портили Френсису Шарп Боу настроение. Хуже всего были те странные, молчаливые и неприятные люди, что ходили морем в ту и другую сторону в компании тех самых закупщиков и под их прямым покровительством.

Что ни говори, а Рurchasing agent[3] являлся представителем Компании на судне, и упаси боже возражать ему хоть в чем-то, не касающемся вопросов управления кораблем. Содержать заносчивых спутников торговых агентов следовало точно так же, как и самих закупщиков Еasterly[4], а подобных «пассажиров» случалось и по пять человек за одну ходку, и все они содержались вне рамок обычного обеспечения команды. Публику приходилось возить разную, и у многих пассажиров также отмечалась привычка жить на широкую ногу, но под покровительством нанимающей стороны гостевые каюты «Адэра» все чаще давали приют и откровенным оборванцам, по неведомой причине обласканным агентами Еasterly.

Вообще, если говорить откровенно, то взять с собой простого попутчика было делом прибыльным. Формально ты просто сговариваешься с человеком о том, что в случае судовой запарки он будет в меру своих сил помогать команде, но на самом деле… Подобный подход был обоюдовыгоден.

Часто ходившие морем люди сами, от скуки, легко выполняли мелкие матросские поручения, ведь если не занимать себя делом, находясь по шесть-восемь недель в море, как, скажем, поступали все те же агенты или их спутники, то можно и вовсе одуреть от безделья. А так, какое-никакое, все же развлечение. И тут немаловажно заметить, что такой небесполезный попутчик мало того, что помогал, так еще и приплачивал тебе.

Как, например, тот парень, что попросился со своим литвинским товарищем к ним на борт еще в Риге. Капитан вначале колебался, поскольку, судя по одежде и стати это был не бедный (а значит — безполезный) господин, однако вскоре выяснилось, что он на удивление хорошо знал морское дело, и Френсис, следя за ним, вскоре вздохнул легче.

Что и говорить, таких попутчиков капитан Саймон возил бы и по сорок человек за раз, вышвырнув на берег часть лодырей из своей команды. Единственное чего после месячного знакомства в пути с мистером Сводом Френсис Саймон никак не мог понять: кем приходился этому господину расторопный и веселый литвинский парнишка с польским именем Казимеж? Этот молодец держался как слуга, но отношение знатного англичанина к нему никак нельзя было назвать господским.

Впрочем, это было не так и важно. Впервые в своей жизни мистер Шарп Боу стал настолько дружен с кем-то из попросившихся на борт. С самого начала путешествия они много разговаривали со Сводом: об издержках трудного морского ремесла, о жизни, о смерти, о чем угодно. Опытный моряк и знаток человеческих душ — Френсис Саймон с первого мгновения понял, что перед ним настоящий моряк, и не просто палубный работяга, а человек глубоко сведущий в корабельном деле, сведущий настолько, что наверняка и сам еще недавно где-то водил суда по морским просторам. Свод прекрасно знал навигацию, влет запомнил особенности северной «карты» звездного неба и моментально отмечал даже малейшие отклонения от курса. А что до устройства корабля, так оно для земляка Саймона вообще было открытой книгой.

Можно над этим смеяться, но капитан и сам так хорошо не знал все слабые стороны своей каракки. Конечно же, наличие двадцати шести пушек из возможных девяноста было очевидным фактом, говорящим не в пользу защищенности его старенького «Адэра», однако то, что оставшиеся наверху орудия благоразумнее было бы перетащить на нижнюю палубу, даже не приходило капитану в голову. А ведь практический резон этой мысли просто лежал на поверхности.

Два года назад, едва только корабль Шарп Боу был нанят Восточной компанией, капитану, по настоянию нанимателей, пришлось серьезно переустроить свою каракку. Все было направлено только на то, чтобы иметь возможность брать на борт больше груза и провианта. Как ни упирался Саймон, а пришлось пойти на уступки.

Собственно, первые же переходы на юго-восток доказали, что и в самом деле «Адэр» не нуждался на Балтике в полном вооружении, однако внимательный взгляд Ричи Свода отметил тут и другое. Как ни крути, а даже в малом количестве пушки были тяжелее перевозимых товаров, и, находясь на значительной высоте от ватерлинии, они, при серьезной волне, заставляли судно ощутимо болтаться на волнах. Саймон, слыша подобное, попросту растерялся. До сих пор он даже не задумывался об этом. Да и зачем было это делать, ведь его «Адэр» и без того всегда прекрасно стоял на воде?

Озадаченный Френсис, поразмыслив как следует во время случившейся вдруг ночной безсонницы, уже назавтра принял твердое решение: по приходу в порт в обязательном порядке переместить вооружение так, как советовал Ричи.

Дальше — больше. Так, во время одного из разговоров Свод задал Шарп Боу вопрос, который тут же застрял в голове капитана настоящей занозой. «Вас не пугает, — спросил он, — что «тринадцать» — число, которое суеверные моряки всегда стараются обходить стороной — повторяется на вашем судне дважды?» И действительно — оставшиеся на корабле двадцать шесть пушек были разделены поровну: тринадцать двенадцатидюймовых и тринадцать же в двадцать четыре дюйма.

Шарп Боу в ответ промолчал, однако чуть позже обошел с инспекцией свою каракку и старательно пересчитал палубное вооружение. После досконального подсчета у капитана взмокли волосы под шляпой: к двадцати шести пушкам следовало прибавить тринадцать мелкокалиберных и двадцать шесть, то есть дважды по тринадцать, различных кулеврин[5]!

Френсис был в отчаянии. Он понимал — это знак, знак, на который он сам не обратил внимания. Утром следующего дня он, не зная, как правильно далее поступить, решил найти Свода и посоветоваться. Ну не выбрасывать же для ровного счета за борт пушку или кулеврину?

Быстро разыскав своих гостей и отведя в сторону мистера Ричи, капитан тут же поведал ему о результате своих вчерашних подсчетов. «Пассажир», внимательно выслушав цифровой расклад вооружения «Адэра», вдруг схватил Френсиса за предплечье и так, чтобы никто этого не заметил, зло зашипел ему в ухо:

— Вы что, рехнулись, Саймон? Только что вы выложили мне все, что касается вооружения корабля! Вашего корабля, Френсис!

— Да, — округлил глаза капитан, — но я… Вы же сами вчера спросили. Я просто решил проверить…

— И что с того? А известно ли вам, мой дорогой капитан, как умеют пираты захватить корабль «по-тихому»? Выходит, что, если бы я решил продолжить свои вчерашние вопросы, вы бы рассказали мне все о пороховом складе, о команде и о том, что вы везете в трюмах? Ведь у вас было желание посчитать и это?

— Б-бы, — дернул кадыком Френсис, — было.

— И вы даже не задумались о том, что подобным образом я могу просто собирать информацию об «Адэре»?

— Нет, — признался Шарп Боу, — но ведь вы же не станете?..

— Конечно, нет! — вознегодовал Свод. — Но, окажись на моем месте настоящий, матерый пират, вам, Саймон, после всего этого пришлось бы худо.

— Бросьте, Свод, мне не до шуток. Лучше скажите, исходя из этих чертовых цифр, это на самом деле дурной знак? Я просто в отчаянии, все вооружение по тринадцать...

— Ну что вы! — слегка остыв, стал успокаивать капитана Ричи. — Стоит ли так безпокоиться?

— Не скажите, — вздохнул Саймон, — большинство из закупщиков Компании иудеи, а нам, Ричи, с вами не стоит напоминать, что более злопамятных и кровожадных людей трудно и найти. Так вот, у этих самых людей, насколько мне известно, число тринадцать и слово «смерть» обозначается одним и тем же знаком.

— Хм, — улыбнулся чему-то Свод, — интересно. И тут без близкого мне персонажа не обошлось.

— О чем это вы?

— Да так, — отмахнулся Ричи, — о своем. Просто число «тринадцать» меня в последнее время преследует. Но вы не принимайте происходящего на свой счет.

Эта странная, двухнедельной давности доверительная беседа очень сблизила видавших виды моряков. А уж после нескольких легких ночных попоек Френсис Шарп Боу, всегда единолично справлявшийся со своей караккой, стал задумываться о помощнике. Собственно, именно попойками их посиделки с долгими разговорами назвать было трудно. Саймон радовался редкой возможности поболтать хоть с кем-то знающим море не хуже него, а Свод имел желание побыстрее скоротать две оставшиеся недели. При их беседах всегда молчаливо присутствовал молодой литвин, слабо понимающий английскую речь. Пользуясь случаем, он всякий раз лишь досыта отъедался, после чего засыпал на лавке у капитанской двери.

С каждым днем пути холодные ветра все больше заставляли команду прятаться под верхнюю палубу, и без особой надобности никто не вылезал наверх. Те, кто тянул вахту, укутывались как могли. Зима не спрашивала дозволения у лордов и магистров Восточной Компании на то, чтобы вступить в свои права. Их мало интересовали дорожные страдания моряков. Все эти издержки входили в их оплату. «Вернулись? Привезли то, что нужно? Получите расчет». Больше ходок — больше денег, а что до погоды — договаривайтесь с Богом.

Как уже и говорилось, утро четырнадцатого декабря 1517 года встречало «Адэр» недобрым восточным ветром и мокрым снегом. Вахта роптала, требуя более быстрые смены, но, разумеется, никто и не думал идти на нарушение внутреннего распорядка корабля. Все прекрасно понимали, что нужно немного потерпеть. Скоро с запада появятся берега Северной Ютландии[6], а там — переход Лим-фьордом в Северное море и прямой путь домой.

Боцман сбил себе ноги, таская наверх горячее питье. К целебному отвару собственного приготовления он добавлял половину мерки крепкого эля, припрятанного в запасах судна как раз для такого случая. Поднося вахтенному согревающее, он заговорщицки понижал голос и шептал: «Только не говори никому, Сэми, я влил тебе целую мерку…»

Само собой, вахтенный с великой благодарностью принимал огнедышащий напиток и тут же переставал жаловаться на свою никчемную жизнь. Что за отвар готовил боцман, не знал никто. Да и будь он хоть из жабьих или рыбьих потрохов, однако то, с какой скоростью он согревал продрогшее нутро, и то, как заставлял закипать в перемерзающих жилах кровь, значительно помогало матросам переносить вахту. Это чертово варево продолжало действовать и потом. Стоило только вахтенному коснуться задницей люльки, он засыпал так крепко, что не в силах проснуться, порой отправляли малую нужду во сне.

Боцман был вне себя от злости. Нынешний дикий холод мог привести к тому, что уставшие матросы начнут засыпать прямо на вахте. Уотфорд знал, что долго на его отваре команда не продержится, а потому лишь скрипел зубами, спускаясь за очередной порцией, да поливал свирепое море самыми злобными проклятиями. Но вот, в очередной раз поднимаясь наверх он вдруг ясно различил пронзительный крик, доносящийся из «вороньего гнезда»: «Земля, Уотфорд! Бо-о-о-оцман! Слышишь? Зови капитана! Похоже, мы вышли на Анхольт[7]. Точно, это он, чертова пустошь!»

О! Это уже было хорошей новостью, поскольку если это на самом деле был Анхольт, по хорошему ветру можно было запросто в полдня добраться и до Ютландии.

Уотфорд направился было к рубке Саймона, но капитан и сам услышал душераздирающий крик наблюдателя с марса[8]. Подняв воротник, Шарп Боу спешно добрался до крамбола, и, всмотревшись вперед, подтвердил:

— Да, это Анхольт. Что еще видишь? — прокричал он наверх.

— Ветрено, — перекрикивая шум закипающих волн, ответил тот. — Если пойдем с севера — здорово потреплет.

— А с юга, — усмихнувшись, спросил капитан Уотфорд, — не потреплет? Умник. Смотри внимательно.

— Есть! Есть! — оживился наблюдатель. — Тюлени!

Капитан вздохнул и повернулся к боцману:

— Тебя учить не надо. Тащи гарпунеров, может, хоть парочку прихватим. Надоело соления жрать. Оу! — вдруг переключил свое внимание капитан. — Мистер Свод! Мистер Свод! — окликнул он появившегося на баке пассажира. — Не желаете поохотиться?

— Тюлени? — заинтересовался Свод.

— Они, — улыбаясь, подтвердил Саймон. — Невесть какое угощение, но позволяет почувствовать вкус свежей пищи. К тому же в таком холоде и тюлений жир! Лишним не будет…

— Я никогда не охотился на тюленей.

— Вы будете смеяться, друг мой, — примеряясь к ветру, подмигнул капитан, — но и я тоже. Просто у меня есть пара ребят, которым команда согласна дать пропустить и две вахты, лишь бы они вытащили на палубу хоть парочку этих жирных, но удивительно ловких тварей. В них невероятно сложно попасть.

— Корабль, мистер Саймон, — вдруг тревожно выкрикнул наблюдатель.

— Что? — не желая верить в услышанное, переспросил капитан.

— Корабль! Похоже, даны! Идут к нам!

— Только этого не хватало, — прорычал Шарп Боу.

— Похоже, не только вы решили сегодня поохотиться. — Заметил Свод, вглядываясь в даль.

— Да уж, — горько ответил Саймон. — Местные, у кого лодки побольше, до сих пор продолжают почитать Сканду[9] и успешно охотятся на тех, кто охотится на тюленей. Аврал! Боцман, поднимай команду!

Великая сила — людское любопытство. Оно брало верх даже над холодом. Как только стало понятно, что датский когг[10] не собирается атаковать, а просто болтается на волнах так, словно на нем никого нет, команда «Адэра», из предосторожности оставив при себе легкое вооружение, практически вся высыпала к бортам.

Моряки прекрасно знали о хитростях некоторых местных капитанов, взбунтовавшихся против своего нынешнего короля из-за терпимости того к главенствующей роли Ганзы на Балтике. «Шалости» потомков викингов, продолжавших в меру своих сил контролировать Зундский пролив и торговлю в здешних водах, порой дорого обходились и Восточной компании, и пребывающим ныне в меланхолии ливонцам. Пиратствующие на Зунде датчане не упускали случая напомнить хозяевам ограбленных ими кораблей, что они по-прежнему ожидают от захиревшей Ганзы — безпутной наследницы Тевтонского ордена, свою долю пирога — кусок Восточной Прибалтики.

Прежде прекрасные мореходы с древнейшими традициями, даны вдруг будто обмельчали. От былой славы их предков, для которых ночлег под крышей любого дома считался позором, ныне не осталось и следа. Только и теплилось в них прыти, что на подобные «шалости», впрочем, шалили не только они. Не унимались в своем желании господствовать на Балтике и их соседи, считавшие эти холодные воды Шведским озером.

— Что-то тут не так, — тихо произнес за спиной капитана Уотфорд, — я вернул ребят на левый борт, пусть постоят по всем двадцати четырем дюймам. На всякий случай.

— Хм, — понятливо улыбнулся капитану, замерший рядом с ним в позе наблюдателя Свод. — Видит бог, мистер Саймон, с вашим боцманом можно не боясь водить судна хоть в пекло за маслом.

— Знаю, — задумчиво ответил капитан, — за то его и ценю. Но что скажете, Ричи? С когга уже давно могли стрелять. Им впору и «кошки» начать бросать, а их посудина по-прежнему болтается на волне, как рыбий корм, что падает с гальюна.

— Ха-га, — коротко рассмеялся Свод, соглашаясь с капитаном, — действительно, очень на это похоже. Однако же я неспроста начал говорить о пекле. Даю вам слово, на корабле нет ни одной живой души.

— Боже правый, — перекрестился боцман, — что вы такое говорите, мистер Свод? Кто же тогда вывел корабль в море? Ну не сорвало же его с якорей в самом деле?

— Когг не так-то просто сорвать с якоря, на то он и «кругляк». — Со знанием дела заметил капитан, пристально, как и его собеседники, всматриваясь в медленно приближающееся к ним судно. — Ричи, дружище, а других версий, без этой пугающей чертовщины, у вас нет?

— Это не версия, Френсис, — твердо заверил тот, — поверьте мне. Этот корабль мертв.

Шарп Боу оторвался от созерцания датского когга, косо глянул на Уотфорда и спросил:

— Так что же нам теперь делать, господа?

— А шарахнуть по ним всем левым бортом! — не привыкший к тому, что их капитан с кем-то советуется, отрезал боцман.

Погруженный в глубокую задумчивость Саймон остался глух к совету Уотфорда. Глядя в глаза Ричи, капитан будто чувствовал пугающий, подземный дух образов, наполнявших мысли того. Повидавшему многое на своем веку Шарп Боу было бы лучше сцепиться сразу с двумя коггами, чем слышать хоть что-то о том, что живет в подсознании всех моряков в виде страшных историй и легенд.

— Кто знает, — заговорил, наконец, Свод, — может быть, боцман и прав. Любому моряку лучше уж упокоиться на дне, чем болтаться мертвым по морям, пока не расшибешься о скалы.

Где-то все же прибьет к берегу куски и щепки корабля, а вместе с ними и смердящие трупы команды. Ни тебе почета живых побратимов, ни светлой памяти скорбящей родни. Опознают посудину, сообщат семьям и вскоре в памяти любящих жен и детей навсегда останутся только гниющие, разбухшие трупы. А так, если сейчас пальнуть, то их память сохранит лишь горькие слова: «море прибрало ребят».

— Хитка[11]!!! — вдруг дико вскрикнул обычно тихий и спокойный литвин Казык, сопровождающий в путешествии мистера Свода. Он тут же подскочил к борту и указал рукой на датский когг, — две Хитки, пане! Тры! Ву-у-унь! А-а-а-а, мы патонем!

В следующий же миг наблюдатель в «вороньем гнезде» едва не кувыркнулся в воду. Всем тут же показалось, что пронизывающий до костей восточный ветер вдруг затих и потеплел. Команда «Адэра», включая закупщиков и их спутников, мистера Свода и бледного как мел Казика, буквально прожигала глазами медленно надвигающийся на них датский когг. Повиснув самым безстыдным образом на спутанных канатах над княвдигедом[12], на них смотрела та, имя которой в благоговейном страхе произносили шепотом деды и прадеды всех моряков.

Казик был прав. Она была не одна! Вторая, играя, как молодая белуха, вертелась в воде у передней части киля; хваталась за балку руками, пялилась на приближающуюся каракку и, казалось, даже скалилась, чуя близкую поживу. Третья же плыла рядом с правым бортом когга, держась наверху волны, и исподлобья зыркая на людей.

— Кха-а-питан, — не то сказал, не то икнул Уотфорд, — в море говорят тот, кто увидел русалку, в тот же год умрет. …А тут их целых три!

— Может, и больше, — ответил вместо капитана мистер Свод, которого, судя по его поведению, происходящее лишь забавляло.

— Что там год, Ремси? — будто во сне произнес капитан, не смеющий оторвать взгляд от завораживающего зрелища. — Дожить бы нам хоть до завтра.

— Непременно надо пальнуть, сэр. — С трудом выныривая из лап оцепенения, вдруг оживился боцман. — Только бы, — тут же прибавил он, — эти девки не перекинулись на нас.

[1] Каракка — большое парусное судно, распространенное в Европе с XV по XVI вв. Благодаря отличной для тех времен мореходности, каракки часто использовались для поисков новых земель, а также для торговли и военных действий.

[2] Sharp bow — острый нос, острый лук (англ.).

[3] Торговый агент (англ.).

[4] Восточный (англ.) — здесь: Восточная торговая компания.

[5] Кулеври́на (от фр. couleuvrine (змеевидный)) — использовалась с XV по XVIII век как стрелковое или легкое артиллерийское оружие. Отличалась дальностью стрельбы. Название, вероятно, произошло от конструкции, в которой ствол, выкованный из железных или медных полос, прикреплялся к деревянному ложу пятью кольцами, а само ложе могло делаться с продольными желобками.

[6] Административная область в Дании с центром в городе Ольборг.

[7] Датский остров между Ютландией и Швецией у входа в Балтийское море в Северной Европе.

[8] Марс — площадка (корзина) на мачте, в которой сидит впередсмотрящий. То же, что и воронье гнездо (жарг.).

[9] Сканда — одно из прозвищ бога войны.

[10] Когг, ког — средневековое одномачтовое парусное судно с мощным корпусом. Использовалось как торговое, а также военное судно союза ганзейских городов.

[11] Хитка —  то же, что и навка, русалка: мифологическое существо, живущее по большей части в водоемах.

[12] Княвдигед — носовая оконечность деревянного судна, верхняя часть водореза, к которой присоединялось украшение, резная фигура.