Глава 19

Шестого декабря, накануне дня рождения Анны, нам пришлось распрощаться с ней и пожелать хорошо провести счастливые деньки без нас. Впрочем, она вовсе не выглядела веселой, и наш отъезд в Мину на дело никак не повлиял на эту бесконечную тоску в ее глазах. Черные, пушистые ресницы Анны медленно хлопали после каждого слова прощания, а губы, — слегка изгибались, имитируя нетерпеливую натянутую улыбку. Ее закрытая поза еще более отчетливо указывала на скованность и двойственность мыслей: ей не хотелось делать вид, что она рада тому, что мы уходим, но и оставаться здесь нам не желала.

Почему она была здесь?..

…В машине я заснула на плече у Кира, и проснулась только у вокзала. Настроение было плохое: меня не отпускали глаза Анны, наполненные блеклым светом тоски. В тот день она вся была такая хрупкая и бледная, что, казалось, надавишь, — и она все расскажет, что на душе. Но я не хотела давить и не собиралась этого делать! Я не хотела делать ей больно, поэтому просто ждала, пока ее сердце само будет готово к разговору.

Между тем, на поезд мы не опоздали, а приехали очень даже вовремя и спокойным шагом добрались до перрона. В Мине опять стояла середина лета, и в пути, долгом и безмятежном, я представляла себе морской берег с белым песком, теплым шумом прибоя, огромным количеством людей и разноцветных зонтиков… В зимнем Лаго сейчас такого не увидишь, а вот в Мине мы может и могли бы себе позволить такой отдых.

Однако потом мне на ум пришла другая картина: полупустой залив и несколько десятков машин для купания, стоящие в воде, откуда выходят скромные купальщицы в купальниках, в которых хочется сразу утопиться. Скорее всего, именно это ждало нас в старейшей столице. А может и нет, ведь я давно не была на местных пляжах, — что я там забыла?

Пользуясь молчанием, я решила прояснить этот момент у Наташи.

— Купальные машины? — переспросила она. — Я их не застала. Да и к тому же я бы ими всё равно не пользовалась: я знаю места, где можно было плевать на общественные правила. Вообще сейчас по этому поводу тоже много разногласий: представители старой моды купаются только в полном костюме, ну знаешь, в этих панталонах, чулках, туфлях и юбках с корсетом, — отвратительно, — другие же ходят в более открытых купальниках, в этаких комбинезонах до колена, и они постоянно спорят между собой, как надо купаться. Они даже на пляже ругаются. Я, конечно, за последних.

Я представила себе Ташу в костюме для купания. Точнее попыталась, ведь это было очень странно.

— Ты и правда не ведешь себя, как жительница Мины, — заметил Кир.

— Когда я приехал, она уже была такая, — вставил словечко Кит.

— Я быстро адаптируюсь, — улыбнулась Таша. — Ко всему хорошему быстро привыкаешь. Сначала я стеснялась так просто ходить, а потом подумала: если люди вокруг меня ходят в чем хотят, то почему я не могу? Меня воспитывали по-другому, ну и что? Я-то теперь совсем другой человек. Так что это нормально, что ты не смогла представить меня в чепчике и кринолине, Алиса. Новая Таша никогда в этом не ходила.

— Ты так легко об этом говоришь, — обеспокоенно сказала я, намекая на ее проблемы с прошлым.

— Я много думала об этом. На самом деле, мысль, что скоро я всё узнаю, придает мне сил. Теперь придает сил.

— Ты странная, — не владея своим языком пробормотала я.

Она улыбнулась, но ничего не ответила. В последнее время её поведение казалось мне действительно подозрительным: вечно такая неловкая и эмоциональная, она иногда казалась более задумчивой и сдержанной, словно кто-то дергал переключателем. Впрочем, серьезность — это нормально для каждого, и пугаться не было смысла. Другое дело, что мне не хотелось, чтобы Таша однажды переросла непоседу в себе и стала суровой взрослой, как когда-то это сделали я и, особенно, Кир. Да, про меня несложно заметить, что иногда я говорю что-то глубокое и принимаю важные решения, но по сравнению с ним и я сущий ребенок. Иногда Кир действительно превращался в потрепанного жизнью мужчину: строгого, но заботливого, стремящегося к общению, но почему-то бесконечно одинокого. Мне так жалко становилось его в такие моменты, из-за чего я старалась крепко прижаться к нему и четко сказать, что очень дорожу его компанией. Тогда ему, вроде бы, становилось немного легче.

Нас разместили в том же отеле и тех же номерах, после чего передали, что в ближайшее время мы получим необходимые документы для нашей работы. Так, осознающие, что на сегодня мы точно свободны, мы собрались вместе в комнате Таши, чтобы решить, чем бы заняться. Но не успели наши дебаты разгореться, как раздался стук в дверь. Это был один из служащих отеля, которого мы никак не ждали.

— Письмо для госпожи Вальрии, — официальным тоном объявил он.

— Это я, — как-то испуганно ответила Таша и взяла у него из белых перчаток конверт.

— И письмо для госпожи Широ, господин, — невозмутимо продолжил молодой человек, как-то догадавшись, что я тоже тут.

Я на одну секунду застыла, а потом плавным движением слезла с дивана и взяла бумагу со словами: «Я Широ». На конверте значилось лишь мое имя и номер комнаты. Хороший почерк.

Хорошая работа, Мао.

— Это пишет Макаров! — воскликнула Таша, открыв письмо руками после ухода служащего.

Я же медленно направилась к письменному столику, открыла ящик и вытащила нож для писем. Пользоваться им я пока не собиралась, поэтому просто взяла его и села обратно на диван.

— «Дорогая Наташа, — начала читать Таша, — мне удалось вырваться в Мину немного раньше указанного мною вам срока, поэтому уже сегодня, седьмого декабря, если вы не хотите отоспаться, то можете приехать ко мне в гости, до пяти я абсолютно свободен. Можете и пообедать у меня, часа в три, скажем, если хотите. Если у вас не получится, ничего страшного, я всё равно буду ждать вас позже. С приездом, кстати. Как доехали? Простите, что пишу не по правилам написания писем, но я думаю, что вы даже не заметили этого. Искренне ваш, Макар Макаров».

Таша еще несколько секунд взволнованно смотрела на лист бумаги, а потом опустила руки и подняла взгляд на меня. Легкий тон обращения Босса не разрядил накаляющуюся обстановку. Всех интересовало второе послание.

Я не глядя вскрыла письмо ножом и обнаружила внутри семь картонок. Быстро вдохнув и выдохнув, я вытащила их, бросив конверт на пол. Сверху лежала карточка с коротким текстом, буквы которого размашисто и изящно строем разбежались по бумаге.

— «Все было ошибкой с самого начала», — прочитала я и тоже бросила записку на пол. Кир слегка вздрогнул, но я сделала вид, что не видела.

Несмотря на зловещее послание, я соблюдала хладнокровие. Это ничего не значило толком, а значит и мне было все равно.

Вот только сколько раз я сама думала, что была ошибкой? Что вся жизнь моя была ошибкой?!

Ошибкой, ошибкой, ошибкой ошибкой ошибкой ошибкойошибкойошибкой…

Картонки оказались билетами на балет. Каждому доставалось по билету, вот только седьмой оставался ничейным, — Анны с нами не было. И это хорошо, ведь показывало ограниченность знаний Мао, — они даже не проверили заранее, сколько нас приедет!

— Балет сегодня в семь. Ложа. Кто-то позаботился о нас, — заметил Кир.

— Это императорский театр, — добавила я. — Его посещение — большая честь. Придется посетить госпожу Бодю.

— Стой, — воскликнула Таша, — ты серьезно собираешься идти туда!?

— Да, почему нет?

— Да потому что это опасно! Это может быть ловушкой! А эта надпись… почти что угроза! — она немного помолчала. Потом снова начала говорить. — Билетов шесть, возьмём Макарова, если он сможет?

— Да, можно, — ответила я, пожимая плечами.

— Я не знаю, — медленно и взвешенно сказал Кир, — чего Мао добиваются, но я бы рискнул пойти туда. Рома?

— Это безопасно, — кивнул Сова.

— Я тоже за, — вставил свое слово Кит. Я тоже удовлетворительно кивнула.

— Да вы что, все сговорились? — Таша было действительно обидно, что никто не принял её сторону.

— Ну так что, решено? — подвела я итог. — Значит нам надо к госпоже Бодю часов в шесть придти, как раз если мы будет у Макарова до пяти… А мы вообще пойдем к нему?

— Да, конечно, — закивала Таша. — Надо отдать билет!

— Хорошо. Когда мы к нему поедем? Сколько сейчас времени? — обратилась я к Никите.

— Два, — ответил Кит. — Уже так поздно.

— Отлично, тогда быстро собирайтесь и поехали. Чувствую, день будет насыщенным.

Кир позвонил госпоже Бодю и договорился о встрече с ней в половине шестого. После этого мы наняли экипаж, и оказалось, что Макаров жил совсем неподалеку от отеля. Это превращало изнуряющую в этой жаре поездку в короткий смотр окрестностей. Я обмахивалась куском бумаги на костяной ножке, — веером, веером, — вспоминая мои бывшие ежедневные прогулки до театра утром и возвращение почти ночью в экипаже, потому что безумно болели разбитые ноги. Потом, уже дома, я вынимала острые шпильки из тяжелых волос, снимала давящий корсет, ужинала с моим пианистом и наконец ложилась спать под гуляющую эхом игру Киррила. Это были мои будни балерины, так нечетко всплывшие в голове. Холодные, голубые будни, вертевшиеся на языке и пронизывающие тусклый свет разума. Да, в такие минуты воспоминаний хотелось смаковать их, доводя до невозможности и крайности обороты.

Но в противовес приятному передо мной вставали трущобы другого большого города, грязь, крысы и неимоверный холод. Мое детство перед академией и балетом. Я поежилась, просыпаясь от своих же мыслей. Я была никем, я стала всем, а сейчас я просто есть. Странное чувство.

На том мои мысли были прерваны тем, что кто-то ткнул мне в щеку пальцем. Я вздрогнула и повернулась, а там с недовольной миной сидела Таша.

— Что грустим? — пристала она ко мне, и я нервно передернула плечами.

— Отстань, — ответила я и отвернулась, подперши щеку рукой.

— У тебя, наверное, куча рисунков дома, — заметил Кир, отвлекая Ташу от меня.

— Ну не то, чтобы куча… но много.

— Почему я не знал про это? — хитро улыбнулся Кит. — Я вообще не видел ни одного твоего рисунка!

— На самом деле они далеки от идеала. Я немного стесняюсь показывать их, — пробормотала Таша. Я усмехнулась и перебила ее:

— Да я тебя убью за такие слова. У тебя чудесные рисунки. К тому же ты хотела стать художницей, а это о чём-то да говорит.

— Хотеть не значит иметь возможность стать ей.

— Если захочешь, то станешь, — возразила я.

— Да, пожалуй, ты права.

На секунду я задумалась, чтобы ей ответить, но потом сделала высокомерное лицо, показывая, что больше не буду говорить.

— Да, но до этого ещё дожить надо, — примирительно вздохнула Таша. — Не надо грустить! У нас вечером будет такое развлечение...

— Да я сам ваше развлечение! — воскликнул Кит. — Разве смотря на меня, вы не заряжаетесь весельем?

— Да если бы я пришла на шоу и увидела такой гвоздь программы как ты, я бы потребовала свои деньги обратно, — ворчливо заметила я. Все оценили шутку.

— Я запомню это, Широ, — сказал Кит, приподняв бровь с тем взглядом, каким вызывают на дуэль.

— Я ведь говорила серьезно, — произнесла медленно я. Его выражение лица тут же изменилось, и парень успокоился.

— Я знаю. Извини, я просто не люблю такие разговоры, когда… все опечалены. Прости, я чувствую, как ты грустишь, и Таша. Мне неловко.

— Никита, — позвала я.

Молчание.

— Никита, — повторила я.

Он молчал. Только я успела кивнуть, показывая, что не собираюсь дальше развивать эту тему, как вмешался Рома.

— Рит, почему же вы не отвечаете? Это невежливо, — тон его голоса был непривычно вызывающ, хотя это была всего лишь нотка упрека в нарушении этикета.

Кит поднял голову. В его глазах читались изумление и легкая обида.

— Я не буду говорить, — упрямо повторил он. — Я сказал все, что хотел. Я хотел быть клоуном, чтобы не допускать серьезности в этом разговоре. Я не хочу чувствовать эту печаль.

— Успокойтесь. Никто вас не винит, — невинно продолжал Рома.

— А печаль будет длиться вечно, — добавила я.

Кит кивнул.

— В твоем случае вечно. Она всегда внутри тебя, я всегда ее вижу, — ответил он, а потом дернулся и резко наклонился ко мне. — Вот о чем ты сейчас думаешь?

Я не отвела взгляд от его лица. Таша озадаченно положила руку на рукав Никиты, натягивая его по направлению к себе. Она ведь так и не знала, что с ним случилось, но постоянно видела, как из него иногда прорываются отголоски прошлого. И просто была рядом.

Это простое движение вывело меня из ступора. Я всегда печалюсь своему, но было то, что занимало меня больше в последнее время: я думала о том, как сильно надо любить человека, чтобы быть готовым понять его и принять. Его любого, и даже настоящего. Даже настоящего. Даже настоящего.

Я обхватила своей ладонью руку Кира.

И промолчала.

Когда мы постучали в дверь Макарова, дверь осторожно открыла старуха в темном платье и длинном переднике. Наверное, служанка. Она молчаливо оглядела нас и только потом спросила, по какому поводу мы пришли. Я объяснила, что нас пригласил господин Макаров на обед. После этого она спохватилась, пропустила нас вперед, закрыла дверь и торопливо побежала по залам, увлекая нас за собой. Босс же ждал гостей в своей скромной гостиной, куда мы и прибыли.

— Чая не предлагаю, так как не хочу, чтобы вы себе аппетит испортили, — сказал Макаров, привставая.

— Вы так рано обедаете, — заметила я.

— Я уже привык так есть, пусть другие едят, когда хотят, а буду это делать, как нормальные люди делают, — он улыбнулся и подмигнул. Потом внезапно стал серьезным. — Завтра вечером вас отвезут в библиотеку, где вы проведете ночь, пытаясь понять, что там происходит. У вас есть предположения, что там может быть?

Все замолчали. Действительно, ленивые деточки, вы просто так покататься сюда приехали, продолжайте в том же духе.

— Ладно, — начала я. — Я тут немного поискала в интернете, но замечу, что немного, потому что я такая же ленивая, как и вы, но не такая же безответственная. Я думаю, что это должен быть призрак, потому что если бы это был кто-то живой, то он бы хоть как-то показал это. Если следовать этой моей теории, то это может быть полтергейст, бурубуру, — призрак который убивает жертву сильно напугав, потому что при своей смерти тоже был сильно напуган, — или ещё кто-то, сказать сложно.

— Да, — прервал меня Макаров, — но в библиотеке до этого раза никто не умирал.

— Вы неправильно думаете, что призраки всегда привязаны к месту смерти. Полтергейсты — да, они не могут выбраться из дома или помещения, где существуют, но вообще-то, для справки, они появляются из резко негативных эмоций, темной энергии. Есть призраки, которые могут передвигаться или пробуждаться под действием каких-то внешних факторов. Мстительные призраки ходят за своим убийцей. Некоторые могут мстить за свою смерть другим, ни в чем не повинным людям, которые, например, носят или имеют их вещи. Некоторые могут предупреждать о смерти от рук их убийцы. А некоторые начинают действовать через некоторое время после смерти, если что-то происходит с их любимыми людьми или местами и пытаются остановить это. Как видите, чтобы жить спокойно недостаточно проверить отсутствие смертей в библиотеке. Там, кстати, есть камин?

— Да, а что?

— Вот эти железные палки, чтобы угли ворошить, — я забыла, как они называются, — могут помочь отогнать призраков, если эта моя теория верна. Вообще я общалась немало с призраками: это разношерстный народ, тут нужен личный контакт для того, чтобы понять, что произошло. Ну или есть еще один вариант: это всё маги. Кто-то хотел пошутить, кто-то хотел кого-то убить, кто-то хотел кого-то приманить… Предположений много. Кстати, не хотите сходить с нами на балет? — заманчиво произнесла я. — Мао пригласили.

Таша опомнилась и достала из сумки билет. Макаров взял его и подслеповато сощурил глаза, а потом взял монокль и посмотрел через него.

— К сожалению, я не смогу, — наконец сказал он с сожалением. — Но это все очень подозрительно. Я бы не пошел на вашем месте. Рисковать вами я не хочу!

Я вздохнула. Кир пожал плечами с выражением лица полного согласия. Я вздохнула ещё раз. Ну мы же не дети… И Мао вряд ли хотели навредить нам в таком людном месте! Но вдруг Босс встал и радостно кого-то поприветствовал.

— Тёма! — закричал он. — Ты напугал нас! Откуда ты взялся, черт ты такой!

— Простите, дядя, — со светлой улыбкой ответил молодой человек, выходя из-за моей спины. Он был одет в праздничный фрак, а в его руках болтался цилиндр. Щеголь.

— Знакомься, госпожа Широ, госпожа Вальрия, господа Рит и Мэдхаттер. Сову ты знаешь, — на секунду Макаров задумался, а потом поднял голову с просветленным взглядом. Я поняла, что нам пытаются всучить парнишку и упрямо закачала головой. — Они собираются в театр. Пойдешь?

— Конечно, дядя! Однако прошу прощения, я так и не представился: Артемий Макаров.

— Мой племянник, — вставил Босс.

— Я буду рад, если у вас найдется лишний билет: в кассе билетов боле нет, — продолжил Артемий. — Это и не удивительно, ведь об этом балете весь свет говорит. Балерины также чудесны, как Музы.

Ооо, подумала я, точно влюбился.

— У нас действительно есть лишний билет, — неожиданно ледяным голосом произнес Кит.

— И мы не против, чтобы вы пошли с нами, — пролепетала Таша неуверенным голосом. Господин Макаров — старший передал билет своему племяннику и улыбнулся:

— Ну вот и договорились. Только не опаздывай!

— Да как можно?!

— Обедать будешь?

— Нет, я поеду к графу. Я проигрался ему недавно, надо вернуть свое. Зашел чисто забрать свои вещи. Прощайте господа, — Тёма поклонился и удалился, шаркнув ножкой.

— Эх, проигрался он, — проворчал Макаров. — А деньги чьи? Эх… Брат узнает, на службу отправит, доиграется мальчишка.

— А сколько лет ему? — спросила Таша.

— Двадцать.

— Молоденький.

— Да, ветер в голове ещё у него.

— Не боитесь за него, если что?

— Да нет, он вывернется, — Босс даже на секунду не задумался. — Да и уверен я, что ничего не будет. Так на чем мы остановились?..

После этого вопроса потекли простые и обычные вопросы, завершающие столько безрадостную беседу. Затем состоялась поездка к госпоже Бодю. Таше выдали нежно-жёлтое платье, укрытое пеленой прозрачной блестящей ткани. Тонкую шею девушки подчеркивала скромная нить жемчуга, а светлые волосы — вплетенные в них цветы. Я же спокойно облачилась в кристально белое платье с золотыми блестками, — бледная, но заметная я хотела казаться ледышкой, недоступной проискам недоброжелателей.

И вот мы уже на пути в театр. Быстро и просто.

Но внутри у меня все было вовсе не так. Я переживала и нервничала, и чем меньше времени оставалось до спектакля, тем больше я застывала внутри. Все замирало от гнетущей тревоги. Что ждало там? Кто ждал там? Что за нить протянулась от нас до этого ложе, где мы расположимся и станем наблюдать за сценой?

Я не боялась, нет, но не могла не трепетать от ожидания, такого мучительного, и сладкого.

Ещё только на подходе к театру уже можно было понять, что в нем будет происходить что-то прекрасное: кареты и экипажи густо усеяли площадь перед зданием, всюду сияли платья и дорогие украшения, смешиваясь с черно-белыми кавалерами. А у главного входа, на вершине мраморной лестницы, переминаясь с ноги на ногу, нас уже поджидал Артемий. Он быстро завел легкую и непринуждённую беседу, приглашая пройти за ним внутрь этого дворца искусства. Кажется, он уже и сам не обращал внимание на то, как прекрасно сияли свечи и огни в этот вечер, как ярко они отражались в позолоте и полированном мраморе внутренней отделки театра; как уютно ворковали люди вокруг, шелестя одеждой и губами, поднимая легкую пыль роскоши и блаженства. Между тем, в толпе я старалась высмотреть кого-то подозрительного, на всякий случай, но ничего не получилось: все выглядели весьма взволнованными из-за предстоящего представления, но не более.

Нас быстро проводили к нашей ложе, шикарной, темной и максимально далекой от сцены ложе, — месту для аристократов, сидя в котором можно легко и изящно покрасоваться собой. Тут блестели бриллианты, а веера — перемещали воздух своими страусовыми перьями. Но некоторые, наоборот, предпочитали прятаться в глубине этих комнаток, занимаясь своими, скорее всего, осуждаемыми делами...

Между тем зал наполнялся, юбки сверкали и мелькали повсюду, проносясь, как лодочки, мимо кресел. Ливневый шум голосов отражался от стен и расписного потолка, переливаясь в огромных хрустальных люстрах, колыхая пламя свечей. Вообще зал Императорского театра был прекраснейшим произведением искусства: тут были настоящее дерево, мрамор, бархатные шторы и позолота на тончайшей резьбе, а преобладающие красно-золотистые тона полностью окунали тебя в мир богатства и вкуса. У бедной Таши разбегались глаза: ей хотелось смотреть на всё одновременно, и от нетерпения она всё неистовее махала своим жёлтым веером. Артемий тоже сгорал от нетерпения, но при этом продолжал свою беседу, скрывая трепет за дежурной улыбкой.

И вот вместо гама и трепа зазвучала музыка.

Балет начался.

Сюжет говорил об одинокой сироте, которую приютил молодой парень, давно влюбленный в неё. Нам показывается и жестокая по отношению к главной героине реальность и её фантазии, основанные на книгах и детских мечтах. В конце девушка случайно узнает, что многие люди считают ее странной и не любят, а точнее, ненавидят, думая, что она приносит им беды. Так её душа начала делиться на черного лебедя и белого, то есть на хорошую и разочарованную части. В итоге чёрный лебедь победил. Во всех смыслах.

Я узнавала каждый такт, каждое движение. Прима была великолепной, изящной и невесомой… Смотря на неё, я, сама того не хотя, видела себя, ощущала дрожь в ногах и кончиках пальцев. В голове трещал диссонанс: почему я не там, на сцене, а здесь?..

Руки в тревоге и смятении только яростнее махали веером. Становилось до невыносимости холодно плечам, но я не могла остановиться.

Затаив дыхание я следила за действием на сцене до конца первого акта, после которого следовал антракт. Его, впрочем, я даже не заметила. В это время все активно делились своими впечатлениями, захлебываясь похвальными словами: балет поразил даже Никиту, хотя он никогда не думал, что может быть поражен танцами. О Таше и говорит нечего: она трещала без умолку и болтала до хрипоты и боли в горле, перекрикивая своим звонким голоском всю толпу в зале и выражая свое удовольствие от увиденного. К тому же у неё в голове не укладывалось, что когда-то на месте белокурой балерины могла оказаться я. Мне уже тоже не верилось в это, хоть и хотелось, чтобы это было правдой.

На сцену снова выбежала вся труппа, раздалась скрипка, а потом и весь оркестр последовал за ней. Реальность плавно переходила в сказку, и на сцене появились птицы и феи, впереди которых была прима. Становилось жарко, и я вновь раскрыла за свой веер. Однако через некоторое время я краем глаза заметила нечто странное: женщина в одной из лож рядом тоже достала свой белый веер и принялась махать им, но при этом она делала это очень странно, открывая и закрывая его каждые пару минут. И тогда я поняла.

«Хочешь меня выслушать?»

Это был тайный язык вееров. Это движение имело именно такое значение. Я приложила веер левой рукой к правой щеке.

«Да»

Как я и ожидала, она быстро отреагировала, встала и, как бы невзначай, медленно сложила веер в левую руку.

«Приходите, я буду довольна».

Я не знала, как это понимать и неосторожно посмотрела в её сторону, но лишь на секунду. В той ложе горел очень тусклый свет, и я ничего не могла увидеть, кроме веера и рук, освещенных лампами из зала. В задумчивости я начала барабанить веером по ладони левой руки, что означало: «Я сделалась недоверчива». Я не знала, чего мне ждать от такого приглашения, да и куда, собственно, она меня приглашала, я тоже не понимала. Если только к себе в ложу.

Между тем мне ответили быстрым закрытием веера, оставив между сложенными руками.

«Ты меня огорчила».

Ну уж извините, подумала я. Затем закрытый веер переместился.

«Делай, как я хочу».

Надо же, какая фифа. Но женщина опять вступила в беседу, открыв веер и дотронувшись, похоже, до груди.

«Мужайся».

Я и решила, что мне действительно надо мужаться и сделать то, что она хочет. Советоваться с другими я не стала и открыла веер правой рукой, словно сомневаясь, хочу ли я им пользоваться, а потом окончательно закрыла и спрятала.

«Я буду исполнять твои желания».

В ответ дама закрыла веер, а потом раскрыла его, одновременно наклонив голову, словно поблагодарила. Я увидела кончики ее волос и кусочек макушки. Затем она совсем исчезла.

А я осталась. Моего маленького спектакля, похоже, никто не заметил, но думала я уже не о спектакле. Что мне приготовили на этот раз? А это явно опять были Мао. Я теперь во всем подозревала именно их, но не понимала, к чему те клонили.

Второй акт пролетел ещё быстрее, чем первый антракт, и я нетерпеливо вскочила.

— Мне нужно выйти, — начала я. — Пока шёл балет, с помощью языка веера — я серьезно — я говорила с одной женщиной. Её лица я не видела, и кто она такая я не знаю, но мне нужно к ней.

— Ну почему с тобой вечно что-то происходит? Это становится слишком предсказуемо, — каким-то наскучившим голосом ответил Кит.

— Я тебя не уговариваю, — пожала я плечами. — Я просто сказала, что сейчас уйду и потом вернусь.

— Думаю, что если бы они хотели навредить нам, то сделали бы это раньше, — пробормотала Таша. — Так что можно пробовать сходить. Кстати, потом покажешь мне этот язык?

— Тебя ничем не пробьёшь, — ответила я. — Хотя я и не хотела вас брать с собой. Но в целом мне нет разницы.

— Да ладно тебе, ведь это так интересно!

— А ты чего молчишь? — спросила я у Киррила. У него был какой-то хмурый вид.

— Эти загадки… Какой-то… цирк. Но пошли.

Тут активизировался Рома и быстро указал нам нужный путь. Через минуту мы уже отодвигали тяжелые шторы, открывавшие дорогу в чужую ложу, которая была, конечно, пуста. Я вздохнула, ожидая такой исход, и сохранила полное владение собой. Мне хотелось, чтобы это каменное лицо госпожи Широ было торжественным ответом на эту глупую игру. Поэтому я вполне холодно прошла внутрь, провела пальцами по высокому бархатному креслу, на котором обитали лишь лайковые перчатки, веер и скромный желтый цветок.

Это были не просто вещи, а три послания, и все не очень хорошие.

— Что это, Киррил? — наконец спросила Таша. Тот заметно напрягся и подозрительно оглядывался.

— Раньше, когда было невозможно признаться в чувствах открыто, люди придумали тайные языки, каких было множество, — ответил он. — Самые распространённые из них, это язык цветов, язык веера и язык перчаток — атрибутов каждой девушки. Эти перчатки вывернуты наизнанку, что означает «Я вас ненавижу». Веер — чёрно-белый, он говорит: «Нарушенный мир». Кажется, нам открыто объявили войну. И последний, это цветок, но я не разбираюсь в этом.

— Хоть в чём-то ты не идеален, — пробормотала я.

— Это же недотрога, — помогла ему Таша. А потом добавила шепотом. — Он ещё ядовитый.

Кир даже глазом не моргнул. Я же выдавила из себя с усилием:

— «Не касайся меня, иначе я для тебя потеряна».

Это было верное толкование. Но что оно значило, я не могла понять. Может, это был намек на то, чтобы мы не пытались искать этих Мао.

— Да кому ты так насолила? — воскликнул Кит. — «Ненависть», «нарушенный мир», — это ведь серьезно, черт возьми!

— Да знаю я, — огрызнулась я. — Но я не отвечу, что тут происходит. Мне и самой не по себе. Уйдем отсюда. Я не хочу больше это видеть. Не могу.

Рома опять молча повел нас в обратную сторону. Мы как раз успели до нашей ложи и встретить по пути Артемия, как начался третий, заключительный акт.

С собой я захватила и цветок, и веер, и печатки. Было что-то теплое, странно знакомое в них. Пройдут годы, думала я, и уже в новой жизни они будут навевать воспоминания о прошлых деньках. Было так грустно об этом думать. Да и вообще думать о том, что когда-то всё это кончится, было грустно.

И больно. Почему-то мне было так больно от того, что мне и Киррилу желали зла. Словно я вновь стала маленьким оставленным ребенком, никому не нужным и всеми ненавидимым. Я вновь стала уязвима, но не могла отпустить это ощущение, сжимая вновь и вновь перчатки и цветок. Веер лежал у ног. Я наступила на него туфлей.

Видя мое состояние, Киррил медленно взял меня за руку. Я улыбнулась в ответ и обдала его взмахом белых ресниц. Да, отвлеки, успокой меня, я в таком смятении, Киррил! Каким он был красивым и галантным в этот вечер! На него хотелось смотреть, его хотелось трогать и хотелось ощущать его теплую живую кожу… Невозможно было не думать о том, что все могло пойти не так, но Кир был бы рядом и улыбался бы также, как и сейчас. Он успокаивал. Он любил. Он понимал.

Прикосновения этого человека были моим спасением, моей опорой всегда, каждый раз, каждый день, каждую минуту. Никто не знал и не мог представить, как я любила Кира и как он был важен для меня!

Захлестнутая эмоциями, я обхватила его добрые пальцы своей рукой, а потом быстро прижала к губам и отпустила, поддразнив. Киррил недовольно скорчился, а затем сам аккуратно поднес уже мою руку к своим губам, не отрываясь от моих глаз, поддразнив меня в ответ. Я тихо рассмеялась на выдохе.

Так, успокоившись, я решила убрать вещи Мао в сумку и не париться больше, но меня опять пронзила молния: выверни перчатки. Выверни.

И я послушалась, покорно расправив кожу. Делала я всё это не глядя, не отрывая взгляда от сцены. Было почему-то немного страшно смотреть вниз. У меня тряслись руки. Я поняла, что вот-вот начну плакать, а в голове крутился только один вопрос: почему, Мао, почему?

Как мне хотелось выкинуть эти перчатки из ложи и забыть, но я не могла. Чтобы чуть-чуть отвлечься, я переключила свое внимание на Ташу: Никита шептал на ухо ей какие-то шутки, а она, сдерживая смех, била его веером. Конечно, это было неприлично, и я тихо успокоила их.

А потом разозлилась и затолкала перчатки в сумку. Это слишком сильно мучило: чем больше я держала их в руках, тем тревожнее мне было. Я вся обдавалась этим уже горячим ощущением, исходящим от этих вещиц. Меня трясло, но я не знала, почему. Не знала.

Кололо пальцы и сердце. Все сердце металось, металось, металось… Билось птицей о стенки грудной клетки. Вздохи вырывались из груди, и вся боль на сцене перемещалась внутрь меня. Сердце билось птицей. Сердце билось.

А черный лебедь побеждал. Белый — умирал. Девушка сдавалась в своей надежде…

Сдалась.

Занавес.

Сдалась!..

И вот, на высшем пике напряжения я выдохнула, хватая затем высохшими губами клубы теплого воздуха. Мне было плохо, все ребра впились в легкие, сжатые корсетом. Но я оправилась. Я заставила себя взять ситуацию под контроль и очистить голову от этого шума в ушах. Ничего не произошло. Это только балет и только перчатки. Ты в порядке, Алиса, перестань, пожалуйста, думать об этом!

Ты в безопасности. Ты не одна. Тебя поддержат, если ты решишь упасть.

И не дадут свалиться на дно.

… Алиса, ты слышишь?

Она слышала. Я расправила плечи, победив странный приступ паники. Всё еще кружилось перед глазами, а Киррил махал передо мной веером, расспрашивая о моем самочувствии. Я слабо улыбнулась.

Артемий быстро распрощался с нами, извинивший за свой уход. Никто не возражал, ведь за время спектакля и так стало ясно, что он неровно дышал к приме и бегал к ней и за ней… Впрочем это все было неважно. Он ушел и все.

Я наконец взяла себя в руки и поспешила на улицу, на холодный воздух. По разговорам людей вокруг я поняла, что всем понравился балет и что все отмечали особую изящность главной балерины, которая оказалась невестой племянника её Величества. Тем хуже.

— Испачкала перчатку… — вдруг услышала я шепот девушки, проплывающей мимо. Рядом с ней шел грозный и высокий отец, нетерпеливо шевелящий пышными усами.

Дальнейшего их разговора я не могла разобрать, но этого хватило, чтобы напомнить мне о моей проблеме в сумке. К горлу опять подступали комья мыслей и печальной желчи.

— Очень красивый театр, — восторженно щебетала Таша. — Очень красивый балет. И очень красивые платья. Это был лучший вечер в моей жизни!

Она была права: вечер оказался замечательным. Мне даже стало немного обидно из-за того, что я его половину отдала страхам и тому подобному. Как похоже на меня, игнорировать жизнь, считая, что она ещё долго будет здесь.

Экипаж покорно ждал нас, и когда мы сели, тронулся без приказов прямо к госпоже Бодю. Я опустила все шторки и уткнулась носом в плечо Киррилу. Тот обеспокоено приобнял меня в ответ. Через минуту я отстранилась и вытащила из сумки перчатки. Судьба не стала меня больше мучить: я сразу же увидела надписи, сделанные на белоснежной коже.

— Ты из-за этого так волновалась? — спросил Киррил, уткнувшись лицом прямо в мои волосы. Я кивнула.

— Не знаю, почему, но мне было страшно смотреть на них до этого. И эти надписи как раз в стиле Мао. На перчатках иногда что-то писали, конечно, но это не было нормальным. А меж тем подсознание все равно шептало мне: там есть послание.

Кир забрал перчатки из моих рук.

— На одной написано: «Медхаттер», — прочитал он. — А на другой: «Широ Медхаттер». Причем одна для девушки, а другая побольше, мужская, наверное.

— Что это значит? — непонимающе спросила я. Кир пожал плечами, глядя в сторону. — Какой-то шифр?

— Не знаю, но я не вижу в этом смысла. Да ещё и перчатки разные, словно твоя и моя. Это странно. Ещё странней, чем раньше.

— Ладно. Я это оставлю у себя. Может, позже всё прояснится. Кстати, Таша, запиши всё об этой ситуации. Когда это всё в одном месте, легче анализировать и сопоставлять. Хорошо?

— Да, — каким-то особо убитым голосом ответила она. — Но я всё равно не понимаю, как вы так спокойно говорите об этом.

— А чего волноваться? — парировал Кит. — Мао действительно хотят чего-то определенного, дразнят нас. Но вряд ли они хотят причинить вред. У них миллион возможностей поймать нас в этом городе и прибить, но пока они ничего не делают. Только пугают.

— Вот именно! — воскликнула Таша. — Мы тут у них как на ладони!

— Это ничего не значит, Таша, — перебила ее я. — Такие к они не станут просто играть. У них своя цель и свои намерения, и нам нечего бояться. Как только все зайдет слишком далеко, думаю, нам дадут знать, а пока мы лишь их мышки, бегающие по лабиринту. К тому же мы все равно пока ничего не можем сделать. Остается лишь ждать. И я жду, пока мне не скажут, как относиться ко всему происходящему, как бы странно это ни выглядело. А теперь закрыли тему. Это мои с Киром проблемы, и не лезьте в них.

Таша надуто откинулась на спинку кресла, а Кит с поддержкой в глазах взял ее за руку.

Сова молча смотрел в окно пустым взглядом.

Он знал все, что происходило, но никогда бы не рассказал нам этого.

Ну и не надо.