Записки к УУ

Записки к УУ

Я говорил тебе беречь журнал. Мои заметки к Хамби о победе Джарвиса[1] над испанцами[2]. Через три года войне конец. Он должен был стать офицером, но этого не случилось, потому что в ту минуту солгали, когда рассказывали о Моррисе, заплатившем «Живучим» за то, что подхватил оспу в Неаполе. Поскольку в Лиссабоне он отправился в больничные бараки, оставил «Бостон», получил «Живучего» и потерял его у Кадикса.

Сэр Дж. Хайш все еще с вами? Присвоили ли ему чин повыше мичмана?

А Филд? Его ноги, стали ли они так прямы, как пороховой рожок канонира, или они сейчас больше напоминают бараньи рога?

А как капитан Браун? Думаю, сейчас сейчас его брюхо огромно как парус, надувшийся от ветра. Что до его живота, могу посудить, что ткани на целый парус не хватит, чтобы его прикрыть.

А что Ллевеллин? Гордость этого жалкого существа все еще позволяет ему не стесняться в выражениях? По-прежнему ли он высокомерен и плюется прямо в лицо собеседнику, когда говорит? Распух ли его язык до размеров башмака Брауна? Наверное, да, ему всего лишь стоит лизнуть им раскаленную печь, когда раскаленное железо рядом со швабрами

Мои добрые пожелания господам Грэйвзу, Брауну, Филду и Ллевелину. Они были так кротки, скромны и братолюбивы, как куча ледовых глыб, что я никак не могу забыть этих увальней.

Натер волосы помадой, туда забрались муравьи, голова похожа на сливовый пудинг, кому-то придется вычесывать их. Моя каюта так мала, что сам я не могу; и никто другой не может спать в ней.

Если Vanneau вернется домой, то станет лишь кораблем сопровождения: между Портсмутом и Даунсом или между Англией и Корком.

Сегодня, 27 сентября 1798 года, я упал на свои книги и нашел латинский словарь, который дал мне мистер У. Грин. После того, что ты о нем сказал, весьма удивительно, что его заставили подать мне руку на барке у Б., когда я покидал корабль.

Как там маленький Джонсон?

Не стать мичманом из лейтенантов, хотел бы я, чтобы ты понимал навигацию.

Наш корабль выглядит очень странно — на каждой мачте по воздушному шару, привязанному к брам-стеньгам, которые люди наполнили из парусиновых мехов в ходовое время. Если наш корабль попадет в ураган, то с помощью этих наполненных горючим воздухом шаров мы сможем спасти всю команду, правя шлюпками по воздуху Каждый из матросов, кто не пукал в меха, отправится в Англию в клетке, подвешенной на утлегаре. Чтобы сохранить корабль, все подсвечники, на которых застыл жир, были сожжены, и жир на солнце стек на бока корабля, чтобы сохранить их.

Лейтенант лопается от злобы, лопается подобно бомбе, в последнее время нет добычи, хотя Соломон и казначей ежедневно возносят об этом молитвы.

О змее, заползшей в полый ствол на Старой дороге и выпавшей в питьевой бочонок и т.п.

Моя работа сейчас трудна, не лучше той, которой подвергается мичманский чайник со страницы 324 неаполитанского журнала и зеленой книжечки.

Выстрелы из пистолета по людям в портовых мастерских, когда они медлили.

Мы выгоняем боцманов за пьянство, но у нас есть первый лейтенант, который выпьет четырнадцать стаканов грога до завтрака и будет твердо стоять на палубе, булькая содержимым. У нас был боцман, который задохнулся, когда пил спиртное; после его смерти из пупка у него вылилось пять галлонов рома, пока он лежал в гробу, очень хорошего рома, так что все его помощники напились, сделав из него пунш.

Мичмана «Флоры»[3] высекли за то, что он грел свои пальцы, засовывая их в зад капитанским курам. Осужден в Бирмингеме.

… несколько страниц утрачено…

[1] Джон Джервис (1735-1823), адмирал и член парламента.

[2] Томас пишет о сражении у мыса Сан-Висенте (14.02.1797)

[3] Вероятно, HMS “Flora” (1780)