Июль 1798 - начало

Первое июля 1798, воскресенье

Утром шквалисто. Видно Сен-Бартелеми, Сабу, Эстатиус, Синт-Мартен и Сен-Китс. Когда буду в Бастере, не забыть поговорить с миссис Уэйнрайт, чтобы достала для меня чучел игуаны, зеленых тамариндовых плодов. Хлопок в рассоле: цветущий и в плодах. Крабьих глаз. Заготовленного впрок имбиря. Sempre Vitas[1], лекарство. Многоножек. Акулью челюсть. Коралловые деревца. И горной капусты. С той целью, чтобы отослать все это в Европу.

Вчера я закончил мой последний журнал, в нем — четыреста восемьдесят три страницы. Я начал его двадцать четвертого ноября 1796 года. Сегодня я сделал первую запись в новом, но только Бог знает, доживу ли я, чтобы заполнить его записями до его конца. Одну вещь я себе обещаю: больше смиренно обращаться к Богу, чтобы простил мои грехи, и надеяться, что страдания распятого Спасителя откроют мне путь к престолу Господню.

Безмерно ликую я в лоне Твоем,

Хвалу возношу и ночью, и днем.

О славе Твоей каждый помысел мой,

Деянья мои — для Тебя и с Тобой.

Бранному слову в устах места нет,

Лишь восхваленье выходит на свет.

Господь мой, я помню Твою доброту

Средь ночи глубокой, пока не усну,

Молю охранить мой жизненный путь

Пока не придется в Твой лик заглянуть.

Над темной пучиной и толщей воды

Крепка моя вера в спасенье души.

Могучею волей, за силу молитв,

От бурного шквала нас охрани,

Не ради презренной жизни моей,

Отец мой небесный, но ради людей;

Под яростью ветра стойкость даруй,

Пока не утихнет ристалище бурь;

Когда же корабль подхватит волна,

Я верую — всех нас минует беда.

Господь мой, Отец мой, Бог моряков,

В час смертного страха тяжелых оков,

Что ляжет на плечи людей с корабля,

Ты наша надежда, Ты наша судьба.

Ты — моря Хозяин, пред властной рукой

Ничто не осмелится спорить с Тобой.

По слову единому — море взревет,

По жесту безмолвному — ветер замрет.

Мой добрый Господь, дай волнам покой,

Чтоб мы не страшились воды за кормой.

Коль сбудется так, храбрецы на борту

Молитвою честной Тебя позовут —

О правде поведать, о правде благой:

Как крепок корабль под шквалистой мглой,

Как Бог невидимкой на юте стоял,

Неслышимым словом волну заклинал.

Но вот брошен якорь; и в сей славный час

Твой благостный нрав восхвалит экипаж.

Ничто в этот день не займет их ума,

Пока не воспета Твоя доброта:

Торжественным гимном да песней хвалебной,

Горит Твое имя в сердце смиренном,

И ветер подхватит отзвук его —

Все сущее славит Отца моего.

Кто верует сильно — из дальних земель

На дивный корабль придет поглазеть.

Названье святое известно окрест;

И ярый хулитель отринет сей грех,

От гнили и яда свой взгляд отвернет,

Пусть падаль последствий рвет воронье.

А если все пьют, ты спиртного не трожь,

Для взора Господня пропойца не гож;

Продажной девице за ночь не плати,

За деньги не купишь у шлюхи любви.

Ты знаешь, что грешник обрящет в конце —

Ужасные муки в жадном огне.

Наказы Господни твердо блюди,

От скверны мирской Он тебя защитит

И сердцу больному дарует покой,

Коль будешь идти заветной тропой.

А что до меня — я грешен пред Ним,

Но Он снисходит к молитвам моим,

Священное имя дрожит на устах,

Я каюсь пред Ним в своих смертных грехах.

Средь бурного моря, вдали берегов

Я буду скорбеть под гнетом грехов,

Уверенный твердо в защите Твоей,

Я знаю, я целым вернусь из морей.

На корабле — три боцмана. Снодди — на берегу в лазарете Сен-Китса, Хатчинс — среди заболевших на корабле, а Хилльярд не протрезвел с пятницы.

В пятницу Хилльярд выпорол Сэма Кэттона за то, что тот выпил. Вся соль в том, что в то же самое время Хилльярд сам был уже пьян.

[1] Вечная жизнь (ит.)