#4. Будь ты проклята, Люцифера!

Много зла, что казалось мне раньше добром,

И добра, что ко мне обернулось лишь злом!

Я не знаю, чего я хочу? Дай мне, Боже,

То, что благо внесет в мою душу и в дом!

Солнце мазнуло лучом из-за облаков по глазам, и Кирана приставила руку козырьком ко лбу. Дети усердно писали ответы на листочках, скрипели перьями и едва различимо бурчали под нос.

— А ну-ка тихо! — рявкнула она, проходя мимо столов.

В этом году один из этапов выпускного экзамена Имагинем Деи выпало принимать ей. Сперва она хотела устроить каждому ученику допрос, один-на-один, по всем предметам, которые преподавала. Но Хильда одернула ее: «Каждая Охотница должна уметь добывать информацию, пусть даже со шпаргалок». Кирана уступила и теперь делала вид, что не слышит шуршания бумажек, не видит этих взглядов на коленки, под руку, за листик, в рукав… Изредка показательно отвешивала подзатыльники тем, кто списывал слишком откровенно.

Черт, а ведь когда-то сама сидела за деревянным столом посреди тренировочного полигона под самым небом и писала, так мастерски подглядывая под руку. Считала, никто и не увидит. И подумать тогда не могла, что она, будучи всего лишь простой бескрылой девчонкой, когда-то станет магистром Имагинем Деи и будет учить новое поколение. Это казалось настолько же невозможным, как и война. И вот теперь снова наступил мир, столы, тренировки, а она со смехом смотрела, как крылатые детишки прячут шпаргалки меж перьев. Куталась в подбитый оленьим мехом плащ и трепала ежик волос.

— Магистр Кирана, я закончила! — девочка поднялась из-за стола и, оглядев себя, принялась поправлять форму.

— Садись к моему столу, — бросила женщина и, обведя взглядом последний ряд учеников, вернулась на свое место. Лиловый песок в часах медленно стекал в застенках, играя яркими бликами в солнечных лучах. — У вас осталось десять минут!

Девочка поправляла манжеты куртки и повторяла под нос заученные фразы. Кирана хмыкнула и, оставшись стоять, полуобернулась к детям — пусть не думают, что она не видит.

— Вопрос озвучь, — кивнула ученице и, прищурившись, оглядела ребят.

В этом году было аж сто учеников: шестьдесят Охотниц и сорок Ангелов. Неплохой расклад. Ее задача сократить число сдавших экзамен до девяноста пяти. Потом унесут столы и вторым этапом проведут поединки — еще минус двадцать провалившихся учеников. За крылатыми придут их учителя — для них будет готова пегасня и другой полигон, а тех, кто не может летать — отправят изучать нужные императорскому городу профессии. Охотниц уведут в Ариный лес для посвящения и поделят на группы. Хильда приготовила им кое-что слишком увлекательное, смертельно увлекательное. И останутся двадцать-двадцать пять Охотниц, прошедших вступительные испытания. А Кирана через месяц получит новых учеников, и все пойдет по кругу.

— …на все воля Самсавеила, — монотонно бубнила девочка, сложив руками птицу перед грудью. Закончила ритуальное приветствие экзаменующегося и подняла на Кирану глаза.

Магистр кивнула еще раз: «Продолжай».

— Вопрос первый: сколько округов в Империи? Вопрос со звездочкой, сложный, — набрала в грудь воздуха и продолжила, как по заученному. — В эпоху правления третьего императора Кошек Империя была разделена на сектора, и кланы распределены меж ними по законам…

— Своими словами, — оборвала тираду Кирана, кинув камешек в крылатых мальчиков, прикрывающих друг друга крыльями. — Лист отдай, — и протянула руку. Девочка покорно подала дрожащей рукой начерканный ответ. И охнула, когда магистр его разорвала. — Ты и так все знаешь, ты одна из лучших. Продолжай. Можешь кратко, простым языком.

На глазах отвечающей ученицы навернулись слезы, но она тут же их смахнула.

Умница — Охотницы не плачут.

— Шестнадцать округов, — проблеяла ученица. — Медведя, Волка, Оленя, Быка, Лиса, Осьминога, Выдры, Скорпиона, — пробормотала, загибая пальцы. И забыла.

— На звездочку ответила? — отвлекла ее Кирана, закинув исписанные листочки в мусорное ведро.

Девочка кивнула.

— Семнадцатый округ — это горы. Они обнимают весь остров, оставляя бухту в западе. Вдоль хребта стоят кошачьи храмы и маленькие заброшенные поселения, — это она помнила безо всяких шпаргалок. — На востоке — Ангельский град и Ариный лес у подножия. По документам это не округ, но по логике — он и есть. Основной клан — Птицы, младший клан — рабочие Насекомые. Вот, — и подняла на магистра красные глаза.

— Хорошо, что там было во втором вопросе? — одобрительно кивнула Кирана.

Девочка не успела даже открыть рот, как их накрыла черная тень. Раун мягко приземлился у стола и вопросительно глянул на Кирану немигающими желтыми глазами.

— Да, Раун, что-то срочное? — бросила Охотница, не сводя взгляда с учеников.

— Магистр, позволите на пару минут? — попросил он, отходя в тень гор и показывая женщине рукой следовать за ним.

Песок в часах перетек весь, тем самым показывая, что экзамен закончился.

— Время вышло! — крикнула Кирана и, наклонившись, прошептала девочке на ухо: — Собери все листы.

Ученица кивнула и, сорвавшись с места, побежала по рядам. Магистр поправила плащ, пряча шею и затылок в меху, и поравнялась с Рауном.

— Меня вызывает генерал?

— Боюсь, что нет, — Ворон покачал головой. — Я собираю списки, и мне нужно знать, придешь ли ты вечером на церемонию.

— Что произошло?

— Люцифера сбежала, — Раун потянул Охотницу за локоть подальше от учеников и развернул к ним спиной.

— Быть не может, — охнула Кирана. — Надо было послать Алису, она — лучшая ищейка. И что теперь?

— Лион так и сделал, но Алиса потеряла весь отряд. Сегодня церемония для Охотниц и Ангелов — наши тоже погибли, — пояснил он.

— Боже. Бедные девочки, — женщина покачала головой. — Если Хильда пойдет — то я вместе с ней. Ты уже спросил ее? Она будет?

— Боюсь, что да, — осторожно начал Раун и отвел взгляд. — Это был ее отряд.

Кирана кивнула — хорошо, она составит сестре компанию, бедняжка наверняка опять будет переживать каждую смерть, как свою собственную. Треклятая Люцифера, стоило только забыть о ней, как она снова явилась и перевернула все вверх дном. Хильда, наверное…

— Постой. Ты сказал… — магистр едва нашла в себе силы поднять на Ворона глаза. Качнула головой, не веря, боясь услышать подтверждение неясной мысли.

— Да. Весь отряд, и Хильда тоже.

— Ты лжешь! — она хотела кричать, но вышел только сип. — Это неправда! Это не может быть правдой! Я не верю тебе! Не верю!

— Я сожалею. Магистр, возьмите себя в руки, ученики видят, — он цепко схватил ее за плечо и несильно потряс. — Вы придете?

Кирана опустила голову и посмотрела на свои руки. Сложила ладонь на ладонь, растопырив пальцы, и сцепила большие. Птица — символ Империи. Символ Самсавеила, в храме которого сегодня вечером проведут церемонию. Жрец вскроет грудную клетку Хильды и вытащит сердце. Тело скормят амфисбенам, а сердце обратится в лиловый кристалл, и священные жернова пережуют его в пыль, которой заполнят часы.

И хуже того — подписанные часы поставят на кладбище — у ног статуи Люциферы.

Какой цинизм.

— Кирана?

— Нет, я не приду, — прошептала она и потерла переносицу. — Я, я не знаю, что мне делать. Я не верю. Скажи, что произошло?

— Люцифера сбежала в Ариный лес, генерал послал Алису в погоню, та выбрала отряд Хильды. Что произошло на самом деле — никто не знает, но лучниц и мечниц нашли мертвыми.

— А Алиса?

— Жива. По-видимому, отрубила Люции крылья. Лион отправил ее в округ Змей с отрядом.

Кирана тяжело вздохнула и поежилась.

— Хильда была одна из лучших. Может, даже лучше Люциферы. Как так вышло, Раун? Как? — Охотница повела плечом и подтянула плащ еще выше к горлу, ее била внутренняя дрожь, и пронизывало холодом до костей. Но солнце светило в спину, а ветер давно стих.

— Я не знаю. Люция метнула ей в горло то ли скальпель, то ли нож, — Ворон пожал плечами, вынул из папки список и вычеркнул имя Кираны. — Извини, мне пора. Прислать тебе замену?

— Нет-нет, я закончу экзамен. Передай в Имагинем Деи, что я замещу Хильду на испытаниях Охотниц, я знаю задания, — магистр поджала губы и обернулась к ученикам. Они уже унесли парты, расчистив место для поединков. Нужно было не дать себе даже свободной секунды. Только работа, как можно больше работы, тогда для боли не останется места.

— Держись, — бросил Раун и, сделав несколько шагов, взмыл в небо.

Кирана проводила его взглядом. Значит, Люцифера метнула в горло Хильды нож.

В памяти всплыла маленькая картина прошлого, как крылатые и будущие Охотницы учились метать ножи. Это был день полного триумфа над Люциферой — что-что, а метать кинжалы и прочие лезвия у нее не получалось совсем. Алиса в тот день рыдала в голос от счастья, обыграв по баллам и своих, и Ангелов.

Люцифера не сумела бы убить Хильду таким видом оружия. Это не могла быть она.

***

Люцифера подошла к ветхой избушке, подняла к лицу ладони — руки как руки, в ссадинах и шрамах. Щупальца исчезли, чешуя тоже. Но клейма не было.

Запрокинула голову — синеватое небо, затянутое тучами, вроде как было настоящим. И даже горы как горы. И домик самый обыкновенный. И дверца. С ручкой в виде головы муравья и кольцом-усиками. Нет, ее все еще преследовали галлюцинации. Днем исчезнут совсем. Ночью вернутся кошмарами и паранойей. Нужно было избавиться от этих мыслей, от ядов, гоняемых сердцем по организму, от наркотика, сводящего ее с ума. И сбежавший маршал постучала в дверь, придерживая свободной рукой пегасьи крылья на плече.

Открыла ей крохотная низенькая бабушка; большие черные без радужки и белков глаза вытаращились на гостью, изучающе рассмотрели. Вспомнили.

— Ты же Люция! — засмеялась старушка, прижимая к груди все четыре тоненькие ручки. — Я уж думала, помру, а ты и не заглянешь! Все жду тебя, жду, а ты забыла про бабушку!

Она со старческим кокетством покачала головой, разглядывая гостью с головы до ног. Это немного разозлило бескрылую, ведь минутное промедление могло стоить ей жизни. Рабочие Муравьи заступили в утреннюю смену, деревня практически вымерла, но ведь кто-то мог и вернуться. Дети могли выбежать играть на улицы, а занятые ремеслом взрослые — выглянуть в окна. Старушка прочла тревогу на ее лице и, заметив, что громадных крыльев за спиной Люциферы нет, посторонилась у двери, пропуская гостью.

Та зашла, пригнувшись, в скромную обитель. Ее никогда сюда не пускали, женщина боялась, что, не совладав с крыльями, девочка разнесет все шкафчики и полки. В этом был смысл, потому что маршалу и так было жутко тесно. Она свалила крылья грудой в пустом углу и, согнувшись в три погибели под низким потолком, искоса огляделась.

Все стены были в хлипких старых стеллажах и полках. Забитые доверху ветхие дощечки прогибались от засилья баночек, скляночек, жестяных коробочек и мешочков с травами. Закуток заканчивался дверью. На полу были разложены льняные полотенца, на которых сушились ягоды — ступить некуда. Под потолком развешаны связки трав, так и норовившие запутаться в волосах. Терпкие и мускусные запахи забивались в нос и щекотали горло.

— Эть что, твои? — хмыкнула пожилая женщина, глядя на крылья в углу. Уперла все четыре крохотных рыжих кулака в бока и нахмурилась.

— Пегасьи, — усмехнулась Люцифера, отвязала склянки с пояса и поставила рядом, — и кровь тоже пегасья.

Ливер был выгодно отдан мяснику, взамен он сровнял выступающие кости отрубленных крыльев с лопатками и вынул осколки обсидиановых мечей Охотниц. Один из них женщина даже оставила на память. Но такая драгоценность, как крылья и кровь священного животного, выдали бы маршала с головой. А старушке все сгодится, и она никогда не выдаст.

— Помнишь, — заулыбалась та. — Помнишь, что давно мечтаю. Не забываешь старушку! Спасибо, милая! Ты не уходи! Погодь! — и завертелась, закрутилась в своей каморке, зазвенела стеклом, перебирая всеми четырьмя ручонками бутылки на полке: то достанет, то положит, то снова возьмет. Покачивала головой, косилась на изуродованную спину гостьи и грязные седые волосы.

— Вот! Держи! — бабушка раскрыла две ладошки прямо перед носом бескрылой. Чистый холщовый мешочек был даже подписан, но не разобрать слов. — Это хна, а то ты такая бледная, да еще в зеленом — как болотная лягушка! А это облепиха, она раны заживляет, — и лихо всунула под руки большую, запаянную воском, склянку с ярко-оранжевым содержимым, вторую такую же придерживала сама, ногтями очищая горлышко. — Давай, поворачивайся! Водицей какой, небось, лопатки залила и счастлива. Ишь ты!

И Люцифера повиновалась. Села на пол, уткнулась лбом в стену, подставив спину четырем жестким ладошкам. Ей была приятна забота, и она старалась почерпнуть хоть немного тепла от забавной женщины-муравья. А та принялась снимать плотную пленку переата, платочком отряхивать пыль спиленных костей и промакивать холодной мокрой тряпочкой.

— Ох! И чего рубила, глупая? Вон какая красавица была! Высокая, статная, а крылья роскошные. А? — причитала старушка, срывая остатки пленки. Кровь уже схватилась, но нежное мясо страшно чесалось.

Люцифера усмехнулась про себя — та еще красавица, подойти страшно. Зато крылья и впрямь были сокровищем, единственным предметом гордости.

— Так было надо, — тихо отозвалась она, поглаживая левое запястье. Под грубыми пальцами чувствовались цифры клейма. Иллюзии исчезли окончательно.

— У-у-у, — протянула старушка и ласково погладила по плечам. — А мучает тебя чевой? — тихо спросила она, наклонившись к самому уху бескрылой.

Люцифера вспылила было, но тут же взяла себя в руки.

— Ничего серьезного. Галлюцинации. Ерунда, — пробурчала она, опустив голову.

— Ерунда была б, ты бы так не страдала, — бабушка осторожно прощупала обнаженное мясо лопаток и недовольно хмыкнула.

— Если помочь можете — так помогите. А не можете — не спрашивайте, — огрызнулась маршал и прижала колени к груди.

— Я-то как раз не могу. Я же тело лечу, болезная, а не душу.

— А души у нас никто и не лечит.

— Тю, души ей не лечат! Ты пойди у Господина Мерура провидицу какую попроси — они всяко в души глядят, да не…

Люцифера выпрямилась, чуть не повалив старушку, и полуобернулась, глянув на Муравьиху.

— Не таращься, мешаешь только, — бабушка снова принялась за раны бескрылой. — Может, он тебе самую лучшую свою подарит — Арахну. Она любые душевные хвори лечит, и даже тело может.

— Значит, у Мерура есть провидица и целительница душ, — с усмешкой протянула Люцифера.

— Да. Хорошая девочка. Ласковая. Он ее принял, как дочь свою, ей всего двенадцать. При себе всегда держит, да при семье своей. Куда они — туда и провидица.

Если бы только видела старая Муравьиха, как побледнела гостья, как расширились ее зрачки и задрожали руки. Но она только наминала плечи и вскрывала запаянную склянку.

— А тощая чего такая? Не кормют? — усмехнулась бабушка, размазывая жесткими пальцами масло облепихи по лопаткам.

— Не кормют, — кивнула бескрылая. Если бы только можно было остаться здесь и умереть. Без борьбы, без страданий. Но она не умерла на войне, не умерла в госпитале. Значит, еще рано, значит, она должна сделать что-то еще. А сделает это что-то для мира — тогда смерть заберет ее. Что же она должна сделать? Но пока все складывалось в пользу мести. И даже провидица эта — как нельзя кстати. Хорошо, что зашла к старушке.

Люцифера усмехнулась, вертя в руках мешочек с хной — нет, Мерур должен знать, кто к нему пришел, а вот после она, может, и воспользуется ею.

Старушка ловко обмотала бинтами грудь бескрылой, потуже затянула, заправила непослушные концы и, довольная своей работой, похлопала по спине.

— Кушай хорошо, бестолковая девчонка. Совсем скелет, и кожа серая! — деловито пробурчала, подавая гостье мешок с мясом.

— Буду, буду, — кивнула бескрылая, неуклюже поднимаясь в избушке старушки-муравья. Ей было смешно, что ее зовут девчонкой и просят лучше кушать. Как давно подобное было, и как же сильно она скучала по этому отношению. — Прощайте!

И Люцифера вышла на улицу, приставила ладонь козырьком ко лбу и огляделась. Деревенька Муравьев была почти пуста. Стоило поторопиться в кузницу, пока еще не сменились рабочие в шахтах.

***

Но в лавке кузнеца Люцифера стала нежеланным гостем. Ее встретил хозяин — заслонил собой широкий проход в саму кузню, сложил четыре мощные руки на груди и недовольно смерил взглядом.

Сбежавший маршал уже предложила Конфитеор — лекарство от лепры — в обмен на оружие. Но кузнец только нахмурился.

— Ловушка это. Не положено нам просто так лекарство, — пробурчал наконец. — Уходи.

Но Люцифера не сдвинулась с места, перебирая меж пальцев крохотные пузырьки с белым порошком. Ну уж нет! Остаться безоружной она отказывается!

— Вся Империя — Лепрозорий! Нет никого, кто бы ни болел Лепрой. Эта зараза мучает каждого, как можно отказываться от Конфитеора? — скривилась, разглядывая просторное помещение лавки. Сюда другие Муравьи возвращали инструменты на починку, а Ангелы — оружие. Здесь можно было купить все, что душе угодно.

Муравей был прав — риск чрезвычайно высок, это самая ближайшая кузница к югу от императорского дворца.

— Не вся! — хмыкнул он, кивая на гостью. — Ты из Ангелов — у тебя глаза хищной птицы, и нос острый. И Лепры у тебя нет. Не бывает Лепры у Ангелов. Вам этот ваш Кафиор, порошок покаяния, как вы кличете, и не нужен вовсе. Во как, — он развернулся и направился в свое помещение, мимо груды походного тряпья и одежды.

Люцифера осталась стоять перед стойкой разглядывать оружие. Слева на стене висели мечи, один краше другого. Надоели! Справа — луки. Маршал всегда стреляла посредственно, но время идет. Вон, ночью случайно скальпелем вспорола глотку Охотнице. А над луками под потолком красовались арбалеты. Самое то!

Вот только Муравей так и остался стоять у дверей кузни. Вроде правильно все сказал, но словно и не верил. Сомневался, терзался, соблазнялся. Ждал, что незваная гостья скажет что-то еще. Но Люцифера рассмеялась.

— Чего ржешь, треклятая? — огрызнулся он.

— У Ангелов тоже есть Лепра, — она сняла с плеч охотничью байку, разорванную на спине, обнажила перебинтованную грудь, живот и ребра в паутине Лепры, маленьких алых трещинах и чешуйчатых серых корках, в многочисленных шрамах и царапинах.

Кузнец сглотнул. Он поверил. Поверил, что эта бескрылая Гарпия даст ему лекарство, и корки на его спине больше не будут трескаться, причиняя ему невыносимую боль. И даже ноги заживут, он перестанет хромать. Один пузырек сделает его свободным от страданий на целый год.

— Крылатые скрывают свою Лепру, ведь это признак слабой веры. Лепра есть у всех, абсолютно, — усмехнулась Люцифера, одевшись. — А у меня есть Конфитеор, единственное лекарство от нее.

— Ты не обманешь? — тихо спросил кузнец, упершись ладонями в стойку.

— Я хочу лучшее оружие, — сощурилась маршал, выкладывая перед Муравьем три пузырька с лекарством.

Кузнец сглотнул — три года! Да ему снится!

И стало плевать, что делает бескрылый Ангел в его кузнице, зачем ей оружие, откуда у нее лекарства. Он сгреб пузырьки и спешно спрятал под половицей, несколько раз оглядываясь и прислушиваясь, не следит ли кто, не подслушивает ли.

— Я возьму арбалет, — отозвалась Люцифера. — Про болты, куртку и защиту, думаю, и так понятно.

Муравей кивнул.

— Вот! Сокровище мое, — улыбнулся он, кладя перед ней блестящий черный арбалет. — Для себя берег, когда ноги здоровее станут, но тебе отдать не жалко.

Люцифера приняла покупку и, уперев арбалет стременем в пол, взвела одной рукой. Защелкнула болт и, подняв, прицелилась в угол. Клац — и деревянную обшивку пронзила стрела. Отдача показалась легкой, плечо лишь немного вильнуло. Бескрылая довольно погладила отполированное до блеска черное дерево, взвесила оружие в руке и отложила в сторону.

За оружием последовали два колчана — на спину и бедро — стрелы, плотная кожаная куртка с воротником по горло, поножи, наручи, перчатки.

— Смотри, а нет, возьми лучше! — кузнец всучил гостье в руку арбалетный болт.

Он был гораздо тяжелее обычных, и Люцифера не могла понять, почему. Смотрела на хитро оскалившегося мужчину, недоумевая.

— Ангельская сталь! — захохотал он. — Стальной шлем пробьет и голову насквозь! — глаза горели, нервно бегая с посетительницы на половицу и обратно — дождаться не мог.

— Беру, — кивнула она, перекидывая арбалет через плечо. — Больше ничего не надо.

Кузнец помог закрепить колчаны и надеть защиту, подал мешок с мясом.

— Тебе не тяжело? — обеспокоено спросил, чувствуя неловкость.

— Нет. Сорок килограмм отрезала, тридцать пять надела, — сощурилась Люцифера, поправляя ремни. — Даже дышать легче!

Открыла дверь кузницы бедром и вышла на пустые улицы. Успела до обеденной пересмены. Сверилась по ясному небу и горам и, вздохнув, направилась на запад в округ Быков.

Дверь, спружинив, захлопнулась за гостьей, и кузнец кинулся к половице, судорожно вытащив ее четырьмя руками.

«Родные мои. Прекрасные! Спасение мое! Покаяние мое!»

***

Кладбище сияло, озаряя все вокруг мертвым лиловым светом. Мелкие камушки под ногами скрипели, крошась, в траве тихо сверчало и цокотало. Кирана натянула капюшон по самые глаза и поджала губы.

— Магистр Кирана! Наконец-то дождался!

Кирана вздрогнула и обернулась. Мастер ковылял к ней, а его некрупные крылья, совсем не пригодные для полетов, вздрагивали от каждого шага.

— Я списки принесла на завтра. Нужно двадцать восемь обычных часов и пять для крылатых. Все детские, — отрешенно проговорила она и протянула бумаги.

— Тридцать три сердца, какая жалость, — сочувственно покачал головой мастер. Но сочувствие его было столь равнодушным, что казалось формальностью. — В прошлом году было двадцать.

— В прошлом году выпускалось меньше детей. Стало быть, и у Ангелов на посвящении жертвы были? — такая же формальность.

— Два мальчика, и все, — старик пожал плечами и не глядя подписал бумаги. Список забрал и приколол на стену, где уже висел листок с крылатой печатью.

— Ясно, — Кирана кивнула, даже не запомнив цифры. — Я могу походить? — махнула рукой на яркий свет.

— К Хильде? — тихо проронил мастер. — У Люциферы — десятая полка снизу, восьмой ряд.

— Спасибо, — прошептала Кирана и, запахнув плащ, двинулась по дорожке.

В тихом саду мертвых было светло, но жутко холодно. Пять огромных статуй вели вдоль широкой вымощенной дороги. Еще Кошки решили так чтить своих мертвых. И великие мастера их эпох стояли на вечных пьедесталах, укрытые полотнами — Изабель не хотела их видеть и оставила только одну статую, а позже велела высечь из черного мрамора и вторую.

Кирана быстрым шагом прошла кошачьи кладбища и остановилась у статуи мужчины, забравшим у Кошек трон навсегда. Перед ним стояла чаша с лиловым огнем, а он держал над ним руку, словно не боялся, что его опалит пламенем. Каменные крылья шлейфом стелились за ним, обнимая широкую колонну, хранившую старые песочные часы. Император Феникс властно смотрел перед собой, возвышаясь на десять метров над Кираной. Лиловое пламя пронизывало его изнутри, словно тлело в самом сердце.

В детстве статуя казалось такой огромной, такой величественной. А потом, после победы, поставили новое кладбище. Кирана с опаской обернулась, готовясь принять удар под ребра. Едва нашла в себе силы поднять глаза.

Громадные распахнутые крылья застилали небо, укрывая павших солдат. На невысокой широченной колонне стояла коленопреклоненная Люцифера. Прижимала сложенную руками птицу к груди, молилась небу, умоляя простить и пощадить всех, кто шел за ней, всех, кто отдал жизнь за ее мечту. И песочные часы сверкали под ее пьедесталом, били мягким светом в распростертые мраморные крылья, окрашивали собранные в косу волосы в лиловый, очерчивали острые скулы, нос, тонкие губы.

Десятая полка, восьмой ряд — Кирана обошла пьедестал и остановилась под крылом статуи. Вытащила новые яркие часы — за ними стояли остальные — других Охотниц отряда.

Серебряная вязь красиво выписывала буквы — Хильда, клан Оленя, одиннадцатый отряд. Дата, клеймо. Кирана, облокотившись одной рукой, запрыгнула на пьедестал и, встав во весь рост, едва достала до середины бедра Люциферы. Плюхнулась той под крыло, забилась, прячась в мраморных перьях, и крепко прижала к груди часы с лиловым песком.

— Хильда, дурочка, — пробормотала, переворачивая стеклянный сосуд. — Какая же ты дурочка, — песок медленно потек, пульсируя в ответ, словно билось в застенках сердце. — И я такая же дурочка, Хильда.

Кирана представила, как тело ее сестры проглатывает амфисбена и, ворочая мощные чешуйчатые кольца, уползает в толщу горы. Остались одни лишь часы.

— Помнишь, как мы любили ее? Помнишь? Она равняла нас с Ангелами, она заботилась о нас, спасала, лечила, кормила, учила бороться. Мы готовы были жизнь отдать за ее мечты, — бормотала Охотница, укрывая часы плащом. — Послушай, как цинично. Жизнь отдать за ее мечты. Смешно. Ты ведь отдала свою жизнь, и она сбежала. Забавно, — и всхлипнула, уткнувшись лицом в мех. — Ни у кого из нас не было мечты, и мы верили в нее — какую-то крылатую выскочку, мнившую себя совершенством. Мы шли за ней, позабыв обо всем.

Подул ветер, и Кирана прильнула к крылу Люциферы, прячась от него. И вдруг подняла голову.

— А ведь и у нас были мечты, — грустно прошептала, вытягивая ноги. — Я помню, как мы с тобой держались за руки через решетку и клялись, что выживем и никогда друг друга не бросим, — хмыкнула и, подняв руку, погладила статую по перьям. — И мы мечтали о крыльях. Орали от боли, расчесывали места уколов в кровь, грызли руки, рвали волосы на голове и бесконечно рыдали. А нам все твердили — мечтайте о небе! Мечтайте о крыльях! И мы покорно мечтали. Страдали, умирали. Скажи, Хильда, почему? Почему наши мечты разбились, а ее — стали реальностью?

Песок тихо шуршал и играл лиловыми бликами на щеках Кираны, будто гладил, успокаивая.

— Просто мы — никто. Я — пустое место, всего лишь Охотница и Магистр Имагинем Деи. А ты — песок в часах, — ухмыльнулась Кирана и постучала ногтем по стеклу. — И мы с тобой вдвоем в ногах у Люциферы. А она укрывает нас крыльями — ни от ветра, ни от божьей немилости, ни от смерти. Она прячет нас от света, от солнечного тепла. И снова — эти крылья, эти чертовы крылья.

Охотница запрокинула голову и разрыдалась. Горячие слезы потекли по щекам и шее и утонули в оленьем меху.

— Будь ты проклята, Люцифера, — плача, шептала Кирана. — Будь ты проклята!