#40. Даже если мир Лепрозорий

Мир прекрасен, одежд его чудных не счесть,

Власть над сердцем людским смог навек он обресть.

Коль по правде — прекрасная это обитель,

Жаль одно — вот дела в ней бесчестные есть.

Ева терпеливо ждала, пока Люцифера разденется и приготовится для перевязок. Сегодня Кот и Кошка ушли на охоту, и можно было посвятить больше времени лечению фурии.

— Я готова, — пробурчала Люция, сгибая руки и заводя за голову.

Паучонок кивнула и придвинулась ближе, растянув на пальцах паутину. Лечить Люцию было сложнее, чем Кошку, ее тело плохо поддавалось паутине, перевязки сползали и рвались, стоило только фурии напрячь мышцы. Это было невыносимо, к тому же разобраться, что именно травмировано, с каждым разом становилось все большей и большей проблемой. Люция не чувствовала боль, и не могла на нее пожаловаться. И если внешние раны было легко найти и обработать, то внутренние находились в катастрофичном состоянии. Их нельзя было замотать в паутину, обработать маслом. А чтобы достать лекарства необходимо было знать, от чего лечить. К тому же, это явно была не лепра — уж Конфитеор она колола исправно.

Еве оставалось довольствоваться тем, что внешние повязки не давали фурии сойти с ума и, хоть немного, но поддерживали весь организм. И если Кошку Ева могла обхватить руками, разом замкнув паутину, но вокруг Люции приходилось ползать. Но Паучонка беспокоило совсем не это, работы она не боялась. Касаясь ладонью груди и ребер фурии, она чувствовала, что та больна смертью. Во всем виновато было чувство вины. Но Кошка была жива, не было причин чувствовать себя виноватой. А Люции становилось только хуже, и это очень сильно беспокоило Еву.

Люция закашлялась, согнувшись пополам, и Ева отпрянула, не успев замкнуть паутину на груди фурии. Полчаса ползания вокруг насмарку.

— Прости, — тихо отозвалась Люция, сглатывая кровь. Ева кивнула и начала заново, подождав, пока бескрылая поднимет руки.

Как ни старалась Ева, но Люция прекрасно понимала, что это бесполезно. Ее время пришло, а сопротивляться было совершенно бессмысленно. Ей казалось, что это пресловутая лепра добралась до внутренностей, а Конфитеор вылечил лишь нарывы на коже. Старые раны горели, швы ползли, а суставы слушались через раз. Все тело было до предела напряжено, сердце захлебывалось, в голове — вечный туман.

Ева перехватила паутиной ребра фурии, попросив глубоко вдохнуть. Может быть, ритуалы Кошек могли бы вернуть фурии загубленное здоровье, но она запретила рассказывать Хайме и Химари о своем состоянии, боясь, что они не дадут воплотить ее цель в реальность. Все перевязки были тайными. Хотя иногда Кошки вели себя так, будто знали о состоянии бескрылой Гарпии, но ничего не предлагали. Может, и помочь на самом деле не могли.

Сперва Ева пыталась спрогнозировать, сколько осталось жить Люции, но состояние ее ухудшалось неравномерно. Паучонок терзалась сомнениями и желанием все рассказать Химари, но Люция была слишком убедительна в своей ярости, и готова заплатить жизнью за цель. Уж лучше так, чем заставлять ее мучиться чувством невыполненного долга.

Следом за грудной клеткой пошли все суставы, и Ева торопливо затягивала их в паутину, дожидалась, пока она полностью сольется с плотью фурии, и продолжала. Очередная повязка плотно легла по правому плечу.

— Можно с тобой поговорить? — осторожно начала Ева, вплетая паутину в кожу и мышцы.

— Да, — Люция только скосила на нее глаза, не опуская руку.

— Я не могу забыть наш прошлый разговор, — Паучонок старалась не смотреть ни на что, кроме своей работы. — Мы точно можем продолжить?

— Да.

Ева сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, пытаясь набраться смелости. Она должна понять фурию, обязана понять. И какой бы ни была правда, она готова ее принять.

— Ты ведь ненавидишь этот мир, — выпалила она и закусила губу.

— Почему? — перебила ее Люция, заглядывая в глаза.

— Он столько страданий тебе причинил, — неловко пробормотала она, убирая руки. Фурия послушно подставила локоть для перевязки.

— Ну и что? — пожала Люция плечами. — Я люблю этот мир. Очень люблю. Он чертовски прекрасен и изумителен.

— Но ведь, — Ева поджала губы и заставила себя замолчать. Понять, просто понять, а не спорить. Хотелось напомнить Люции и мучения до получения крыльев, и тяжелые тренировки, и войну, и пытки. Но Ева вспомнила горящие глаза молодой фурии и то, с каким остервенением и уверенностью она твердила, что она и есть — совершенство. Она кричала миру, что сам Бог позавидует ей. Разве мог он позавидовать ее судьбе? Или потому и мог, что она видела его же мир совсем иначе?

— Что «ведь»? — грустно усмехнулась Люция, искоса наблюдая за Евой. — Разве у меня есть другой мир? Мне не с чем сравнить, а значит, этот — самый ужасный из всех, самый прекрасный из всех, — она впервые улыбнулась тепло и умиротворенно. — И моя жизнь самая чудовищная на свете. Самая удивительная на свете. Потому что другой у меня нет.

— Даже без крыльев? — прошептала Ева, поднимая глаза к синему-синему небу.

— Даже без крыльев.

— Даже если больно и горько? — нахмурившись, спросила она.

— Даже если больно, горько, обидно и невыносимо, — Люция кивнула и усмехнулась краешком губ. — Каким бы чудовищным местом ни был этот мир, он привел меня сюда. В это место, в это время, к этим людям, к этим событиям. И, знаешь что? — она нарочно повернула Еву к себе за подбородок.

— Что? — пробормотала она, пытаясь осмыслить ее слова.

— Все было не зря. Я всю жизнь делала то, что считала правильным. Я, может, и умираю, но понимаю, что и это тоже правильно, — хмыкнула она.

— И тебе совсем не жалко? — Ева сглотнула подступивший к горлу комок слез. — Тебе совсем не страшно умирать?

— Я больше не нужна этому миру, — равнодушно пожала плечами Люцифера. Ева дернула носом, всхлипнув, подбородок задрожал. — Ну-ну, не плачь, таракань. Мы все умрем, когда перестанем быть нужными для остальных.

И Ева хотела закричать, что фурия нужна ей, всем нужна, но у нее получилось только горько-горько разрыдаться.

***

Кошки вдвоем отлично справлялись с охотой и готовкой. И вечно болтали, нервируя Люциферу. Химари изо дня в день рассказывала Коту о войне, о ее встрече с Люцией и Евой, о мести, о гейзере Ши. А он покорно слушал, хоть и без нее прекрасно все видел собственными глазами. Они собирались уйти на другой конец империи, к морским храмам, к детям — и были поглощены воспоминаниями о них.

— Я извиняюсь, но у нас есть еще дела для империи! — недовольно фыркнула Люция, прерывая очередную беседу о прошлом.

Химари подняла на нее испытующий взгляд.

— К чему этот тон? Как ты должна была уже заметить, мы все еще с тобой. Видимо, чтобы помочь твоей империи, — саркастично прошипела она, щурясь. — Может, поведаешь нам, куда и зачем мы идем?

— Я…

— Нет-нет, позволь напомнить. Я была обязана избавить империю от Инпу, таков был наш с тобой договор. И больше ничего, — Химари отложила содранную заячью шкуру на бревно и, вытерев руки о тряпку, вопрошающе глянула на Люцию. — Нет, я не отказываюсь помогать тебе и дальше. Но ты вот-вот умрешь, если не сойдешь с ума раньше. А Еву куда, позволь спросить?

— Вы хотите забрать таракань себе? — нарочито спокойно уточнила Гарпия, но на Кошку даже не посмотрела.

— Не «хочу», а «заберу». Но сперва я помогу тебе. Ради Евы, по рукам? — Химари поднялась и, подойдя ближе, уставилась на Люцию снизу вверх. Хотя той показалось, что все было совсем наоборот, и сразу вспомнилось, с какой гордостью и внутренним превосходством смотрела на нее поверженная Кошачья принцесса на кладбище Кошек. Да ни черта она не изменилась, все такая же заносчивая и равнодушная.

— Да, конечно. Это облегчит мою задачу, — Люция неловко пожала Кошке руку.

Хайме обтер нож о тряпку и встал тоже.

— Тонкости ваши как-нибудь без меня обсудите. Я согласен на Еву, во всем остальном последую за Химари. Если решу, что вся эта дурацкая затея угрожает ее жизни — заберу ее, и дело с концом, — деловито прошептал он, поравнявшись с Люцией. — И так как без Евы моя жена не уйдет, а Ева привязалась к тебе, то я сперва убью тебя, что облегчит задачу уже мне.

Люция кивнула, принимая условия.

— Я не особо планирую выжить, так что соглашусь с любыми вашими требованиями. Но и у меня будут свои, — бескрылая глубоко вздохнула и, собравшись с мыслями, начала. — Нужно лишить Изабель трона. Даже возможности хоть когда-нибудь его занять.

— Как ты себе это представляешь? — усмехнулся Кот, переводя взгляд на Ангельский замок наверху горы.

— Хоорс поможет. От меня требуется паутина, которую я взяла у Евы, и лиловые кристаллы, как в храме, — отозвалась Гарпия и провернула шнурок на руке.

Кошки переглянулись. Люция сделала вид, что не заметила.

— Я знаю, где их достать, но без вас не смогу, — пробормотала она, пожимая плечами.

— И где же? — в один голос спросили они.

— В Райском саду.

— Шисаи заперли его, когда Ангелы отбирали у нас трон, — протянула Кошка и прищурилась. — Ты хочешь, чтобы мы открыли его?

— Да.

— И это избавит нас от Изабель?

— Да.

Химари дернула Кота за рукав и просяще заглянула в глаза. Хайме ответил ей очень тихо и быстро, ни слова не разобрать. Они так и шушукались, будто на незнакомом языке говорили. Из всего разговора бескрылая смогла лишь различить имя императрицы. Но ее мало заботила суть диалога и она тихонько насвистывала себе под нос, вполглаза следя за Евой у костра. Лишь бы та ничего не услышала, но Паучиха громко тарахтела крупой, перебирая ее от мусора.

— У меня один вопрос, — обратился Кот к Люции. — Ты уверена, что Хоорсу можно доверять?

— Да, уверена, — сквозь зубы прошептала Грпия. Как мог он сомневаться? Да и какая ему разница? Все равно сбежит вместе с Кошкой, как только его что-то напугает.

— И это не связано с твоими чувствами? — все так же беспардонно спросил он.

— Нет, не связано, — лишь на несколько секунд помедлив, отозвалась она.

— Ладно, — наконец обреченно рыкнул Кот, сверля Люцию взглядом. — Тогда нам стоит собираться в дорогу. Быстрее начнем, быстрее закончим. Я на разведку, а вы сами решайте, — огрызнулся он и, не дождавшись даже ответа, обернулся тигром и исчез в лесу.

— Я запасу еду, — вяло отозвалась Люция, провожая Кота взглядом.

— А я разберусь с оружием. Ева поможет с ядом. Идет? — Кошка всучила бескрылой разделочный нож и, подобрав полы кимоно, направилась к Еве.

***

Ева послушно заполняла пузыречки ядом, один за другим. Небо и щеки сводило и вязало, но оставалось совсем немного, и Паучонок терпела. Ей было не по себе с этими странными взрослыми, но они обещали взять ее с собой. Химари сидела перед ней, заполняя иглы, а Ева все боялась спросить о том, что беспокоило ее сильнее всего. Она решила, что будет бороться со всеми страхами, что только родятся в ее душе. Вдохнула, выдохнула.

— Ты ведь злишься на Люциферу, — выпалила она на одном дыхании.

— За что? — усмехнулась Химари, увлеченно перебирая иглы.

— За все, — промямлила Ева, нахмурившись. Не этого ответа она ждала.

— Нет, не злюсь, — Кошка пожала плечами. — Я благодарна ей.

Ева непонимающе наклонила голову, ожидая пояснений. Химари подняла на нее пурпурные довольные глаза.

— Я всегда верила, что мир нельзя трогать, — грустно отозвалась она. — Терпела, когда убивали отца и мать, моих слуг и друзей. Терпела, когда сменялась власть. Терпела бои с женщиной, которую ненавидела. Терпела брак по расчету. Старалась, — она пошкрябала кончиком чистой иглы по подбородку. — Знаешь, словно слон в посудной лавке — старалась ничего не задеть. Но это невозможно. И я мечтала, училась, влюблялась, заботилась о детях. А потом, как неуклюжий слон, обрушилась на всю свою жизнь — война, тюрьма.

Химари пожала плечами, тепло щурясь на лучи солнца, пробиравшиеся сквозь черные ветки. Мурлыкнула себе под нос.

— Моя идея недеяния разбилась, рассыпалась. И поняла я это только с приходом Люции, — задумчиво протянула Кошка, глядя на серо-синее небо, объятое ветрами. — Нужно жить в движении, а не созерцании — вот, что я поняла. Если бы не Люция, я бы предпочла умереть среди Волков, но я боролась, я выжила. Если бы не она, я не смогла бы простить себе, что начала колоссальную войну. Я не смогла бы быть счастливой. Если не радоваться миру, то зачем вообще жить?

Ева улыбнулась. Пожалуй, зря она тревожилась об их отношениях, они даже лучше, чем хотелось бы.

— Когда Люция забрала меня от Мерура, — смущенно начала Ева. Запнулась, поняв, что ее переживания и прошлое — пустое, ненужное, лишнее. Но Кошка смотрела на небо, а белые пушистые ушки были повернуты к Паучонку. Вся во внимании. И Ева осмелилась продолжить. — Когда она забрала меня, я боялась ее. Она была такой странной. У нее были странные требования, и она никогда ничего не объясняла и ничему не учила. Она даже не пыталась быть доброй. Командовала, когда ее лечить, когда молчать, когда спать, когда собирать дрова. Она выдрессировала меня под себя, и больше ничего, — Ева пожала плечами. — Если я уставала и ныла, то она шла позади меня и пинками гнала вперед. А если я уставала идти, но терпела, то она несла меня на спине, — Паучонок тепло улыбнулась, невольно поерзав. — Она отучила меня жаловаться. И я захотела быть хоть немного, но похожей на нее.

Кошка мурлыкнула и пряднула ушами.

— Люцифера вдохновляет самого генерала, — протянула она. — Уж он-то крепкий орешек. Только я тебе ничего не говорила, — подмигнула Кошка Еве.

— Вот только, — замялась Ева, вертя в руках пустой пузыречек.

— «Вот только» что? — Химари обернулась к ней.

— Я не смогла понять, почему она убила всех этих людей. И не понимаю, почему мы идем убивать императрицу, — пробурчала Ева, нахмурившись. — Я Волков убила. Нечаянно. Я не хотела. А она… столько людей…

— Да, Хайме говорил про Волков, — Кошка кивнула. — Тебя это мучает?

Ее вопрос прозвучал так спокойно и обыденно, что Ева вздрогнула. Что-то невнятно промямлила и опустила глаза. Химари осторожно погладила ее по руке и стиснула ладонь.

— Знаю, что мучает. Как мучило и меня, и Хайме. И, пожалуй, даже Люцию, — тихо прошептала она.

— Как это унять? Оно где-то внутри болит. И снится, — Ева прижала Кошкину ладонь к груди и тихо заплакала.

— Я, — Химари поджала губы, глубоко вздохнула, собираясь с мыслями, и обняла Паучонка. — Я не знаю, Ева. Как шисаи, я убивала, следуя приказу. Такова была воля Самсавеила, Ясинэ, а позже и других шисаи. Меня не мучила совесть, потому что я была лишь оружием. А когда я думала, что убили моих детей, я мстила. И тоже не терзалась угрызениями совести. Редко, когда я действительно убивала без заказа или личной ненависти.

— Я не хотела. Я нечаянно. Так получилось, — хлюпала носом нерадивая провидица. — Я так перед ними виновата.

— Попроси прощения. Или спроси саму себя, было ли это их судьбой, — Химари ободряюще улыбнулась Еве, но та лишь покачала головой.

— Прошлое всегда одинаковое, оно не имеет вариантов. Я не могу посмотреть, — Паучонок уткнулась лицом в плечо Кошки и размазала слезы по ее кимоно.

— Тогда попроси прощения у мертвых и не вини себя. От этого они не воскреснут, — Химари коснулась губами макушки Паучонка и обняла ее покрепче. — И не жди, что боль исчезнет сразу. Пройдут годы, прежде чем ты сможешь вспоминать об этом без ненависти к себе.

— Но почему Люции не больно? Почему? — Ева подняла голову и заглянула Кошке в глаза, ища ответ. — Почему она не пытается решить все миром? Зачем столько крови?

Химари пожевала губами, пытаясь как можно проще сформулировать мысль. Она сама не знала ответа на этот вопрос, но догадывалась. Сколько таких Кошек она повидала, сколько воинов были так похожи на бескрылую. Не так талантливы, но очень похожи.

— Нет ничего проще войны, — нашлась она, задумчиво провернув иглы на пальцах. — Война, борьба, месть — это легко. И поэтому твоя фурия не остановится.

— Я не понимаю, — промямлила Ева, поднимая на Кошку глаза. Воевать — так сложно, нервно, опасно, страшно. Как это может быть чем-то легким?!

— Когда ты на войне — все просто, — усмехнулась Кошка. — Есть друг, есть враг. Есть три цели на день: выжить самому, найти еду и кров, убить врага. Тебе чудовищно физически — голодно, холодно, больно, трудно убивать, сражаться. Но морально тебе легче всех — тебя беспокоят простые вещи, разум не мечется, обдумывая все те же три цели на день. Весь мир — пара сотен метров вокруг, — Кошка глубоко вздохнула, прислушиваясь к своим воспоминаниям. Война и мир в ее жизни сменялись слишком уж часто. — Но вот война кончается, ты остаешься наедине с собой. Враг повержен. Ты вдруг понимаешь, что ты — лишь капля в море. И это невыносимо. Физически легко — сыто, тепло, сухо, мягко. Ты переживешь этот день, неделю, месяц, год. Тебе есть, чем прокормиться. Тебе не нужно убивать. Но вот морально тебе тяжелее, чем на войне. Разуму не нужно решать три цели, и он начинает войну в голове — кто я, где я, зачем я здесь, почему, а что завтра? И это никогда не заканчивается.

— И Люция выбрала то, что легче морально? — кажется, Ева понимала. Очень старалась понять.

— Да, ты права. С ее талантами война — не проблема. На войне она может быть самой собой. А ей нравится быть самой собой.

Ева не могла перестать сравнивать. И Люцифера, и Химари были воинами всю свою жизнь. Но они были настолько разными, что сложно было понять, что делает их такими.

— Но ведь ты тоже воин, — осторожно начала Ева, кусая губы. Химари кивнула. — У тебя была семья. И ты воевала. Как ты совместила? — должен был быть способ сделать Люцию счастливой. Хотя после разговора с фурией Ева уже сомневалась, так ли та несчастна.

— Никак, — Кошка как отрезала. — Я находила утешение в сражениях. Каждое задание шисаи — вызов смерти. И я умирала. Не дома, не в храме, не на теплых подушках в окружении родных, — усмехнулась Химари. — Я умирала в грязи, в снегу, в болотах, помоях. Пойми, Паучонок, из этого проклятого круга нет выхода. Хайме пытался вытащить меня, и я покорно завела детей, согласившись с его мнением. Но не перестала убивать, я просто не смогла отказаться от этой звериной простоты. Я пыталась сотни раз, сотни лет, но все без толку.

— Я верю, что Люция справится, — дрогнувшим голосом перебила Кошку Ева. — Я буду надеяться.

— Паучоныш, не мучай себя. Это бесполезно. Я хотя бы знаю, какой мир без войны, у меня есть муж, дети, есть, с чем сравнить. Но вся жизнь твоей фурии — одна сплошная война, понимаешь? Она всю жизнь сражается. Она воин до мозга костей, — Химари было жаль Еву, тяжело понимать, что ее надеждам не суждено сбыться.

Ева с силой сжала кулаки и закусила губу, заставляя себя не плакать.

— Но она верит, что мир хороший. Я все еще не понимаю, почему. Но Люция действительно в это верит, — проскулила она, вытирая нос тыльной стороной ладони и громко шмыгая.

— Все будет хорошо. Ты веришь старой Кошке, а, Паучонок? — Химари тяжело вздохнула, пригладила выбившуюся из косички прядь жестких Паучьих волос.

Ева закивала, успокаиваясь. С каждым разом ей все легче было унять слезы.

***

— Ты сильно занята? — спросила Химари, склонившись над бескрылой. Люцифера скрупулезно отделяла мясо от костей и складывала в мешок с перетертой клюквой и солью.

— Говорить могу, руки заняты, — пробурчала Люция, дернув плечом.

— Я пришла за своей платой. Инпу мертв, а взамен я получила лишь катаны и броню. Ты обещала дать ответ мой вопрос, помнишь? — Химари отряхнула бревно напротив Гарпии и примостилась на краюшке.

— Если вы про то, что значит окружающий мир для меня, то — помню.

Люция была немногословна после последнего разговора, но Кошка действительно хотела узнать ответ. Ей было глубоко плевать на мнение бескрылой, но в глубине души она чувствовала, что должна увидеть мир ее глазами.

— Я все пытаюсь понять, почему ты считаешь мир совершенством, — осторожно начала Химари. Ева ведь об этом и говорила. Люция только хмыкнула, и пришлось продолжить, надеясь, что хоть какие-то слова заденут ее. — Я понимаю, почему ты считаешь себя совершенной — ты не чувствуешь боли, как Самсавеил, ты сильная, крепкая, выиграла войну совсем девчонкой, вела за собой мужчин, пережила целый ад, — принялась перечислять она. — Но мир? Мир-то почему? Почему ты считаешь этот проклятый лепрозорий совершенным?

Люция покачала головой, наотмашь швырнув мясо в мешок.

— Ничего вы не поняли, госпожа Химари, — презрительно усмехнулась она.

Кошка удивленно изогнула бровь.

— Мир сам по себе совершенен, — продолжила Гарпия, пальцами и коротким ножом выковыривая тазобедренный сустав оленихи. — Не потому, что в нем нет страданий, боли, болезней — они есть, еще какие. Не потому, что в нем безопасно и легко — еще как опасно! И совсем не легко. И даже не потому, что-де и в таком аду найдется место счастью — много вы таких видели? Мир — совершенство, потому что он — единственное, что у меня есть. Я пыталась это и Еве объяснить, но она не понимает меня, — хмыкнула Люция. — Я другого мира не знаю и никогда не узнаю. Он — самый лучший из всех, что мне доведется увидеть, и именно поэтому он — совершенство. А я — всего лишь часть его. Я тоже совершенство, потому что я такая же, как этот мир. Несовершенна в совершенстве. Совершенна в несовершенстве. И вы — такая же. И Ева. Все мы — совершенства этого мира, потому что других таких нет, — Люция задумчиво повертела в руках сустав и, сжав кулак, разломала его.

Химари пожевала губами, осмысливая ее слова. Хмыкнула, улыбнувшись про себя. Сколько людей она знала, сколько мнений, но таким мир видела одна только Люцифера. Мир — через призму себя. Себя — через призму мира.

— Совершенные чудовища, — задумчиво прошептала Кошка. — Уроды-совершенства. Презренные циркачи в этом лепрозории бога.

Люция пожала плечами.

— Пусть так.

— Спасибо за такое откровение, — Кошка была уже занята, она пыталась хотя бы мысленно ощутить мир так же, как Люцифера.

— Это не откровение и не тайна. Просто никто меня об этом не спрашивает, — усмехнулась Люция, исподлобья глядя Химари в глаза.

Кошка кивнула. Пожалуй, долг был выплачен Люцией с процентами. Ради этого стоило выползать из своей норы и бороться.