#8. Услуга за услугу

Коль ты постиг, мой друг, в чьей воле этот свет,

К чему терзания, в которых смысла нет?

Вершил бы ты дела, тогда б и нес ответ…

Живешь единожды. Будь весел! — мой совет.

Древний храм отзывался гулом на каждый шаг. Шорох крыльев, многократно усиленный, разлетался по всему залу, огибал колонны и еще долго звенел в сводах.

Лиловые трещины на белых мраморных плитах вели от самых дверей мимо алтаря в молельню, но Раун не торопился. Он медленно прошел среди выбеленных колонн, невзначай ковырнул ногтем краску, словно надеясь увидеть древние Кошачьи фрески, которые император Феникс велел скрыть. Побелка часто оссыпалась, и можно было разглядеть занятные фигурки шисаи — Кошачьих жрецов и жриц. Жаль, что все тут же исправляли.

Ученики жреца вели приготовления у алтаря, готовясь к вечерней церемонии. Господина Мерура должны были похоронить на имперском кладбище, как человека, подарившего стране ту самую Люциферу. «Интересно, будь он жив, был бы рад, что его приравняли к Ангелам и их Охотницам? Любой был бы счастлив, но его смерть словно все перевернула. Люцифера убила, Люцифера и сохранит его покой после смерти.»

— На двери же написано, что закрыто! — донесся красивый мужской голос из молельни.

Жрец вышел, поправил лиловую робу и сердито глянул на гостя. Узнал. И тут же изменился в лице, как и все остальные.

— Генерал вызывал? — тихо спросил он, уже не сердясь.

— Нет, — утешил его Раун. — Я хотел попасть в молельню, не думал, что помешаю. Как раз никого нет, а вы заняты подготовкой к церемонии.

Лицо жреца снова переменилось, он с облегчением выдохнул и повел рукой, приглашая секретаря генерала пройти.

— Конечно, господин Раун. Вы не помешаете, — благожелательно улыбнулся и распахнул ослепительно белые крыльяв в радушном жесте.

Ворон сдержанно кивнул в ответ и, обогнув занятых работой учеников жреца, свернул в левое крыло. Лиловые трещины, перетекающие по залу, вели именно сюда.

Рауна встретила высокая белоснежная дверь, чуть приоткрытая — ровно настолько, чтобы боком мог зайти только один Ангел. Сразу за дверью начинались широкие ступени, уходящие по спирали в самое сердце горы. Фонарей не было, и путь освещали пурпурные кристаллы, растущие вдоль лестницы.

Когда-то на стенах красовались изображения, но их соскоблили и сровняли. Даже догадаться стало невозможно, что там было. Да никто и не хотел. Зачем, если к самому Создателю можно спуститься. И он всегда слышал чужие молитвы и, безусловно, помогал, направлял, дарил надежду. Вот только ни с кем не говорил.

Лестница закончилась лиловым гротом — практически сердцем, пульсирующим в недрах горы. Теплый мягкий дым из кадила в углу нежно опутывал, маня к себе. Посреди пещеры лежала бархатная пурпурная подушка, словно приглашая присесть и отдаться мыслям и надеждам. Что Раун и сделал. Опустился на пол, сложил крылья, позволив спине и ноющим плечам расслабиться, и глубоко вдохнул дым от тлеющего ладана.

— Что могу я сделать для империи? Что могу я сделать для вас, Самсавеил? — прошептал он, наклоняя голову и выискивая знакомую трещину.

«Интересно, я один нашел ее?»

Грубый раскол лилового грота был почти незаметен, но в него можно было подглядеть и увидеть Райский сад. Тот самый, что навсегда заперли Кошки-шисаи. Сквозь стены неровного грота было видно размытую шестикрылую фигуру и кристальную скалу, поднимавшуюся из воды к ее ногам.

Раун не ждал ответа и даже не верил, что Самсавеил одарит его такой честью.

Только сидел, сложив руками птицу на груди, и покачивался из стороны в сторону. Создатель был единственным, кому ничего от него не требовалось. И этот покой расслаблял, баюкал уставшее тело и разум. Раз Создателю ничего не нужно, значит, он на верном пути, и лиловые воды примут его сердце, даровав вечный покой.

«Неужели ты так сильно хочешь помочь мне?» — бархатом разлился в голове незнакомый голос. Точнее — очень знакомый, но ни разу не слышанный.

Раун вздрогнул и открыл глаза. Но никого рядом не было. Задумчиво укрылся крыльями и снова глубоко вдохнул дым ладана, пытаясь сосредоточиться.

«Не можешь ответить мне — ответь себе. Чего ты хочешь?» — вкрадчиво шептал голос.

Ворон снова открыл глаза и мотнул головой, стараясь понять, откуда исходит звук. Но тот, казалось, был в самой голове.

«Ты никогда ничего не просишь. Оттого, что ничего не желаешь?» — и снова бархат. Однако теперь Ворон понял, что искать источник бессмысленно.

— Самсавеил? — тихо отозвался он и, услышав подтверждение, честно задумался.

В годы обучения в Имагинем Деи Раун старался облегчить методическую работу магистров. И был очень горд тем, что ему это хорошо удавалось. Но когда на посвящении в Ангелы его спросили, чего он хочет, — ответа найти не смог. И его определили в архивы. Работа пыльная, но очень интересная в те минуты, когда никому от тебя ничего не нужно. Там его нашел генерал и предложил стать его секретарем. И эта работа понравилась еще больше. Может, он желал ее? Такую работу? Или что за этим скрывалось на самом деле?

«Я понял твои мечты», — снова разлился теплый и ласковый голос в голове.

Раун встрепенулся, размышляя про себя: «Сам я не понял, а шестикрылое божество увидело? Вот так запросто?» — и вслух добавил: — Да?

«Ты хочешь быть полезным, нужным и жизненно необходимым. Тогда я дам тебе это — окажи услугу».

— Да? — Раун торопливо похлопал себя по внутренним карманам и извлек блокнот и наточенный карандаш. «Неужели и впрямь я могу быть полезен самому Самсавеилу? Это невозможно».

«Та колонна, вокруг которой вьется лестница за твоей спиной, — священный тайник. Отсчитай сто восьмую ступень снизу и вытащи камень, что на ней. Укради книгу и исправь в ней несколько строк», — вкрадчиво нашептывал голос.

— Но что мне написать? Где? А если мой почерк… — захлебываясь словами, начал задавать вопросы Раун. Эта просьба не разбивалась на простые пункты — столько вопросов, столько неясного. А вдруг…

«Рассеки пальцы и ладонь о кристалл, и твоя рука будет знать, что, как и где ей стоит написать. Книгу укради. Передай тому, кто воспитал двух женщин — ту, что не знает боли, и ту, что стремится к ней», — и голову вмиг поглотила тишина. Такая пустая и словно даже черная, что мысли ее даже не касались. Звонкая-звонкая тишина. Рауну казалось, упади хоть перо из его крыла, и он тотчас оглохнет.

Ворон провел без движения несколько минут или часов, пытаясь прийти в себя. Наконец неуклюже поднялся на онемевших ногах, размял затекшие крылья, собрался с мыслями.

— Найти сто восьмой тайник, — повторил указания сам себе и, на ходу пряча блокнот с чистыми листами, стал подниматься в храм. А вдруг ему все померещилось? Голос — он раньше не слышал его, но как будто всегда знал. Может, он просто уснул?

Сто восьмая ступень была точно такая же, что и все остальные до нее и еще почти двести ступеней — после. Раун наклонился и, ощупав камень пальцами, потянул на себя. И тот поддался, открывая тайник.

Внутри лежала древняя книга, и Ворон с трепетом извлек ее и положил на колени. Открывать боялся.

«Чья она? Осталась от шисаи? Или это тайник Верховного жреца Ангелов?»

Когда страх прошел, осторожно пролистал, бегло пробежав глазами по строкам. То были рецепты — волосы золотой рыбы, ноготь пчелиной матки, шкура с руки скорпиона… Имелись даже иллюстрации, схемы, обозначения. Лиловым писанные формулы и целые строки на неизвестном языке. Раун открыл первую страницу — «Ритуалы Высшей ступени». Ясности это не прибавило.

Зато он вдруг понял, что голос ему не приснился. Ведь вон он — тайник и древний фолиант, как и было сказано.

— Хорошо, что дальше? Ранить руку кристаллом и дать ей открыть нужную страницу и исправить строки? Так, а потом? — пытался припомнить Ворон дословно. — Передай тому, кто воспитал двух женщин. Кто-то из Магистров? Но они тысячи девочек воспитали, — Раун покачал головой и задвинул пустой ящик. — Та, что не знает боли — Люцифера. Другой такой нет. Ее воспитывал Мерур, но он мертв. Самсавеил не мог не знать. Или раз того еще не похоронили — он не знает? Глупости.

Ворон встал и, заведя руку с книгой за спину, прикрыл ту крыльями.

— Та, что не знает боли, и та, что стремится к ней? К ней — это к боли? Или к ней — к той, что не знает боли? — непонимающе протянул Раун, борясь с желанием спуститься и переспросить. — Кто это? Стремится к боли… Надо в архивах посмотреть. А если — та, кто стремится к Люцифере? Таких половина в Имагинем Деи!

Недовольно пробурчав под нос, Ворон принялся подниматься по ступеням, заранее пытаясь идти так, чтобы ничем не выдать свою находку.

Он вышел в храм, широким шагом прошел мимо Верховного жреца и его послушников, все еще увлеченных работой. И краем глаза увидел дверь второй молельни. Она ничем не отличалась от первой, разве что четыре крыла и императорская диадема над ними выдавали, что молиться сюда могли приходить лишь члены императорской семьи. Рауна осенило: «Все стремятся к Люцифере, но одна леди — сильнее всех других. Императрица. И их обоих объединяет только один человек в империи».

***

— Ты идешь или нет? — недовольно прокричала Люцифера и остановилась перед границей округов Быка и Змеи.

Бледно-лиловые кристаллы, закопанные в землю так, чтобы возвышаться над травой от силы на полтора метра, переливались в лучах полуденного солнца.

Ева бежала следом, на ходу разворачивая паутину. Отчего-то женщина была равнодушна к ее дару провидения. Не оспаривала способность видеть будущее, но сама не хотела его знать. То ли боялась услышать о своем поражении, то ли не воспринимала всерьез, то ли была уверена в своих силах. Но хотя бы не запрещала. И Ева пыталась через будущее Фурии подсмотреть и свое — бросит ли она ее?

Паутина не может лгать. Показав однажды, она в десятки раз усилит вероятность воплощения увиденного. И именно это пугало провидицу. Она увидела, что Люцифера бросит ее в птичьей клетке над бездонным высохшим гейзером. Разглядела, как в темной пещере Фурия, по колено в слизи, будет разбивать тяжелым мечом огромные яйца, метаться меж ними, бить и бить, топча скорлупу и неродившихся полузмей. Ева верила, что Люцифера бросит ее там. Но сжала кулаки и начала плести заново — спираль за спиралью, ячейка за ячейкой, в надежде, что паутина покажет иное. Ей все равно хотелось счастливого конца. Ведь не просто так рыжая Фурия поила ее Конфитеором, делилась дичью, несла ночами и оберегала от хищников. Все было не так уж плохо, как казалось. Послушание способно было покорить и задобрить сумасшедшую воительницу. Нет, Ева хотела остаться с ней, в безопасности!

— Стоять, таракань! — рявкнула Гарпия, ухватив девочку за шиворот.

Кружевная тесемка горловины натянулась, впившись в шею, и Паучиха застыла на одной ноге. Подняла глаза и охнула. Если бы и впрямь шагнула — распорола бы ногу об острый край кристалла.

Ева покачнулась, встала ровно и, когда Люцифера убрала руку, поднялась на цыпочки, чтобы получше рассмотреть мир с другой стороны. Там тоже был лес. Яркий, сочный. Янтарно-рыжие деревья покачивались над изумрудной водой, осыпались огнями листьев. Сырой воздух дышал в лицо запахом тины и тонким, едва уловимым, — орхидей, точь-в-точь как духи Телицы Мерура.

До чего красиво.

Не успела Ева даже прочувствовать целый букет незнакомых запахов, как Люцифера подхватила ее под мышки и ловко поставила по ту сторону кристальной границы.

— Идем, только тихо, — шикнула Фурия, перемахнув через бортик.

Она подтянула ремешки колчана повыше и бодрым шагом полезла в болото. Принялась осматриваться, выбирая наиболее надежную тропу. Но девочка только сглотнула и пошевелила ножками, поправляя задники туфелек. Если вода Люцифере по колено, то Еве она замочит панталоны. Что ж, выбора все равно не было. И, набрав в легкие побольше воздуха для храбрости, Паучиха ступила в мерзкую прохладную жижу изумрудно-зеленого цвета.

***

Огромные бело-бурые крылья Люциферы висели на двери генерала, пряча ее под собой практически целиком. Раун тщательно подметал пол, собирая выпавшие перышки и осыпавшийся пух, когда по его столу постучали. Ворон обернулся, подняв в руках коробочку с перьями, и вопрошающе вскинул брови.

У стола стоял советник императрицы, Хоорс, и нервно поглядывал на секретаря.

— Да, господин советник, — обратился к нему Раун и приветственно, но сдержанно, распахнул крылья. — Генерал сейчас в отлете. Я могу вам помочь?

— У тебя в руках ведь перья Люциферы, да? — как бы невзначай бросил Хоорс, с любопытством оглядывая перебинтованную ладонь секретаря. — Они нужны мне.

Ворон повел плечом и закрыл доверху полную перьями коробочку.

— Извините, я не могу вам их отдать, — с сожалением развел крыльями он. — Что я скажу генералу? Пожалуйста, дождитесь его возвращения, может, он позволит вам их забрать.

И, стараясь не смотреть, как удивление сменяется презрением на лице советника, прошел к столу и спрятал коробку в ящик, закрыл его, провернул ключ и спрятал в карман.

— Что-то еще, господин советник? — как всегда преданно и располагающе глянул на гостя.

Хоорс мялся, поглядывая на висящие на двери крылья и незаметно для себя постукивая каблуком по полу. Наверное, думал, когда стоит прийти и ощипать крылышки Люциферы. Но потом вдруг нервное напряжение сменилось в нем слабой догадкой, и он повернулся к Ворону.

— Лион ведь не знает, сколько перьев исчезло с крыльев Гарпии. А мне нужно совсем немного. И зачем ему об этом знать? — ласково проговорил он, и Раун едва сдержал эмоции.

Хоорс всегда елейничал так с дамами, но чтобы с ним?! Определенно не стоило давать ему ни перышка!

— Прошу простить, но я несу ответственность головой за все доверенное мне генералом. Никак нельзя, поймите, — нарочито виновато проговорил Ворон.

С одной стороны, это и впрямь было так. А с другой — на двери были всего лишь крылья, а в коробочке — жалкие перышки, которые он собирался просто выбросить в окно. И даже сделал бы это, не явись советник! Их можно было отдать совершенно безвозмездно, но то, как себя вел гость, сильно отталкивало. Эта чертова поза — он встал именно так, чтобы выгодно себя подать — ветер из распахнутого окна трепал волосы; сложил крылья роскошным шлейфом и словно даже набрал в грудь больше воздуха, расправил плечи. Будь Раун девушкой, повелся бы. Или нет — Алиса вон всегда брезгливо, совершенно не стесняясь, морщила нос при виде советника. В любом случае сейчас это чересчур раздражало.

Вот только если не отдать перья, тот сам их возьмет, а так появилась возможность поторговаться.

— Разве что нашлось бы хоть что-нибудь, способное умалить…

— Чего ты хочешь? — грубо оборвал его Хоорс и, уперев кулаки в стол, заглянул в глаза.

И Раун честно задумался. Если бы ему только удалось помочь генералу и подтвердить его догадки, это было бы замечательно. Но все, что касалось Люциферы, Лион взял полностью на себя. Оставалась глава Охотниц — Алиса, в которой генерал был совершенно уверен, а Раун — совершенно нет. И надо было всего лишь доказать Лиону, как сильно он ошибается, пока не стало слишком поздно.

— Есть мнение, — осторожно начал Раун, отводя взгляд, — что отряд Хильды погиб не от рук Люциферы. Их убили, метнув в шеи ножи или скальпели, — на трупах не осталось орудий убийств. Кто-то забрал доказательства. Лион перетряс весь отряд Грифов, но никто из них ничего не трогал.

— От меня ты чего хочешь? Чтобы я тоже допросил Грифов? — перебил его Хоорс, презрительно сдвинув черные брови.

— Вы были там, господин советник. Когда искали Люциферу, верно? — Раун прищурился и глянул советнику в глаза.

— Все-то ты знаешь. Будут тебе ножи. Но если хоть одна душа…

— Я понял. О вас — ни слова, — каркнул Ворон.

— Умница, — губы Хоорса изогнулись в натянутой улыбке. Он протянул руку, но секретарь успел бросить:

— Ножи вперед, — и чуть наклонил голову, ожидая решения советника. Тот повернулся на пятках и в два шага нырнул за окно.

Раун торопливо потер раненую ладонь об угол стола — плоть чесалась неимоверно. Но легче не стало, и он зубами сорвал тонкие бинты и принялся царапать кожу. Остановился лишь, когда понял, что подстриженными когтями водит по совершенно здоровой ладони. Такого просто не могло быть, и он с удивлением и ужасом уставился на руку. Только утром так сильно рассек пальцы и ладонь, что даже не был уверен, что сможет написать хоть слово. Но ему это удалось, и ни капли крови не упало на священную книгу. Он подложил фолиант на стол Хоорса, пока тот был занят императрицей, и мигом улетел в госпиталь. Медсестра долго трогала края раны, бурча под нос про густую кровь, не вытекающую из таких порезов, а после добротно замотала бинтом, пропитанным лекарством. Она сказала, что раньше, чем через неделю, заживления ждать не следует. Но на коже не осталось даже шрама.

Может, всего этого просто не было? Ни голоса Самсавеила, ни книги, ни кристалла, ни исправленных строчек?

Вот только Хоорс, видимо, обнаружил книгу. И даже нашел закладку. Прочел тот самый ритуал и решил применить. А для этого ему понадобились перья Люциферы.

Раун попытался вспомнить, что писала его рука, но в голове было совершенно чисто, никаких воспоминаний. Это пугало еще сильнее, а любопытство подстегивало. Более того, память отказывалась показать ему даже страницу, даже иллюстрацию из книги.

Вдруг он забудет все, что сегодня произошло? А может, это будет не в первый раз. Как часто такое вообще случается? С ним ли одним?

— Вот, все шесть, — прервал его мысли вернувшийся советник императрицы. — Перья?

— Секундочку, — Раун мотнул головой, цепляясь разумом за реальность, и уставился на платок с императорским знаком. — Позволите? — одним движением руки вытащил из нагрудного кармана свой платок с генеральским символом, и, обернув им руку, достал все шесть ножей. — Алисы?

— Именно, — кивнул Хоорс, складывая свой платок обратно. — Мои перья?

— Разумеется, — Ворон обернул ножи и спрятал в стол. — Можно вопрос? — осторожно поинтересовался, отмыкая ящик и доставая коробочку с ценными перьями.

— Ну?

— Зачем вам они? — секретарь генерала повел крылом, показывая свою незаинтересованность, и подал коробочку.

— А это — не твоего ума дела. Ты — всего лишь тень Лиона, знай свое место, — елейным голосом отозвался Хоорс. Вырвал из рук Рауна коробку и вылетел в окно.

— Да, я — тень Ястреба. Безобидная, но полезная тень. А вы — старый Сизарь, возомнивший себя Павлином и фаворитом Лебедя, — тихо прошептал ему вслед Ворон и, присев на жердь, принялся за бумаги.

Метательные ножи Алисы покоились во мраке стола, но Раун еще не мог придумать, как их правильно применить. Одно он знал точно — обмен с советником прошел в его пользу. И таким подарком судьбы разбрасываться нельзя.

И в мыслях больше не было ни капли воспоминаний о том, что его молитва шестикрылому божеству была услышана.