#37. ...Если не смогу, буду любить против воли

Снова в сад прилетел соловей, улетевший давно.

Видит — розу в цвету и в смеющейся чаше — вино.

Прилетел и на тайном наречье мне звонко прощелкал:

«Ты пойми: что ушло, никому воротить не дано!»

— Полегче! — рыкнул Хайме сквозь зубы и поднял глаза на медичку.

— Вы сами виноваты! Полезли на целый город! — зашипела она в ответ, но перевязывать раны стала ощутимо заботливее.

— Я был не один, а с дикими Котами, — вяло огрызнулся он. Пожалуй, им было на что обижаться. Обещал бой против Волков, а в итоге отправил спасать и своих, и недобитых врагов. — И вообще в моем тумане вы бы не смогли ориентироваться.

— Вы своим туманом Винса напугали! — медичка зубами надкусила край бинта и, надорвав, запрятала концы. — Правая рука готова, давайте левую, мазь впиталась?

Хайме послушно протянул другую руку. Лиловые полосы исчезли, оставив после себя алые шрамы. Непрерывно хотелось их чесать, и лучше даже когтями, зубами. Лишь бы унять невыносимый болезненный зуд. Мазь из странно-пахнущих зеленых трав впитывалась плохо, но от нее становилось лучше. Медичка чистым платком убрала излишки и принялась забинтовывать руку, начав с пальцев.

— Не так уж я и испугался, — послышался обиженный голос рыжего Кота. Винс заглянул в шатер и поставил к ногам Хайме два мешка. — Вот вещи, что вы просили.

— Ах да, спасибо, — кивнул Хайме и принялся наблюдать за тем, как ловко медичка орудует бинтами, укладывая их крест-накрест.

— Вы правда уйдете? — Винс шмыгнул носом и потер разбитыми костяшками перебинтованный подбородок.

— Правда. Волков осталось не так уж много, вы сами справитесь. Сейчас я нужнее Химари, чем вам, — Кот пожал плечами, и медичка снова зашипела на него.

— Тогда я могу кое-что спросить? — потупился Винс и опустил глаза. — Кое-что личное.

— Валяй.

— Это вы Инузоку потушили? Тогда, двадцать лет назад? — выпалил он и глянул шисаи в глаза.

— Я, — помедлив, Кот кивнул. — Как догадался?

— Химари все сжигает, и я не замечал за ней какой-то другой стихии. Я думал, все шисаи владеют священным огнем, — принялся тараторить Винс. — А у вас туман. Вода, получается. Но той же природы, что и огонь Принцессы. Обычной водой мы не смогли потушить тот пожар, а когда горел архив Ангелов, то его удалось потушить из источника Самсавеила. Получается…

— И ты туда же? Сейчас начнешь причитать, что вода и огонь не живут в мире, это противоположные стихии, и вообще мне не судьба быть с Кошкой? — криво усмехнувшись, бросил Хайме.

— Нет, — стушевался Винс. — Я просто спасибо сказать хотел.

— А, так? Пожалуйста, — Хайме поднял руку, и медичка смогла перебинтовать плечо и грудь. — Это все вопросы?

— Д-да, — Винс попятился и едва не налетел на оставленный им же мешок.

— Тогда я пошел. А вы заканчивайте эту войнушку. Ангелов все нет, значит, и не появятся. Максимум, Охотниц под конец пришлют. Вот тогда — миритесь сразу, бравые девочки империи подсчитают потери и убытки, а затем вас всех расселят. Все понятно? — Хайме не без помощи медички натянул поверх бинтов узкие рукава кимоно, подвязал пояс и катаны, накинул хаори и встал.

— Спасибо, — пробормотал Винс. — Возвращайтесь к нам, как Принцесса поправится.

— Ну уж нет. У меня последней жизни всего половина осталась. Дайте хоть ее провести без войны и служения, — грустно рассмеялся Хайме и потрепал рыжего Кота по плечу. — Я больше не нужен вам, Винс. Вы справитесь.

— Но ведь…

Медичка осторожно подошла и закрыла рыжему Коту рот ладошкой.

— Можете на нас рассчитывать. Удачи вам, господин Хайме, — улыбнулась она и поклонилась вместе с Винсом.

— Берегите себя, — тепло мурлыкнул Кот и, взяв мешок с вещами, вышел.

Он думал, что Коты будут злы на него. Что они не отпустят просто так. Затаят обиду, попытаются помешать. Но они все, как один, выстроились вплоть до расщелины каньона и склонили головы, провожая его.

Что-то говорили вслед. Благодарили, желали удачи, просили спасти их Принцессу, обещали разбить Волков и вернуть себе былую жизнь. Но Хайме даже не слышал, и только шел, думая уже о своем. Больше всего его беспокоило то, что он не чувствовал вины и не считал себя в ответе за свой род. В его голове была только Кошка — воспоминания о ней, тоска и бесконечное отчаяние. Что, если она так и не проснулась?

***

В лагере царил порядок, в овраге были свалены трупы, в пролеске убраны ветки и кости. Тихо тлела нодья, еловые лапы бережно укрывали шатер, пряча от снега, запасы вяленого и копченого мяса сушились в редких лучах зимнего солнца. Как будто Кошка все убрала, ожидая его. Теперь она, должно быть, дошивает очередное платье. Или, быть может, сладко спит, не дождавшись его.

Но Химари лежала недвижима на коленях Люции, а Ева вытаскивала пропитанный кровью сверток паутины из ее бока. Заменила на новый, белоснежно чисты, алый кинула в горку под елью, где уже лежали перевязки и скомканные блюдца паутины.

Кот понял, что порядок — заслуга Паучонка, а мясо, развешенное по веткам — забота Люции. А значит, Кошка не проснулась. Священное яблоко не подействовало.

Бескрылая молча кивнула, завидев Хайме, а Ева кинулась в объятья, вжалась всем телом, уткнувшись носом в грудь, и что-то бессвязно забормотала.

— Оставаться здесь дольше нет смысла, — Люция укрыла Кошку и выжидающе глянула на Еву. — А Химари еще нужно подлатать.

Ева отозвалась сразу, бросилась к Кошке, на бегу разматывая новую паутину.

— Я принес все, что вы попросили, — Кот стянул с плеч мешки и поставил один из них, с теплыми вещами, поближе к укрытию. — Переодевайтесь, и мы двинемся в путь.

Он молча наблюдал, как бескрылая и Паучонок, наловчившись, меняют Кошке перевязки. Затем они переодели ее, сразу выбросив ржавое от засохшей крови кимоно, укутали в несколько слоев пледа, причесали и уложили на подстилку из шатра.

Кот остался с Кошкой, пока Люция и Ева дербанили мешок с теплыми вещами и переодевались. Химари сильно исхудала, бледные щеки провалились, пышная черная грива теперь была легко собрана в тонкую косичку. Хайме присел рядом и аккуратно оттянул веки, лиловые глаза были бледнее, чем обычно; принес еще целую веточку из костра — зрачки среагировали на свет. Все это заставляло крепко задуматься. Когда-то очень давно он дал Кошке обещание, и теперь его разрывало между обязанностью его выполнить и нежеланием прощаться с любимой. Она всегда боялась умирать, но не сами ощущения пугали ее, а мучения, сопровождающие долгую смерть. Он обещал избавить от них, обещал, что не даст томиться на грани между жизнью и забвением. Но вот этот момент настал, а он был не готов. Стиснул рукоять клинка, скользнувшего из рукава, и зажмурился. Давая такое обещание, он был уверен, что сможет перерезать ей горло, прерывая все мучения. Но вот она лежала, едва дыша, у его ног, полуживая, так и не пришедшая в себя. А убить ее рука не поднималась. Осознание собственного эгоизма делало еще больнее. Он прекрасно понимал, что не хочет прекращать ее мучения, хочет оставить ее, пусть даже такую, для себя. Жалость к ней перебивалась страхом остаться без нее. Он уже и не помнил, что значила жизнь без Кошки. Не хотел вспоминать. И как бы сильно он ее ни любил — себя он любил сильнее. Для себя принес теплые вещи, чтобы Кошка не умерла от холода. Для себя нарушил обещание и оставил ее жить и мучиться. Все — для себя. Осознание этого давалось болью в затылке.

— Я понесу Химари, идет? — грубоватый голос Люциферы вывел его из забытья. — А ты вещи и мясо возьмешь. Ева согласилась Кошкину одежду и патронташи с иглами отдельно тащить.

Кот кивнул, подпуская бескрылую к Химари. Так даже лучше. Если вдруг он передумает, Люцифера не даст ему убить Кошку.

Наблюдая, как бережно поднимает тело Люция, он не мог отделаться от чувства, что относится к бескрылой, как к равной. Пожалуй, их силы были одинаковыми, вот только в бою она поведет себя спокойнее, а он из-за мук обещания станет импульсивным. Она не позволит ему убить Кошку — это точно.

Хайме забрал положенную ему ношу, проследил, чтобы потух огонь и последовал за спутницами. Ева быстро убежала вперед, за что получила нагоняй от Люции. Но Кот убедил ее, что Паучонку ничего не грозит, он сам учует и услышит врага быстрее.

Стоило Еве скрыться за еловыми ветками, напевая песенку себе под нос, как Люция переменилась в лице. Стала обеспокоенной, мусолила слова, пытаясь что-то спросить. Но не решалась.

— Я вижу, что у тебя есть вопросы ко мне, — вздохнул Кот, поправляя лямки мешковатых рюкзаков. — Опять про мужественных женщин и воинов?

— Нет, — пробурчала Люция, отвернувшись. — Про Химари.

Кот заметил, что Люция тщательно всматривается и вслушивается, выискивая Еву. Значит, вопрос не предназначался для ее ушей. Или же она боялась за Паучонка? Скорее уж первое.

Помедлив, Люция спросила:

— Там, у каньона, Химари сказала мне про материнство и Еву, — она замялась, — почему?

— Почему Химари кинулась спасать Еву, хотя было очевидно, что все Волки ей не по зубам? — переспросил Кот, не совсем понимая, что имеет в виду обеспокоенная воительница.

Люция кивнула. Хайме пожал плечами, пытаясь определиться, что именно бескрылой можно знать, а что — нет.

— Однажды у нее был такой же выбор.

Люция непонимающе посмотрела на Кота.

— Между настоящей дочерью и чем-то более ценным? — предположила она, не понимая, о чем он говорит.

— Практически. Она выбирала между приемной дочерью и мной. Она могла прийти на помощь своим Волчатам, но не сделала этого. Шизука выжила, а вот Сейрен погибла, — Хайме заглянул через плечо на спящую Кошку. — Скорее всего, она винила себя за это. Даже не так. Она действительно винила себя за это.

Люция поджала губы, тоже взглянув на спящую Химари.

— А что тогда произошло?

— Война, — Кот пожал плечами. — Империя Кошек сменялась империей Ангелов. Я погиб — мне раздробило позвоночник и сломало ноги. Она оттащила меня в храм Самсавеила. Таких одиннадцать всего. В одном из них вы с Кошкой забирали оружие. Может, она показывала тебе — хрустальный грот, в самой глубине выщербленная в скале лиловая чаша с такой же лиловой водой. Любой из Кошек, кто окунется в нее, полностью восстановится. Так-то Кошки по три года воскресают, а в чаше не больше недели, — он искоса глянул на Люцию, проверяя, слушает ли она его. Но она была вся во внимании. — Она осталась меня защищать всю эту неделю, Ангелы тогда и в священные храмы смели заходить. А если бы ушла — сражалась бы плечом к плечу с дочерьми. Если бы она бросила меня, смогла бы сохранить Сейрен жизнь.

— Но? — Люция остановилась и повернулась к Коту в пол оборота.

— На нас никто не напал. И, знаешь, — он с тоской вздохнул. — Она ведь даже не любила меня.

— Вы же были женаты, — нашлась она, бросив взгляд на его черное кольцо на безымянном пальце.

— Она вышла за меня, потому что у нее не было выбора. Моя мать отказалась ее тренировать, между ними произошел очень тяжелый конфликт. А я защитил Химари. Решил, что больше не могу держать это в себе.

— О, какая романтика, — насмешливо фыркнула Люцифера.

— Никакой романтики, я даже не предлагал ей быть моей женой, — он поджал губы, подняв руку к глазам и посмотрев на тонкое черное покоцанное от времени и боев кольцо. — Мы часто работали в паре, пока она тренировалась как куно и убийца. Ей надо было учиться танцевать с мужчинами, учиться обольщать, совращать, дразнить и выпытывать сокровенные тайны. А я велся на нее, как последний дурак. Презирал их всех, и ее вместе с ними. Ненавидел. Неженственные, а всего лишь подобные женщинам, эти Кошки вызывали у меня отвращение. Она тоже. Но я все равно ее любил.

— Может, стоило потом разойтись и оставить друг друга в покое? — Люция поудобнее перехватила ношу, и куртка скрипнула, натянувшись по рукам. Наконец-то она вернула себе былую форму, что и двадцать лет назад.

— Может, и стоило, — Кот равнодушно пожал плечами. — Она дразнила меня, испытывала терпение и всячески нервировала. И до брака, и после, для нее словно не было его. Так, кольцо и клятва, которые ничего не значат, — он скривил губы в усмешке. — А потом она привела к нам в дом Волчат, Шизуку и Сейрен. Я был в ярости, все Кошки были, ведь это просто немыслимо — забирать в дом детей врагов. Но я стерпел, а она сдалась со временем, — он придержал тяжелую ветку ели, чтобы Люция легко прошла под ней.

— И тогда вы стали жить душа в душу, — закончила за Кота бескрылая, слащаво протянув слова, с издевкой.

Хайме в ответ разразился смехом.

— Я стал дразнить ее, подшучивать, подтрунивать. Потому что влюбляться начала она. Забавно было заставлять ее, взрослую Кошку, дочку погибшего императора, прыгать вокруг меня за несчастным яблоком. Она и на дерево лезла, плюнув на дорогие ткани и наряды. В озеро прыгала, забыв про макияж и прическу, — Кот прыснул смехом, вспоминая недовольное лицо Химари в потеках туши и разводах помады. Довольно прищурился, предаваясь воспоминаниям. — Я наслаждался!

— Садист, — пробурчала Люция, пригнувшись под очередной еловой лапой.

— Я любил ее.

— Эй! О чем вы говорите? — звонкий голос Евы вырвал их обоих из томительных размышлений. — Я место нашла. Там речка есть! Не замерзшая! — весело затараторила она, крепко стиснув бок рукой, но желудок предательски запел.

— Я подготовлю все для обеда, — отозвалась Люция, ускорив шаг.

У самой реки была бурая плешь вымерзшей травы, самое то для привала. Течение реки оказалось настолько бурным, что вода не замерзала даже у берега, но совсем недалеко заводь лишь немного колыхалась, собираясь у камней осколками льда. Люция ушла за дровами, а Кот, подхватив Химари, вместе Евой направился купать Кошку.

Пока он возился, обустраивая подобие ванны, чтобы Кошкино тело не унесло течением, Ева торопливо снимала паутину. Раны стали заживать, большая часть напоминала о себе только розовыми рубцами. Вот только в себя Кошка никак не приходила.

— Это кома? — тихо спросила Ева, обращаясь к Хайме. — Химари говорила, что у Кошек переход между жизнью и смертью тяжелый, — тут же попыталась она оправдаться.

— Нет, это десятая жизнь Химари, — Кот раздевался, ничуть не смущаясь взгляда Евиных глаз.

— Десятая? — Ева непонимающе глянула на него, и тут же дергано отвернулась.

— Да, — Кот бросил под камень доспехи и кимоно, оставшись в тонких холщовых штанах.

— У Кошек же девять жизней всего, — вмешалась Люция. Она стояла под сенью еловых лап, придерживая охапку узловатых веток.

— Девять, да, — Хайме кивнул. — Но это долгая история, — размяв плечи до хруста, он направился к Еве и Кошке.

— А нам предстоит долгий путь, — отозвалась Люция, недвусмысленно намекая, что хочет услышать больше конкретики.

— Кстати, куда мы идем? — ловко вынув Кошкино тело из вороха тканей, он понес ее к воде. Ева увязалась следом и, пытаясь что-то сказать, неловко забормотала под нос.

— В Ангельский град, за императрицей, — Люция склонила голову, наблюдая за ними со спины.

— Ева, что ты там бормочешь? — шикнул Кот, заходя по пояс в воду.

— Но она же женщина, я помою, — стушевалась Паучиха, вжав голову в плечи.

— Не понял.

— Она женщина, а вы, — запнулась и стала нервно теребить край куртки, — нет.

— Я ее муж, этого достаточно, — он непонимающе уставился на девочку, прижав Кошку к себе, держать ее на таком холоде долго было нельзя.

— Ева! — окликнула Паучонка Люция. — Иди сюда, поможешь мне, — рыкнула и недовольно поджала губы.

— Но он же, — Ева совсем смутилась и не могла решить, куда ей идти нужнее.

— Он же сказал тебе, что он ее муж. Оставь их наедине, — фыркнула фурия, склонив голову на бок.

— Ладно, — Ева глянула на Кота зверенышем и, отряхнув сапожки, побежала обратно к Люции.

***

Паучонок молчала, недовольно и смущенно зыркая на фигуру Кота, стоящего к ней спиной. Он все еще купал Кошку, потом там же, на берегу, сушил и растирал, не давая замерзнуть. А Ева сидела у слабого огня и утрамбовывала подстилку из еловых иголок и одеял, добытых Котом. Люция возилась с едой — снова мясо, немного овощей из мешков Хайме. Он даже сладости принес, и Ева едва не пустила слюнки, но такую роскошь фурия оставила на следующий день.

— Ты не ответил, — усмехнулась Люция, обращаясь к Коту.

Ева обернулась, Хайме стоял за ее спиной, держа на руках сверток с Кошкой.

— Тебе оно действительно надо? — пробурчал Кот, укладывая Химари рядом с Люцией. Бескрылая тут же подтянула ее еще ближе, уложив головой на колено.

— Я почти ничего не знаю о ней, — пожала плечами и подала Коту пузырек с ярко-оранжевой жидкостью. — Облепиха, раны хорошо заживляет, пользуйся, — махнула рукой, возвращаясь к своему занятию по жарке овощей.

— Ценная вещь, спасибо, — усмехнулся он, раскупоривая пузырек и рукой подзывая Еву.

Она насупилась было, но покорно подошла.

Хайме тяжело вздохнул, задумавшись, пока Ева раскутывала Кошку и готовила паутину. Воспоминания о прошлом он мнил позором всей своей жизни. Это была даже хуже, чем осознание собственной вины в смерти Сейрен, такой милой сердцу Химари.

— Та самая война, после которой ты стала маршалом, началась из-за меня, — прошептал он, закусив губу. — Мы жили в Инузоку, в Кошачьем квартале. Химари тогда ушла по заданию, и в тот вечер на нас напали, — под взглядом черных требовательных глаз Паучонка он принялся бережно обрабатывать Кошкины раны облепихой. — Это был личный отряд императора Ангелов. Он прознал, что последняя Кошачья принцесса жива. И не просто жива, перенеся утрату, но еще и счастлива, замужем, с детьми, — грустно усмехнулся Кот. — Я домой возвращался с лакомствами для Торы, а на пороге застал Тайгона, защищающего сестру. Он отбивался копьем, а Райга стрелами гонял по небу Ангела.

— Они убили всех кралытых? — тихонько прошептала Ева, растягивая паутину на ранах Кошки.

Хайме удивленно глянул на нее сверху вниз.

— Нет, это не так-то просто. Мы отбились от первого отряда Ангелов. Одного Тора прибила мечом к земле, другого Райга застрелил, третьего я убил. Еще четверых мы в лесу догнали и расправились. Остальные улетели, — Кот пожал плечами. — Мы за это время успели сбежать, побросав все. Ушли через обрыв в лес, там в горы, к храмам.

— Вы оставили Химари? — Люция скривила губы и покачала головой.

— Она должна была еще день провести на задании, мы не ждали ее. Я и вернулся на следующий день, но было уже поздно, — Кот с сожалением повел плечом, отворачиваясь. — Инузоку был практически сожжен дотла, а посреди пепелища лежала Химари без сознания. Все боялись к ней подходить, — Хайме внимательно осматривал Кошкино тело, выискивая ссадины и царапины, нуждающиеся в лечении. — Я думал, на нее Ангелы напали, когда мы сбежали. А потом до меня дошло. Я ведь потушил тот пожар от священного огня. Как и дошло то, что я ее теряю. Что, не сбеги я, трусливо поджав хвост, она бы не решила, что убили всю ее семью. Она бы не уничтожила половину города, пожертвовав за это своей жизнью, — он тяжело вздохнул, поежившись от холода, мокрые штаны чавкали, схватившиеся корочки льда трескались. — Я схватил ее и побежал к храмам. Мать всю жизнь вдалбливала мне в голову кучу всего про источники, ритуалы, всемогущего Самсавеила.

— Ты вылечил ее там? — Ева аккуратно подвинула его руку с талии Кошки и принялась латать длинную рану, уже затягивающуюся благодаря паутине. — Тогда мы можем вылечить ее там же! — она даже засияла, встрепенувшись.

— Не можем — нет больше шисаи, кроме меня и Химари. А Кошки, что выжили, не знают наших ритуалов, — хмыкнул Кот, не смотря на Паучонка. — Я не донес ее тогда. Она на моих руках умерла, — Хайме торопливо подтянул на Кошке штаны, сползавшие с тощих бедер. — В девятый раз умерла, даже не придя в себя. Все, что я мог — донести ее до храма, чтобы дети могли попрощаться.

— Я все понимаю, но твоя мертвая Кошка потом еще войну прошла, двадцать лет просидела в тюрьме и со мной сбежала, — Люция недоверчиво хмыкнула, принявшись снимать нанизанные овощи с ободранных веток.

— Райга вызвался отдать свои жизни в обмен на одну для нее. Есть у Кошек такой ритуал, три дня неустанных молитв трех шисаи. Всего-то нужно две ванны в толще кристаллов, вода из райского сада, жертвы и тот, кто готов эти жертвы принять, — Кот задумался, пытаясь вспомнить, было ли что-то еще. — Вроде все. Только вместо Райги умирал я, сравняв наш с Кошкой счет жизней.

Ева заглянула Коту в глаза, пытаясь прочесть, не врет ли он. Но Хайме не врал.

— Это, наверное, очень тяжело, — замялась Люция, опустив глаза. Все Кошачьи ритуалы были связаны с кристаллами и райским садом. И все они работали, если даже мертвую Кошку можно было воскресить. Значит, Хоорс был прав, и у них действительно есть шанс что-то изменить в империи.

— Я почти год провел без движения, но в сознании. Дети заботились обо мне вместе с шисаи и куно. Райга отнес тело матери в Инузоку и положил там же, где я ее нашел. Она должна была решить, что не умирала.

— Неужели она купилась? — усмехнулась Люция, подоткнув вместо своей ноги сверток одеял Кошке под голову.

— Да. И пока я восстанавливался, она воевала. Детям я запретил рассказывать ей обо всем, особенно о том, что мы живы, — горько усмехнулся он, помогая Люции встать.

— Зачем было от нее скрывать? Она же из-за вас воевала, — Люция поморщилась, разминая затекшие ноги.

— Ты имеешь в виду, почему мне было выгодно скрывать правду о том, что я ее предал? — фыркнул Кот, укрывая спящую Химари.

— Это не предательство, — бросила Люция и снова поджала губы.

— Еще какое. Восстановившись, я хотел найти ее, все объяснить, остановить. Но она сама нашла меня, захватывая храмы. Застала в облике тигра, а дети сбежали к морю. Слава Самсавеилу, шисаи не выдали нас, — Кот тяжело вздохнул.

— Она знала тебя пару столетий и вдруг не признала в звере? — Люция принялась вытаскивать из мешка мясо, перебирая его и лучше смешивая с солью.

— Конечно, узнала. Звала по имени, шпионила, разговаривала со мной, когда я увязался за ней. Но я не менял формы, научившись жить неотделимо от зверя, а она бросила эту затею, признав во мне обычного тигра из храма, — Кот хмыкнул. — Вот только я не смог ничего поделать. Все шло так стремительно — захваченные госпитали, отвоеванные храмы, гарнизоны. Война шла уже без Химари, она контролировала только часть ее — все, что касалось императора. Она жаждала расправы над его дочерью, в отместку за то, что он сделал с ее семьей.

— Ты мог все исправить, — грустно прошептала Люция, вспоминая, как они с Лионом гадали, из-за чего началась война. Они предполагали разные варианты, и безумные, и простые. Лопнувшее терпение, старые обиды, глупые предсказания из храмов. Им казалось, что цель Кошек — сам император. Им верилось, что Кошки просто хотят вернуть себе трон. А на деле Химари не было дела до трона и императора. Все, чего она хотела — мести за своих детей. Это даже не могло прийти им на ум. И, признаться, они не знали о том приказе, как и о существовании особого отряда.

— Я хотел, но когда я пришел в ее шатер человеком, ее в нем не оказалось. Она обманула Ангелов и, вместе с тем, обманула меня. Спряталась в катакомбах с отрядами, готовясь к последнему бою, — Кот хмыкнул. — На площадь церемоний я опоздал, на похороны у храма Ясинэ тоже.

— Я думала, ты упрямее, — фыркнула Люция, подбрасывая еловых иголок в огонь.

— Я тоже так думал. Но при виде ее мне становилось стыдно и больно. Все, что я мог — умереть от такого позора. Я ведь клялся ей в любви, обещал, что буду рядом, когда она будет нуждаться во мне. Обещал, что не оставлю ее одну в этом мире. Обещал, что не дам ей страдать. Но она страдала, нуждалась во мне, а я бросил ее. Она считала меня мертвым, и я решил, что так и должно быть, — Кот пожал плечами, отвернувшись. — Ваши Ангелы собирали диких кошек по всей империи, чтобы помучить мою жену подольше. Изабель все мечтала, что они порвут ее в клетке. И я попал к ним тоже. Нас морили голодом, а потом кидали ей, чтобы мы убили ее. Но почему-то Кошка так и не умирала, а нас становилось меньше.

— Она вас, что, живьем жрала? — Люцию передернуло.

— Не знаю. Когда меня к ней притащили, она и не думала нападать. Заметила, что я не пытаюсь ее убить, и успокоилась, — он пожал плечами. — Хотя я был готов, что она меня разорвет в клочья, она может.

Люция пихнула Еве под руку миску с мясом и овощами, отвлекая от латания ран. Хотя Ева уже и забыла, что должна была лечить Кошку, и только сидела с полуоткрытым ртом и таращилась на Хайме.

— На самом деле, было не так уж плохо. Голодно, но терпимо.

— А потом пришла я, — заключила бескрылая, вытирая с губ сок.

— Именно.

— Ты, наверное, ненавидишь меня за это, — протянула она, облизнув пальцы. — Я ущемила твое мужское самолюбие, угробила возлюбленную и вынудила стать снова человеком, — она избегала его взгляда, ей было слишком неловко.

— Напротив. Ты теперь не дашь мне сбежать от Химари, не дашь мне притворяться зверем, когда она очнется, не позволишь мне струсить, — и он грустно улыбнулся, крепко сжав едва теплую Кошкину ладонь с блестящим черным кольцом, болтавшимся на пальце. — Она — единственное, что мне по-настоящему дорого. Потому мне и страшно. Ничего не боюсь, кроме как тяжелого взгляда ее лиловых глаз. Ей есть, за что меня ненавидеть. И я боюсь, что она не простит меня. Никогда не простит.