#30. Дьявол может плакать

Вот — горе! Кровью слез ты захлебнуться должен,

Иль мир ликующий перевернуться должен!..

Пока твои глаза не высосала тьма,

Представь, что это сон, что ты проснуться должен!

Кошка застыла, пытаясь защититься от удара вожака Волков. Его секира сверкала над ее головой, а Химарины мечи враз потухли. Ева трясла клетку, но оторвать глаз не могла. В голове билась только одна мысль «Даже если Самсавеилу все равно, почему Люция не пришла?».

Волк рухнул Кошке под ноги, приложившись грудью на собственную секиру — его голову в шлеме насквозь прошел болт из ангельской стали, драгоценное сокровище Люциферы.

Ева присела на дно клетки на подкошенных ногах, ее все еще била дрожь.

— Пришла, пришла, пришла, — сорвавшимся голосом прохрипела она. Пришла и спасла Кошку от неминуемой смерти. Прекрасная Люция, добрая Люция, верная Люция. От охватившей ее радости Паучонок вытирала слезы и сильнее прижимала к груди клубок паутины. Всхлипнула, громко шмыгнув носом, и уткнулась лбом в клетку. Спасена.

 На краю каньона стояла Люция, отточенными движениями взводила арбалет, уперев его стременем в землю, и стреляла. Снова и снова. Она знала, что исключительно Ангельский метод ведения боя, с неба, беспроигрышен практически всегда. Не жалела сил и разила всех, кто мог ранить Кошку издалека, и волки с алебардами, секирами, пиками исчезали в потоке товарищей.

Химари кивнула, перехватив мечи удобнее, и одним из клинков указала в сторону Евы и лошадей. Волков не становилось меньше, но был шанс сбежать.

Люция прикинула расстояние. Единственным выходом было — поверху добраться до гейзера и спрыгнуть к коням, забрать обоих, Химари и Еву, и унестись отсюда как можно дальше.

Все звенело, скрежетало, свистело. Бескрылая только и успевала, прыгая по камням, изредка отстреливать самых надоедливых Волков, вдруг решивших на отчаянный поступок — забраться по крутому склону. Химари была совсем близко, прямо под ногами, и Люция старательно расчищала ей дорогу, высматривая место для прыжка. Лиловые клинки рвали и кромсали, звеня и разгораясь все сильнее от пролитой крови. Люция мельком глянула на клетку, Ева пыталась открыть дверцу, сосредоточенно выискивая снаружи хоть какой-то засов или замок.

Защелкнув арбалет за спиной, Люция спрыгнула с края каньона и, изрядно проскользив по крутому склону, едва успела затормозить у кучкующихся лошадей и не получить копытом в грудь. Животина жалась друг к другу, но совершенно молча, по привычке.

Дело было за малым — спасти Еву, чтобы Химари пошла за ней до самого Райского сада.

— Люция! — закричала Ева, вжавшись в клетку всем телом.

И бескрылая обернулась, с удивлением обнаружив за спиной дикого волка, припавшего на лапы для прыжка. Пока он решался, вгрызться ли ей в горло или схватить за ногу, она успела с размаху пнуть его в нос и тут же приложить пяткой в темечко. Нервно развернулась, но всех Волков взяла на себя Химари — на Кошку Псы бросались особенно рьяно. Собравшись с мыслями, Люция забралась на первого попавшегося коня, без седла это было весьма затруднительно. Фыркнув под нос, перехватила поводья и сильнее сжала ногами бока лошади.

— Пошла! — ударила пятками и, намотав поводья на руку, повела к высохшему гейзеру.

Оставалось совсем немного до заветного гейзера, сбоку к нему же спешила Химари, отчаянно отбиваясь от настырных Волков. Одна рука уже была ранена, словно чьи-то клыки распороли ее сквозь слой кимоно. Но Кошка старалась не обращать на это внимания, нервно поглядывая на раскачивающуюся над гейзером клетку.

Перед самой грудью лошади вдруг возник волк, прыгнул, ощерившись, и та от страха поднялась на дыбы. Люция в мгновения ока сорвала с пояса охотничий нож и кинула в горло псу. Услышала вскрик Химари и, тут же вытащив из сапога последний нож, метнула в Волка, пробившего Кошке ключицу. Но клинок срикошетил о сталь в единственную веревку, удерживающую дно Евиной клетки, и то распахнулось над бездной.

Люция почувствовала, как ее сердце ухнуло, пропуская удары. Волосы зашевелились, а онемевшие пальцы вцепились в поводья до побелевших костяшек.

***

Ева не успела даже закричать, только ахнула, легкие перехватило, а вмиг поглотившая ее тьма отозвалась недружелюбным эхом. Все пронеслось перед глазами: ужас на лице Люции; ворох Волков, нападающих на Кошку; Инпу, обещавший сохранить ей жизнь.

Воспоминания сдавливали сердце, но она не могла отделаться от мысли, что так и должно быть. Что чудовищу не место в этом мире, а раз с самого начала ее никто не любил, не стоило и мечтать.

Но она вдруг поняла, что никуда не падает. Только раскачивается на собственной паутине из размотавшегося клубка, та трещит едва различимо, но все еще держит. Глянула наверх и едва не разрыдалась от счастья. У самого края бездны на животе лежала Химари. Кошка осторожно обвила паутину вкруг запястий и потянула на себя. Кровь скользнула по ее рукам от сломанной ключицы и разбилась на щеке Евы. Горячая, густая.

— Держу, — сипло отозвалась Химари, подтягивая Паучонка все выше и выше, пока за ее спиной Люция разбиралась с обступившими их Волками.

Кошка притянула Еву за ворот, та и слова сказать не успела, как за руку ее дернула Люция и завела за спину.

И Ева послушно спряталась за ней, с ужасом и восхищением наблюдая за всем, что происходило вокруг. Люция, ловко орудуя одним из мечей Кошки, заставляла Волков держать дистанцию. В ней не было ни капли грации, и она, не чураясь грубой силы, добивала Волков ногами. Ее конь не подпускал к себе никого — загнанный в угол, он испуганно ржал и отступал к гейзеру. Тигр по ту сторону отбивался от врагов, охвативших их кольцом.

— Забирай Еву и беги! — рыкнула Кошка, вынимая из земли второй свой клинок. И Люция повиновалась. Разметала зверье возле лошади, бесцеремонно перекинула Еву через холку и забралась следом.

— Давай сюда! — крикнула Люция, кидая меч хозяйке. Она быстро повела коня, пока Волки не кинулись снова и, поравнявшись с Кошкой, протянула руку.

— Втроем мы не спасемся, — грустно отозвалась Химари, крепко сжав оба меча в руках, они тут же вспыхнули пунцовым пламенем. Ее фарфоровое лицо исказила гримаса боли, но Кошка сдержалась даже от стона.

Люция старательно разворачивала коня, отбиваясь от наступающих волков уже и ногами, и прикладом арбалета. Она хотела силой забрать Кошку.

— Пошла! — зарычала Химари, метнув иглу в круп лошади. Та заржала от боли и понесла Люцию.

Сколько бескрылая не била ее, не тянула поводья, задирая той голову, лошадь мчалась галопом на волю, в лес, оставляя Химари позади.

Ева зажимала рот рукой, заставляя себя не плакать, но поток горячих слез лился сам собой. Кошку поглотила серость волчьих тел, даже лиловое пламя стало неразличимым. Паучонок понимала, что видит Химари в последний раз, из таких битв не выходят живыми. Одна на сотни Волков, неужели она не знала, на что идет? А если знала, зачем пожертвовала собой? Нет, Ева не стоила этих жертв, никаких жертв и подвигов, и оттого было еще обиднее, еще больнее.

Каньон наполнялся новыми воинами, они спешили по крутым склонам к гейзеру, хватали оружие у поверженных бойцов, и рвались, спешили к Кошке. Как будто ей было мало тучи Волков. Ева утирала слезы и жалась к ноге Люции, но не могла отвести взгляда. Дернулась, мельком заметив в толпе нападавших знакомое лицо, и насухо вытерла глаза, чтобы разглядеть наверняка. Толпу Волков рассекал, верхом на гнедом жеребце, Кот Винс, тот самый, что практически убил Кошку на поляне. Вот только теперь дротики он пускал трубкой в стан Волков. И те, кто показался подкреплением Псам, оказались Кошками. Их было меньше, они были слабее, но их словно что-то вело. Преданность? Верность? Желание защитить Химари? Она отчего-то была им важна и нужна, как Еве.

Лошадь уносила их все дальше, и Паучонок смотрела, как в самую первую встречу, за спину Люции. Туда, где в черной ночи сияло лиловое зарево, так далеко, что не верилось в реальность его существования. Смотрела, как зарево гасло, тускнело. Так же она прощалась со своим родным домом, утопающем в пожаре, а теперь пора было прощаться и с Кошкой.

Срывался снег. Кружился липкими белыми мухами и, оседая на поле боя, чернел, алел, напитываясь кровью. Беременное снегом небо прятало лиловые звезды, поглощая мир во тьму.

Было до нервной дрожи больно, душно, так сильно, что Ева не чувствовала, как хваткие пальцы Люции удерживают ее ровно, вжав в лошадь. Та хрипела и плакала, погоняемая Люцией, спотыкалась о ветки, едва не падала, проваливаясь в ямы. И вдруг заржала пронзительно, горько; рухнула на передние ноги, свалив Еву в мокрый снег. Люция осталась верхом, спрыгнула, позволив умирающей лошади с переломанными ногами завалиться на бок, и, вынув из колчана стрелу, равнодушно полоснула наконечником по горлу животного, прекращая мучения.

Ева села, прижавшись спиной к дереву, уперлась руками в мощные корни, ища защиты. Ей вдруг стало страшно — слишком холодной, слишком равнодушной казалась Люция.

Люция вытащила псалий уздечки из лошадиного рта и кинула поводья в кусты. Выдохнув, взяла коня за ноги и поволокла под ель, минуя Евино скромное убежище.

Под вечно-зеленым раскидистым деревом можно было не бояться начинающейся бури. И Ева наблюдала за своей фурией, боясь даже пискнуть. Люция была сама не своя. Молчаливо собрала ветки для костерка и разожгла его, огниво в ее руке дрожало, но она быстро совладала с собой. И принялась монотонно разделывать коня голыми руками, словно это было важнее всего.

Ева боялась растянуть паутину, боялась увидеть мертвую Кошку. Она всем сердцем надеялась, что та выживет, но сама понимала, что это сродни фантазии. Волков было больше, гораздо больше, чем Кошек. И было так невыносимо видеть хладнокровную Люцию, равнодушно снимавшую шкуру с еще теплого животного. Паучонок подняла на нее глаза, с усилием встала на трясущихся ногах. Она готова была высказать Люции все, что о ней думает. Сжала кулаки и стиснула зубы. Она скажет все, что боялась высказать, спросит, как можно быть такой черствой и бездушной. И пусть Люция только попробует остановить ее! Ева уйдет, вернет Кошку, живую. Или мертвую. Вернет!

Паучонок подняла на фурию мокрые от слез глаза и вмиг осела. Она увидела, как трясутся ее губы, как алые крылья заостренного носа подрагивают. Люция спихнула тушу на землю, с силой сжала кулаки, шумно выдохнула и встала.

— Сиди здесь! — рявкнула она и ушла в начинающуюся метель.

Ева подползла к тлеющему костру и свернулась в клубок. Она не могла ничего делать. Совершенно ничего. Не могла глотать, дышать, моргать. Оцепенела от страха.

***

Люцифера вышла в метель, с силой зажала рот и нос рукой, давя в себе эмоции. Выдохнула, чувствуя, как по напрягшимся связкам тяжело идет воздух, толчками. Глотать было неприятно, словно кто-то душил изнутри. И это совершенно новое ощущение сбивало с толку. Люция смирилась со смертью Кошки, приняла это как должное, но тело вело себя странно.

Отдышалась, заставляя себя вдыхать холодный воздух только носом, и поплелась по заметаемым следам лошади — назад, в Волчий каньон. Она должна увидеть собственными глазами, что все кончено.

Гарпия прошла довольно много, когда увидела бурое пятно невдалеке, двигавшееся ей навстречу. Приставив ладонь ко лбу, Люция пыталась рассмотреть, кто это был.

В десятке метров от нее шел тигр, израненный, с поломанных хвостом. Он волочил за собой на ткани из-под шатра Химари. И за ними следовал шлейф крови, засыпаемый снегом. Лапы зверя дрожали, но он все равно тащил свою ношу. Ткань треснула в его пасти и расползлась сотнями нитей, Химари заскользила вниз по склону.

Люция бросилась к ней по сугробам, с ненавистью к себе ощущая, что плачет навзрыд. Треклятые слезы! Она и не помнила, когда плакала последний раз. Когда растили крылья? Может быть, и тогда — нет. Но сейчас, что было не так сейчас? Не страшно. Не больно. Но слезы все равно текли.

Тигр в несколько хромых прыжков настиг Кошку и склонился над ней.

Встал в человеческий рост с Химари на руках.

Люция остановилась.

Жуткие метаморфозы происходили с телом зверя. Лапы вытягивались, исчезали полосы, тело теряло свою гибкость и грацию, а голова становилась уже. Это определенно был мужчина. Высокий, сильный, белые полосатые лапы не уступали диким тигриным, резкие черты лица, очерченные скулы выдавали в нем волевого человека. Люция не могла отделаться от чувства, что ей стоит его бояться. А это чувство слишком редко посещало ее.

Копна длинных седых волос рассыпалась, закрыв лицо, а ворох плотной темной ткани вмиг скрыл тело. Химари на его руках казалась совсем хрупкой и беззащитной. Он укутал ее в полосатое полотно шатра, и она словно стала ребенком, сладко спящим у него на груди.

Кот покачнулся, припав на раненое колено, харкнул кровью и даже улыбнулся, разглядывая багряный сгусток в снегу. Оттеснив Люцию плечом, он понес Химари дальше.

А маршал отказывалась верить, шла за ним, пытаясь унять дрожь. Ей казалось, что она замерзает, хоть она и была тепло одета.

***

Ева услышала шаги. Чужие шаги, тяжелые, но так напоминающие поступь Химариного тигра. И не смогла пошевелиться от охватившего ее отчаяния. Что здесь делать мертвому тигру? Это явно не он. Кто водится в этом лесу и пришел на запах мертвой лошади? Волки? Медведи? Лисы? Любой вариант был одинаково страшен.

Но она нашла в себе силы обернуться.

Те же холодные голубые глаза, резкие черты лица. Она узнала его, как не узнать, ведь он спрятал ее от Волков и наказал молчать и не высовываться. Брат? Сын? В сердце екнуло — это был Кот из Кошкиного медальона, только гораздо старше своего портрета. Тот, о ком она говорила с затаенной теплотой. Муж.

Он так бережно придерживал полосатый сверток с телом Кошки, что казалось, будто он просто баюкает ее, охраняя сон. Но бурыми пятнами проступающая сквозь полотно кровь расползалась все сильнее. Ева подскочила и, не решаясь, что же делать сперва — смотреть на тело драгоценной Кошки или прятаться от пугающего гостя, так и застыла. Услышала потуги Люции успокоиться — она кусала руку и пыталась сдерживаться. Раз фурия рядом, бояться нечего. И Ева отступила, пропуская Кота поближе к догорающему костерку.

Кот уложил Химари поверх еловых иголок у самого огня и рукой указал Еве сесть рядом. Он казался спокойным даже когда отсчитывал пульс, прижав пальцы к Кошкиному горлу. Размотал ее, развязал порванный пояс, мельком взглянул на рваные раны, сочащиеся кровью. Пряднул ушами, выпрямившись.

Кошка тяжело просипела и замерла, опустив голову на плечо. Дышала, не просыпаясь. Ева спешно свела пальцы вместе и растянула нити паутины, на ходу заплетая их в бесформенный узор. Ведь это не страшнее, чем ссадины на узловатых коленях Телят латать! Да и раны Люции после каждого ее боя лечила же. Уж немного помочь точно сможет! И Ева сглотнула, заставляя себя не отводить взгляда.

— Люцифера! — рыкнул Кот, не оборачиваясь. Голос мурчащий, но слишком грубый. — Костер разожги сильнее. Приготовь стрелы, все ножи и иглы, — скомандовал он, закатывая рукава и собирая волосы в тугой хвост.

И Люция, не издав ни звука, повиновалась. Это было настолько необычно лицезреть, что Ева, отвлекшись, спутала паутину. Фурия металась у огня, складывала оружие у ног Кота, стаскивала с Кошки уцелевшие запасы игл и ритуальных ножей. Молчала, закусив губу до крови.

— Ева, готовь много паутины, тебе предстоит долгая ночь, — мягче и спокойнее прошептал Кот, сворачивая под Кошкиной головой край шатра.

Паучонок кивнула, расплетая паутину заново. А Кот принялся тающим снегом смывать спекшуюся кровь, мешающую разглядеть раны. Еве стало дурно, но она тут же взяла себя в руки. Если не найдет в себе силы быть сильной — Кошка умрет.

Даже заставила себя смотреть, как трепетно обмывает Химари Кот. Отчего-то раны вызывали в Еве ужас, хотя разумом она понимала, что Люции доставалось немногим меньше. Вот только Люция не умирала, не страдала от боли, и равнодушно сносила почти что любые травмы.

Было жутко, что-то внутри словно шевелило мерзкими лапками, барахталось в собственной слизи и отчаянно просилось наружу. Закашляв, Ева сложилась пополам, не в силах сдерживаться. И застыла, едва не ударившись лбом о скулу Химари. Нельзя потакать своим слабостям, нельзя опускать руки. Ева коснулась опухшей Кошкиной щеки, рассеченной от губы, приклеила пару нитей у края раны и принялась спешно залатывать ее, сплетая плоть и паутину в одно целое.

— Так держать, — отозвался Кот. И Ева вздрогнула от неожиданности.

Но он был прав, останавливаться, закрыв жалкую сквозную царапину, было рано. И Ева продолжила. Убрала растрепанные волосы, выбившиеся из Кошкиной прически, растянула паутину, чтобы поддержать сломанное львиное ухо, но Кот ее остановил.

— Иди сюда, иначе все это бессмысленно, — позвал он. И Ева обернулась. Кот трепетно промакивал рассечение на Кошкином бедре, сосредоточенно выискивая другие раны, угрожающие жизни Химари. — Ты же зашиваешь их, а не просто сверху плетешь? — поинтересовался он, подпуская неуклюжую Еву ближе.

— Да. Шью, — кивнула Паучонок, касаясь пальцами самого края раны на бедре. Почувствовала, как паутина проникает в кожу, сливаясь в одно целое, и начала плести.

Он поддерживал ладонями края плоти, соединяя их вместе, а Ева латала, подтягивая нити потуже, попрочнее. Кровь пульсировала прямо под пальцами, била, слабея с каждым ударом.

Когда работа была закончена, а рана от бедра до колена оказалась плотно затянута в паутину, Ева почувствовала, как покалывает пальцы. Резерв паутины на день кончился, все остальное организм станет высасывать из себя сам.

— А вот с этим я не знаю, что делать, — тихо прошептал Кот, осторожно отворачивая порванный край кимоно на боку Кошки. Огромная рана зияла гнойной чернотой, Еве показалось, что это внутренности ползут наружу. Оно пульсировало, кровь толчками стекала на полосатое полотно.

— Зашить? — просипела Ева, но не выдавила и звука, голос пропал.

— Она уже не так живуча, как раньше. И, я боюсь, — начал он, щурясь на трескучее пламя. Вынул ритуальный нож, поданный Люцией, и протер о колено, — что она умрет окончательно. А я уже не смогу исправить это.

Ева не видела его лица, только смотрела, как он купает клинок в рыжем пламени, нагревая лезвие. Смотрела, как завороженная, и не могла поверить, что он может говорить об этом так легко. Как так? И почему так просто? Так спокойно? И что значит — не смогу снова исправить?

— И вы оставите ее умирать? — хрипло отозвалась Ева.

— Нет. Я снова буду ее спасать. Но не уверен, что смогу, — и он кивнул Люции. — Держи ее. Крепко держи, не бойся сделать больно. Она может очнуться. Я надеюсь на твое бессердечие, — отчеканил он каждое слово, удовлетворенно разглядывая идеально наточенное лезвие.

Но Люция стояла перед ним на коленях, склонив голову, и держала в ладонях россыпь маленьких запаянных пузырьков с оттисками крыльев.

— Это антибиотики. Все, что у меня есть, — высыпала их дрожащими руками ему на колени и резко поднялась.

Он криво усмехнулся, перебрал их пальцами.

— Драгоценный дар. Надеюсь, сработает, — кивнул, обернул один из пузырьков краем темного кимоно и надломил, крепко сжал в кулаке. — Ева, укрой Химари и готовься. Люция, держи.

Фурия едва не растянулась на Кошке, придавив ее ноги, укрытые шатром, к земле и сведя раненные руки вместе. Кошка даже не дрогнула, все еще не приходя в себя.

— Пожалуйста, живи, — горько прошептала Люция.

Кот промокнул Химариным кимоно рану и крепко стиснул нож в руке. Ева торопливо плела сеть, прикидывая, хватит ли ей размаха пальцев. Выходило почти впритык, но Кот еще раз макнул клинок в пламя и принялся управляться с раной. Он разрезал ее сильнее, стал скрупулезно рассматривать в свете огня и ковырять, вытаскивая забившуюся грязь. Ева поняла, это все из-за нее, Кошка ведь животом кинулась на край гейзера. Кот принялся поправлять пульсирующую и сочащуюся кровью плоть, искоса поглядывая на лицо Кошки. Так и не очнулась, даже не дернулась, только гримаса боли так и осталась на лице. Кот высыпал содержимое пузырька в рану, ножом аккуратно распределил, хмыкнул и, разбив еще один, высыпал и его.

— Шей. Туго, — пробурчал Еве, убирая руки.

Паучонок приложила ледяные ладони к животу и спине Кошки, паутина натянулась. Не хватало. Но Ева все равно полностью вплела ее в бок и принялась за самые края, дополнив вширь. Оставалось за малым, свести края плоти вместе, Ева намотала на палец ведущую нить паутины.

— Там крови много, я не могу оставить всю там, ведь ей хуже станет, — прошептала она, мостясь на выступающих тазобедренных костях Кошки.

— Нужно что-то впитывающее и чистое, — Кот поморщился, бегло выискивая хоть что-то подходящее рядом.

— Я поняла, исправлю, — Ева кивнула, облизнув потрескавшиеся губы. Во рту становилось сухо, но нельзя было даже цепляться за мысль, что паутина пьет ее соки, медленно убивая. Не сейчас.

Ева отогнула край паутины, чувствуя, как уже слившаяся плоть холодеет под пальцами. Наспех сплела бесформенный ком и вложила его в рану, распределив пальцами по всей ее длине. Кровь не била, даже не пульсировала. Ева сглотнула. Мертвая?

Кот будто услышал ее мысли — прильнул полосатым ухом к груди Кошки, зажмурился.

— Дышит.

Ева выдохнула и продолжила. Накрыла паутиной, оставив снаружи кончик полотна внутри, укрепила ее, зацепила по-новой.

— Держите ее, — осторожно попросила, грея пальцы дыханием. Кот положил руки рядом с краями раны. И Ева потянула за нить паутины, собирая под ней плоть край к краю, Кот помогал, подтягивая посильнее, но очень аккуратно, словно боялся навредить.

— Сухожилие зашить сможешь? — бросил он, убирая руки и поднимая острый нож Люции.

— Смогу, если подержите, — Ева кивнула. Она никогда в жизни этого не делала, но ведь могла же. Научится. Справится. Спасет милую Кошку. Ей так хотелось в это верить.

— Я подержу, — отозвалась Люция, отпуская Химари.

Ева кивнула. И пока Кот возился со сломанной ключицей Химари, они управились с голенью Кошки, задетое сухожилие поддалось с одиннадцатой попытки, и то после того, как Люция разрезала рану нагретым ножом сильнее.

Плечо Кошки было залатать еще проще, ухо решили оставить сломанным.

Пока Кот скрупулезно возился иглами в ране от алебарды на плече Химари, Люция растирала спиртом ледяные подушечки Кошкиных лап и посильнее кутала их в полах шатра. Ева осматривала Химари, тонкими пальцами тщательно прощупывая каждый сантиметр бледного тела. Даже осмелилась разбинтовать грудь и проверить ребра.

Как же было стыдно. Ведь это из-за нее Кошка с наливающимися синяками и рваными ранами лежала полумертвая в лесу. Ведь можно было этого избежать! Ева хотела думать, что это можно было предотвратить, но боялась узнать наверняка. Паутина безошибочно скажет, должно ли это было быть в Кошкиной жизни или нет. Но что, если должно? Что, если она обязана была пожертвовать собой? Что, если она должна умереть, а их жалкие потуги продлят ее мучения, от силы, на пару дней?

— Латай, — дал отмашку Кот, убирая окровавленные руки и вытирая их о снег.

Заплетая ключицу, Ева чувствовала сквозь паутину, что та закреплена сломанными иглами.

— Я оставлю дырку, чтобы их вытащить можно было, — Ева вытерла испарину со лба. Ее едва ли хватит на эту рану, паутина скользила с пальцев так медленно и мучительно больно.

— Нет, кость все равно не зарастет, — Кот бережно сложил иглы в мешочек и бросил у огня, к ножам.

Ева послушалась. Ее тошнило, но рвать было нечем, то были просто бесполезные позывы желудка хоть как-то обратить на себя внимание. Он говорил, что сама Ева сокращает свою жизнь. Ну и пусть. Так тому и быть. Заслужила. Годом меньше, годом больше — никакой разницы, если Кошка может выжить.

Паутина плелась с кровью, розовая, блестящая, влажная. Ева закашлялась. От боли на глаза навернулись слезы.

Кот обхватил ее ладонями за плечи. Ева хотела было вырваться — он скажет, чтобы она перестала. Непременно скажет! Но она обязана спасти Кошку. Обязана!

— Держись, — только и отозвался он тихо-тихо.

И Ева плела, соединяя пульсирующими пальцами паутину и кожу. Пачкаясь в собственной крови, едва сдерживая рвоту, заставляя себя тянуть нить сантиметр за сантиметром. Даже если хотелось кричать, даже если становилось невыносимо холодно.

— Все, хватит, — он крепко сжал ее запястья и сложил пальцы в кулаки, силой оборвав алые нити.

Еве хотелось орать. Так не должно быть! Если — «хватит», значит, Кошка мертва. Так не должно быть! Так нельзя!

Кот потряс ее за плечи и крепко обнял, не давая вырваться и даже пошевелиться. Паучонок зарыдала, вцепившись в мокрый от пота ворот его кимоно. Взвыла, видя, как Люция поднимает полотно шатра и укрывает им Кошку, подтыкает под нее. Вот, сейчас она накроет ее голову краем ткани, и все будет кончено. Все будет зря. Но Люция села рядом с Кошкой и подняла с земли нож. Ева от ужаса дернулась, почувствовав, как по спине пополз липкий ледяной пот. Фурия поднесла лезвие к Кошачьему носу Химари, и Ева заметила, как по нему медленно пополз туман. А на шее пульсировала, медленно-медленно, слабо и едва различимо, вена. Живая.

Ева позволила себя на миг закрыть глаза и не заметила, как провалилась в спасительный сон.