Капкан

Я не помню своих родителей. Я попал в детдом в младенческом возрасте и при мне не нашли никаких особенных вещей, говорящих из каких я мест, кто возможные родители. Да простой записки с указанием пола и имени не оказалось. Потом, когда вырос, не особо интересовался своим прошлым. Не знаю, может, это сыграло важную роль, отчего «Комитет» и взял меня на карандаш.

Я не имел эмоциональной связи с биологическим отцом и матерью, но откуда ей взяться? Так что, выйдя из детдома, даже мыслей не было искать их. Зачем? Воспитатели, директор дома, заведующие — вот были мои родители. Да и, наверно, родившие меня люди давно забыли о моем существовании, а «Комитет» не забыл.

Это случилось после армии.

Демобилизовавшись, я решил расслабиться. Где? Конечно, в баре, туда и приходил в выходные дни. Я называл такое времяпрепровождение — ставить на место мысли и чувства, разбавляя алкоголем.

В один из таких вечеров я не обратил внимания на человека, севшего рядом. Он что-то начал говорить, а я только слушал краем уха. Погруженный в спиртовой морок, я не собирался вникать в речи незнакомца. Мне было плевать на него.

Но незнакомец все болтал и болтал, но тут насторожила фраза, выбившаяся из общего потока: «Мы знаем вас с положительной стороны и ваша заявка…». Человек замолчал и, внимательно посмотрев на меня, спросил:

— В чем дело?

— Откуда вы знаете, что я уже подал заявку?

— Ну, это наша профессия. Надеюсь, вы ее отзовете и перейдете работать к нам?

— А на каком основании?

— Я еще не озвучил его.

— Вы из «Комитета»?

— У вас хорошие аналитические способности, — сказал он, пригубив виски. — Да, я оттуда.

Вот уж не думал, что слухи подтвердятся. Эта организация действительно имеет штат вербовщиков и берет людей на работу. Обычно хлеб за желудком не ходит, а тут…

«Комитет» был тогда уже волшебным словом. Эта корпорация имела филиалы в нескольких городах. Центральный офис располагался в Серышевске. Я находился вне системы, поэтому смутно представлял, как она работает. Действительно, а что это? Объединение людей по политическим, экономическим и другим интересам? Некая секта? Закрытый клуб? Что-то вроде масонской ложи? Но все вопросы подвешены на тонких ниточках, одно неловкое движение — и порвутся. И тут ломай, не ломай голову, но людские толки родились вне «Комитета», поэтому грош им цена. Я забыл о выпивке и внимательно рассмотрел вербовщика. Я ждал от него, что он расскажет об организации, может, нечто поражающее мое воображение, возможно, неизвестные факты, устроит маленькую рекламу для привлечения на свою сторону. Однако незнакомец произнес:

— Зорин Семен Павлович?

— Верно. Это я. Почему засомневались?

— Да так, — ушел он от ответа.

— Я не знаю, какую работу вы хотите предложить мне, оттого и осторожничаю. Кстати, а почему «Комитет» заинтересовался мной?

— Понимаете, брать людей, которые приходят к нам по доброй воле не в нашем стиле. Мы шерстим досье и выбираем сами, предлагая соответствующую должность. Касаемо вас, скажу. Есть причина. Специфическая. Вам она покажется странной. — Вербовщик выдержал паузу. — Вы — детдомовец.

— И только?

— Для нас это важно.

Собеседник замолчал, затем, заказав еще порцию алкоголя, вынул из кармана клочок бумаги и что-то записал.

— Возьмите, это наши координаты. Если надумаете, звоните. Работу мы предлагаем непыльную, административного характера. Организация различных кампаний, так сказать. Не пожалеете, уверяю.

Я ответил: «Хорошо». Бросил короткий взгляд на цифры, выписанные изящным округлым подчерком, а ниже: «Сергей Сергеевич». Буквы были пухленькие, казалось, похожие друг на друга, а строчка на удивление ровная.

— Вот и отлично, — сказал вербовщик, сделал последний глоток, расплатился и покинул бар.

Он что, ради меня сюда приходил? Конечно, такое внимание польстило, но неужели я такая важная фигура? И причем здесь детдомовец?

Я положил записку в карман и задумался: «А собственно чем занимается «Комитет»? В его ведении находится ряд крупных торговых точек, и это уже не пустые слухи, а проверенная информация. Надводная часть айсберга видна всем: товар, деньги, навар. Хорошие средства — отличная база для других дел. Каких? Что желает корпорация, облаченная властью? Конечно, еще большей власти».

Несмотря на сомнения, я на следующий день набрал номер, понимая, если уж говорить начистоту, меня ждет высокооплачиваемая работа. Люди, работавшие в «Комитете» тайны из заработка не делали.

Дозвонившись, задал вопрос:

— Сергей Сергеевич, поясните подробней, в чем будет заключаться моя работа?

— Непорочные Отцы.

Вот уж действительно обухом по голове.

— Административная работа, я же сказал тогда. Если вы хотите еще точнее, то у вас будет право голоса при решении задач, выдвигаемых Наставником перед Непорочными.

Мысли немного оттаяли.

— Как? И с чего такая честь? Сразу в Отцы? Вы не перепутали?

— Кадровый голод, если коротко. Кроме того, у вас нет родителей, а это важно…

Вот, заливает! Голод у них кадровый. Совет при главе «Комитета» деньги лопатой гребет, и еще у них вакансии есть. Вербовщик что-то молол по телефону, но слова прошли мимо сознания, даже не задержавшись.

— Погодите, Сергей Сергеевич. Я ничего не понимаю.

— Это я не понимаю. Вам само в руки течет, а вы тормозите, извините, конечно, за грубость. Ничего не скажу определенного, потому как вопрос относительно вас решил сам Наставник, а я только исполнитель. Кстати, вы будете числиться старшим дозорным и внештатным Отцом.

— Это как?

— Вопрос деликатный. Вы рождены естественным путем, в отличие от Непорочных Отцов, которых вырастили в пробирках. Поэтому вы и внештатный. Или вас это оскорбляет?

— Нет, просто я пытаюсь разобраться в этом бреде.

— Ну, почему же бред?

Получалось, Отцы — привилегированная каста господ, ограниченный круг людей. Точно, секта! Почему-то сразу возникли аналогии с фашизмом. Сергей Сергеевич, словно поняв мои мысли, произнес:

— Поймите, господин Зорин, мы не страдаем шизофреническими расстройствами религий левой руки, мы не культивируем идей о высших и низших расах, мы…

— Вы один из них?

— Непорочный Отец? Нет, я просто секретарь, исполняющий чужую волю. Возможно, вас сбило с толку само наименование совета при Наставнике, так это сделано специально. Должны же мы как-то обозначать его? А тут такое красивое название, да еще суть отражает. Понимаете? Дети из пробирки. Искусственное оплодотворение — вариант непорочного зачатия.

— Я не понимаю, а к чему такая морока?

— А приходите к нам, тогда узнаете, или вы…

— Нет, я не передумал. Назначайте время.

Так я стал старшим дозорным, а на самом деле глазами и ушами Наставника. Обычная практика для нашей организации.

…

— Поэтому, Микки, я легко получил разрешение на поездку с бригадой мусорщиков. Руководитель «Комитета» согласился, но отказал в поисках Даньки, и здесь я с ним согласен. Вряд ли мы сможем при таком тумане разыскать его.

— Да что мы все здесь делаем?! — взорвался Микки. — К чему этот маскарад должностей? Чего мы скрываем? Свалку? Кому она на хер нужна? Да еще ты, Палыч, стучишь.

— Не надо громких слов! Наставнику нужно быть в курсе…

— Да пошел ты!

Они сели в автомобиль. Старший дозорный запустил двигатель, но, прежде чем тронуться с места, обратился к Микки:

— Хорошо. Я отвезу тебя домой. Ты успокоишься и все обдумаешь. Если станет противно, выйдешь из «Комитета», но я думаю, ты только сделаешь себе хуже. Я не угрожаю. Я хочу сказать, что все это пустое стремление быть над схваткой, остаться чистеньким, пока мы разгребаем дерьмо. Самый лучший способ не совершать ошибок — минимум движений. Верно?

Палыч замолчал и больше в пути не произнес ни слова.

Автомобиль пронесся по улицам. Металл, стекло, пластик и бетон вновь промелькнули в окне машины.

Человек не любит, когда его обманывают.

Человек ненавидит ловушки.

А Микки понял — он попал в двойной капкан. Он презирал себя вдвойне. Его обманули. Заманили на свалку, но можно ведь было отказаться, сказать решительное «нет» и покончить навсегда с томившим любопытством. Теперь поздно. Попался. Легко. Не глядя. И спорь до хрипоты, по чьей вине пропал Данька. Но Микки ходил туда, значит, часть вины лежит и на нем. «Однако, — подумал он, — Палыч хитрее. Не остановил меня, зная об опасности. Приберег все козыри напоследок. И вот, Данька исчезает на свалке, затем Палыч замял дело. Все обошлось. И как бы я должен быть ему благодарен? Сволочь! Круто я вляпался. И уж из «Комитета» не уйду — прирос и душой и телом. Где я еще найду такую работу?».

Микки был дома. Он прилег на диван. Мысли беспорядочно засуетились, забегали из одного уголка сознания в другой. Их нестройный хор запел в голове. Он приказал им молчать. Они успокоились, но вновь распоясались. Какофония грызла мозг. Он не заметил, как нырнул в короткий тяжелый сон. Из него Микки вынес серый и липкий сумрак, ледяной холод, призрачную фигуру Наставника.

Но пришла Алька и развеяла дурноту, разогнала туман мыслей. Мирок квартиры своими стенами отгородил сознание от Серышевска. Свалка осталась в той жизни, атрибуты, сопутствующие ей — тоже. Стало спокойней. И даже, когда слово «Данька» вдруг вынырнуло на поверхность сознания, ничего не изменилось. Другие оттенки переживаний завладели дозорным. Муть прошлого поднялась в душе, обнажая воспоминания.

Давно, сколько-то лет назад, он не знал, чуть не расстроилась его дружба с Данькой. Готов был уже поругаться в пух и прах с другом, но время сгладило острые углы. Время? Ведь говорят: ищите женщину. Алька. Она. История стара, как мир, глупа, банальна, обыденна.

Тихое упрямое соперничество возникло между двумя мужчинами. Проскакивали искры, бросались косые взгляды и хитросплетенные фразы, обороты, а все ради того, чтобы ужалить друг друга. Не оскорбить, не унизить, а лишь изящно, но менторски снисходительно ткнуть: «а вот тут ты не прав», «извини, приятель, ты лопухнулся». Но подпольная война слов так и не поднялась из катакомб. Она захирела без разнузданного и жгучего солнца открытой ревности, затихла, присмирела и сошла на нет.

Алька сыграла не последнюю роль в этом. Она, как цветок жизни, наблюдала и радовалась вниманию Даньки и Микки, но не могла допустить вражду между ними? Они были рядом, и это главное для нее. Алька одарила вниманием обоих. Была глупа и наивна? Вряд ли. Раз сумела не раскалить противостояние добела. Дружба сохранилась между двумя мужчинами, но что-то пролегло невидимое. Все шло чинно и благородно, но за этим фасадом любезностей скрывался скелет взаимоотношений, переставший обрастать приятными мелочами дружбы. Дружба застыла. Она твердым куполом нависла над Данькой и Микки. Замерла, подобно времени на фотографии. Получился красивый снимок-напоминание. Дружба не развивалась, но и не разошлась по швам. В состоянии странной неопределенности друзья расстались на несколько лет. Затем встретились в «Комитете».

Микки, вспоминая те дни, не мог выловить той детали-изюминки, которая бы указала на Алькино чувство: «Как она? Кого любила? Его, или меня?».

А ведь так хотелось потешить свое самолюбие. Он не желал думать, что все было игрой. В обман он не верил. Что-то легкое, почти воздушное, как безе, виделось ему в прошлом, поэтому и не хотелось портить себе настроение.

Когда он рассказал Альке о происшествии на свалке, она не подала и вида. Проглотила новость, как привычный перекус по утрам. Какие-то общие слова удивления и сожаления были, но не более. Тоненькая иголка ревности кольнула Миккино сердце, растревожив память о прошлом противостоянии с Данькой. Микки спросил себя: «Она еще любит Даньку?». Но тут же обрадовался возникшему вопросу: «Значит, со мной все в порядке. Раз сердце растревожилось, то живо чувство, мне не безразлична Алька».