Солёный вкус сладкой карамели

В комнате был бардак. Дверцы и ящики мебели открыты и выдвинуты; вещи, которые находились в них, выброшены на пол. Пол усеян разными вещами. Если это шкаф, то одежда и разнообразное бельё. Если рабочий стол, то ручки, карандаши, прочие канцелярские принадлежности и бумаги. Книжный шкаф, значит, дверцы распахнуты, а книги грудой валяются рядом. Постель находилась в беспорядке: покрывало скомкано и брошено на лежащий рядом стул, одеяло также скомкано, подушки измяты, будто их топтали. В общем, такое впечатление, что что-то искали, а вот что, я не знаю.

Я попытался вспомнить, что было до этого бардака в квартире (уверен, что и в других комнатах беспорядок), но не смог. Процесс вспоминания осложняла дикая головная боль и то, что я связан. Если быть точным, ноги перетянуты скотчем у ступней и у колен, руки за спиной притянуты запястьями друг к другу, но кисти свободны, во рту кляп.

Бросив вспоминать, я будто гусеница, которая страдает ревматизмом, пополз из спальни, попутно разглядывая остановку. Да, как я и предполагал. Слева находилась маленькая прихожая. Верхняя одежда, которая хранилась в шкафу, лежала на полу. Справа — зал. В зале оказался еще больший бардак: стеклянные дверцы расколоты, хрусталь в серванте разбит, а зеркала покрыты паутиной мелких трещин и тот же хаос с вещами, которые хранились в ящиках. Я не стал подробно изучать предметы и прополз дальше. Ванная комната. Та же история. Свет, естественно, я не смог бы включить — не дотянулся бы, но в полумраке, глянув в приоткрытую дверь, заметил на полу бритвенные приборы и зубные щетки с тюбиками. Наконец, кухня. К моему удивлению, здесь был меньший беспорядок. Битую посуду я не заметил, но пол усеян столовыми приборами: ножи, вилки, ложки. Заметил штопор и ручную открывалку для консервов. Валялись деревянные лопатки, половник и еще некоторое количество предметов, назначение которых я не смог определить.

Здесь решил отдохнуть, но тут мое внимание привлек кухонный гарнитур и столик. Все они были выполнены в едином дизайне. Ничего странного, но их особенностью было то, что торцы столешниц декорированы дюралюминиевыми накладками. На углах они могли быть острыми. Я решил проверить. Для этого пришлось настолько извернуться, и буквально попытаться заползти на стену, упираясь в нее грудью и лицом. Ясно, что мне долго приходилось пыхтеть и несколько раз заваливаться на бок и начинать сначала восхождение. В третий раз удалось. Затем я осторожно отпрыгнул от стены и, падая назад, ухватился пальцами за угол стола. Это была удача. Через несколько минут я перетер скотч и сполз на пол. Вынул изо рта кляп, взял нож и разрезал путы на ногах.

Затем встал и прошел в ванную комнату, включив свет. Глянув в чудом уцелевшее туалетное зеркальце, понял, почему так раскалывалась голова. Над левой бровью зияла чудовищная круглой формы рана. Кровь уже запеклась, но меня привлек металлический тусклый отсвет в центре раны. Я приблизил лицо к зеркалу и не поверил своим глазам: действительно, металл. Через мгновение понял, что до сих пор держу в руке нож. Как завороженный страшным, но магическим зрелищем, я рассматривал металлический предмет над левой бровью. Рука с ножом сама потянулась к ране, и через пару секунд колебаний острие сковырнуло металлический предмет. Он упал в мойку, звякнув, и скатился к сливной решетке. Он был слишком крупным, чтобы провалиться в отверстие. Я рассмотрел предмет со всех сторон. Пугающее открытие — это пуля, сплюснутая пуля. Наверно, такой она становится, когда попадает в бронежилет, например, или в другую преграду, которую не может пробить. Кто-то стрелял в меня.

Я еще раз глянул на собственное отражение и изучил рану, но кроме порванной кожи, которая спеклась с кровью, ничего не заметил. Изучая повреждения над бровью, вспомнил, что когда освободился от пут и встал, то заметил на столе листок бумаги формата А4. На нем было что-то написано.

Я вернулся на кухню и взял листок. Еще одно открытие — это был мой почерк. Я уверен. Не узнать своей руки не мог. Значит, не все забыл о себе, а вот при каких обстоятельствах написал эту странную фразу, не знаю. Память ответила глухим молчанием. Фраза была такая: «Это мой единственный шанс. Я поставил на кон последнее, что у меня осталось — жизнь. И теперь придется только одно: ждать соленого вкуса сладкой карамели».

Я ощутил сильную головную боль, точно кто-то внезапно подкрался сзади и с размаху ударил по затылку. Нож выпал из рук. Я, опираясь о стену, сполз и сел на пол, вытянув ноги. Посмотрев на лист бумаги и на бессмысленную фразу, отбросил лист. Закрыл глаза. Боль, пульсируя, начала затихать. Я машинально считал пульс и, видимо, забылся, потому что трель телефона заставила вздрогнуть меня.

Звонил проводной телефон, висевший в прихожей.

Взяв трубку, осторожно произнес:

— Алло.

— Это ты?

— Я, — по инерции ответил я.

Хотя кто я, конечно, не знал, кроме того, что я был связан, в меня стреляли и еще эта чертова записка.

— Отлично, — ответили на том конце линии.

— Ты вообще кто?

В трубке нервно засопели. Я подумал о том, что голос, говоривший со мной, нельзя было определить как женский или мужской. Он был бесполым.

— Ладно, пока, — вяло пробормотал я.

И был уже готов положить трубку, но собеседник запротестовал:

— Погоди, погоди, погоди!

Именно в этот момент, не зная о чем говорить, я спросил незнакомца:

— Ты что-нибудь знаешь о соленом вкусе сладкой карамели?

— Я… Я… — Собеседник еще промямлил что-то невнятное и замолчал, а затем выдал: — Сейчас буду! — И бросил трубку.

Закрыв глаза, я стоял и слушал короткие гудки, затем медленно положил трубку и, открыв глаза, сосредоточенно изучил дверь в прихожей. Если незнакомец захочет войти, то я не смогу открыть ему дверь, я даже не знаю, закрыта ли она на ключ, но это легко проверить, а если все-таки закрыта, то где ключ от квартиры. Ведь это не моя квартира. Обстановка незнакома. Думаю, не имеет смысла прибираться в комнатах. Пусть он придет, увидит бардак и объяснит. Уж тут я не забуду спросить у него, что вообще здесь происходит и что произошло до того, как я очнулся.

Головная боль утихла.

Появился голод.

Вернувшись на кухню, я открыл холодильник. В холодильнике все было в порядке: куча разнообразной еды, и она аккуратно расставлена по полкам. Я взял ролл-цезарь и цитрусовый сок. Не спеша перекусил. Решил проверить морозильную камеру. Она располагалась внизу. Верхние отделения оказались пусты, а в нижнем самом большом отделе, в котором обычно хранится мясо, я заметил полиэтиленовый пакет, внутри которого что-то было. Что-то легкое и плоское. Вначале я не мог рассмотреть, потому что изморозь скрывала от меня содержимое, а когда вынул его и положил на стол, то удивился. Это были черно-белые фотографии в не очень хорошем качестве. С большим удивлением я начал рассматривать снимки незнакомых людей. Вся эта коллекция, конечно, для меня не имела смысла. Кто они? Где фотографировались? Глаз заметил повторяющиеся лица, причем некоторые лица на одних снимках оказались моложе, и те же самые лица на других снимках старше. Это, кажется, семейный альбом. Я выбрал одного героя, который был на всех снимках, и, используя его в качестве ориентира, решил разложить фотографии в хронологическом порядке. Вот здесь незнакомый мне герой старше, здесь моложе, здесь он еще ребенок, тут старик и так далее. Узнавать повторяющиеся черты не составило труда.

Я раскладывал снимки до тех пор, пока не позвонили в дверь. Я быстро сгреб фотки в стопку и положил в пакет. Убирать его в морозильник не стал, спрошу у гостя насчет их, может, чего-нибудь скажет.

Вошел в прихожую. Звонок настойчиво повторился.

— Кто там?! — окликнул я.

— Это я. — Голос, кажется мужской. — Я звонил тебе. Открой.

Подойдя к двери вплотную, я произнес:

— Мне нужно сказать тебе одну важную вещь. — За дверью молчали. — Для меня это важно. Ты слышишь?

— Да, черт тебя дери! — возмутился незнакомец. — Согласен, давай поговорим об этом. Только открой.

— Именно об этом и речь. Я не могу открыть тебе дверь.

— Ты не доверяешь?

— Дело не в этом. Я физически не могу открыть. У меня нет ключа.

— Ты потерял его? — забеспокоился незнакомец.

Я услышал шуршание за дверью.

— Дело в том, что это не моя квартира, следовательно… Да и еще. Я не помню, как сюда попал.

— А, ну, раз дело только в этом… — Незнакомец явно был рад такой ситуации. — Так это не беда. Это даже… А она точно закрыта на ключ.

— Видимо.

— Отлично.

— Что «отлично»? Ты же не попадешь внутрь.

— Это как посмотреть… — Вновь шуршание. — Это… — Послышался приглушенный звон. — Ты бы мне сразу сказал об этом, и не надо было бы переговариваться через дверь, а то, как два идиота.

Незнакомец вставил ключ в скважину и открыл дверь. Он стоял на пороге. Я узнал его. Нет, я его не знал, но узнал. Это был человек с тех фотографий. Не на всех снимках он присутствовал, но встречался часто.

— Войти можно? — спросил гость. — Что у тебя с головой?

Я машинально коснулся раны и спросил:

— Мы разве знакомы?

— Мы не друзья… — Незнакомец замолчал ненадолго, что-то обдумывая. — Но… Но и не чужие друг другу.

— Не помню. Проходи тогда на кухню. У меня есть вопросы.

— Вопросы? Хорошо.

Он проследовал за мной, оглядываясь по сторонам. Я осторожно бросил на гостя взгляд. На лице его не было удивления. Кажется, он ожидал увидеть беспорядок в квартире, а это означает, что он знал о случившемся здесь.

Мы сели за стол.

— Перекусишь? У меня полный холодильник.

— Нет. Тут неплохо кормят.

— Где это «тут»?

Незнакомец смутился. Он нервно покусал нижнюю губу и ответил:

— Трудно объяснить, где это «тут» находится.

— Не темни. — Гость стрельнул глазами на полиэтиленовый пакет с фотографиями и посмотрел на меня. — Ты что-то знаешь? Так ведь?

Он неуверенно кивнул.

— Говори.

— Проще, если ты будешь задавать вопросы, а я отвечать.

Надо же! Проще было бы ему рассказать всё сразу, а не вытягивать из него по крупице информацию, задавая вопросы. Ну, что ж, спрашивать — так спрашивать.

— Кто меня связал? Кто устроил беспорядок? Вещи во всех комнатах раскиданы. Кто-то что-то искал? Что за странная рана у меня над левой бровью? Тем более из нее я достал пулю. И еще вот это.

Я поднял с пола листок бумаги и протянул гостю. Гость удивленно взял его и прочитал про себя фразу, было видно, как он шевелил губами. На его лице возникло недоумение.

— Соленый вкус сладкой карамели?

— Да. Тебе это что-то говорит?

— А кто это написал?

— Я.

— Ну…

— Опережая твой вопрос, скажу: не помню, как писал фразу, но почерк мой.

— Странно. — Он погрузился в задумчивость, не замечая, как кусал нижнюю губу, затем вновь посмотрел на пакет со снимками. — Не понимаю этой фразы. Такое впечатление, это нечто личное.

Последнее предложение прозвучало неубедительно.

— Личное?

— Да. Насчет раны не знаю. Бардак устроил ты, потому что в квартире никого не было, кроме тебя.

— Вот ты и попался! — обрадовался я. — Не было, говоришь? Я, кстати, не сказал, что очнулся связанным.

— Ну, это легко объяснить. Ты сам себя связал.

— Издеваешься?! Как я мог связать себя? Допустим, ноги — да, но руки были связаны за спиной. Я при всем желании…

Незнакомец не испугался разоблачения, словно он ждал этого. Странное дело, на его лице отразились смешанные чувства. Гость одновременно был и задумчив, и растерян, и непонятная жалость в глазах. Непонятная жалость, потому что не ясно кого или что он жалеет.

— Понимаешь, — неуверенно начал незнакомец, — здесь очень странное дело. Если я расскажу тебе правду, ты не поверишь. Да еще эти фотографии. Они могли бы всё объяснить, но ты опять…

— Кстати. Хорошо, что напомнил.

Я извлек из пакета снимки и заявил:

— На некоторых фотках есть ты. Не на всех.

— Я не отрицаю. Да, это я… Точно… — Он взял пачку и начал перебирать фотоальбом. — Да, вот здесь я есть. Здесь… Здесь меня нет. Погоди, мне кажется, или они действительно разложены в определенной последовательности?

— На всех снимках есть один человек. Он везде. Только в разных возрастах. Здесь ребенок, подросток, старик…

Я стал перебирать фотографии и указывать незнакомцу пальцем на ту самую персону.

— И ты не помнишь, кто он? — спросил гость.

Ладно бы он сказал: «и ты не знаешь его?», но незнакомец пытался разбудить мои воспоминания. Я должен был помнить человека с фотографии, я встречался с ним, но, черт побери, я не узнавал этого человека.

— А ты его знаешь? — спросил я.

Гость неуверенно кивнул.

— И кто он?

— Ты.

В первые секунды мне показалось, что я ослышался, но нет, это прозвучало слишком четко. «Ты».

— Я? То есть ты считаешь меня… Того? Ты думаешь, я совсем? Совсем ничего не соображаю? У меня до сих пор болит голова, но в зеркале, в ванной, я видел свое лицо. Так вот, я не похож на этого человека с фотографии.

— В зеркалах мы видим себя такими, какими хотим. Значит, ты еще ничего не понял? Зайди в спальню, возьми книгу и попытайся прочитать в ней хоть что-то.

Он сидел рядом со мной с каменным лицом, но в его глазах заметны были настороженность и испуг. Кажется, я не смог сдержать эмоций, и на моем лице явственно проступила злоба.

— Это ты ничего не знаешь! Даже не знаешь ничего о соленом вкусе сладкой карамели! Ну, хорошо. Книга, говоришь?!

Вскочив с места, я побежал в спальню, схватил из груды книг первую, попавшуюся под руку, и вернулся на кухню.

Гость исчез. Его не было. Такое впечатление, что он и не приходил. Пачка фотографий оказалась убранной в пакет и аккуратно лежала в стороне. Единственное доказательство его пребывания у меня — ключ. Я помню, незнакомец держал ключ некоторое время в руке, затем убрал в карман, а теперь оставил его на столе. Я сел на место и раскрыл книгу в середине, но слов не было. Страницы оказались почти чистыми, лишь обрывки слов, которые невозможно собрать в осмысленные фразы. Я попытался вчитаться, но безуспешно. Это действительно оказались огрызки слов. Они рассыпаны по страницам книги. У каких-то слов отсутствовало начало, у других окончание. Встречались отдельные буквы. Я бросился в спальню и перебрал несколько книг — тот же результат. Причем книги имели разноцветные обложки без указания авторов и названий.

Я, бросив книгу, вернулся на кухню, опустил взгляд на ключ. Немного подумав, решил его взять. Прошел в прихожую. Ключ легко встал в скважину и…

…

Я сидел у его постели. Он был подключен к аппарату искусственного жизнеобеспечения. Он находился без сознания. Помню, лишь однажды он, не открывая глаз, прошептал бессвязное предложение о соленом вкусе сладкой карамели и опять погрузился в свой внутренний мир. Врачи сказали, что уже никакой надежды на возвращение к нормальной жизни нет. Организм очень стар и его внутренние резервы исчерпаны.

Наконец, появился врач. Был он молод. В правой руке врач держал планшетку с зажимом наверху. Зажим держал несколько листов бумаги и ручку. Я удивился: неужели до сих пор используют целлюлозу? Теперь везде, куда не обратись, электронная документация. Хотя откуда мне знать? Возможно, некоторые профессии сохранили для себя эту привилегию. Тем более, медицина, я так на самом деле считал, не смотря на все новшества, оставалась отраслью, где традиции сильны.

— Извините, что опоздал.

— Не стоит извинений, — ответил я.

— Вы приняли решение?

— Да.

— Полный пакет?

— Да.

— Эвтаназия и перенос личности? — уточнил врач.

— Все верно.

— Как хорошо, что вы нашлись. — Врач забегал пальцами левой руки по экрану аппарата. — Я сейчас перевожу его в состояние глубокой комы.

— Ясно.

— Как хорошо, что вы есть. Сами понимаете. Законодательство в этой части довольно строгое и требуется согласие ближайших родственников, а он не был женат, даже внебрачных детей не имелось. А вы двоюродный…

— Троюродный.

— А… Да? Точно? — Врач, задумавшись, глянул на планшетку. — Верно. Степень родства: троюродный брат. Мы уж думали, все его родственники либо умерли, либо ушли в облако.

— Мне девяноста два.

— Хм, даже не скажешь. Вы делали омоложение?

— Да.

— Ну, вот и готово. Можно приступать. Подпишите, — сказал он и протянул планшетку и ручку.

Я поставил свою подпись внизу документа.

Врач произвел опять манипуляции с монитором и приложил ладонь в область распознавания отпечатка. Монитор стоял на каком-то белом пластиковом ящике. Из ящика медленно выплыл лоток. Врач извлек из лотка круглый металлический предмет размером с крупную пуговицу и установил его над левой бровью брата. Пуговица ожила: по окружности забегали разноцветные огоньки.

— Перенос начался.

…

…И открыл дверь. Вышел на улицу. Окружающая обстановка оказалась, мягко говоря, странной. Все эти дома, кустарники, деревья, тротуары, машины на парковочных местах, пешеходы были не прорисованы. Именно такое впечатление создалось у меня. Будто художник абстракционист-импрессионист придумал мир. Имелись детали мира, они вполне узнаваемы, но творец всё спутал, всё поменял местами, произвел деконструкцию реальности, и она стала еле узнаваема. Невозможно воспринять объективность целостно. Полный распад и разложение.

Я зашагал к проспекту и остановился у пешеходного перехода. На той стороне дороги находился портал в неизведанное. Именно портал, именно такой, какой его рисуют в фантастических фильмах и компьютерных играх. Он не пугал. Он притягивал. Он чем-то напоминал бутон тюльпана в разрезе, который подсвечивался. Загорелся зеленый свет. Я направился к порталу и по пути все-таки вспомнил, что означают слова о соленом вкусе сладкой карамели. Давно в детстве я любил проделывать такой фокус: брал из вазочки карамель, облизывал конфету и макал ее в солонку. Затем с наслаждение клал карамель в рот и медленно разжевывал. Мне казалось тогда, что сочетание соли и сахара самое вкусное, что может быть на свете.

…

Вдоль узкого прохода, по обе стороны которого располагались сервера, ехала рука-манипулятор. В трехпалой конечности она ловко держала металлический предмет похожий на большую пуговицу. Робот остановился. Рука развернулся к серверу, вставила в свободное гнездо металлический предмет. Он, щелкнув замком, замигал зеленым светом.