Беседа с Наставником

Но официальная часть для Микки протекла незаметно. Уже позже, вспоминая ее, он не смог выцепить из памяти ту деталь, что точно охарактеризовала бы событие. Все серо и вполне предсказуемо.

Палыч удалился из зала суда и, минуту спустя, вернулся с бордовой папкой.

— Без лишних слов, — произнес он, раскрыв папку. — Майкл Старфилд… Микки, извини, что так официально. Так вот, Майкл Старфилд поздравляю вас с назначением на должность Наставника, и вручаю сей документ, удостоверяющий решение Непорочных Отцов.

Микки принял папку и бросил взгляд на бумагу.

— Это рамочный приказ, — пояснил Палыч. — Здесь тебя лишь вводят в курс дела. Основной приказ получишь позже. Он придет тебе с разъяснениями твоих прав и обязанностей.

— Я стану Наставником через неделю?

— Верно. Неделя дается юридическому отделу, чтобы подготовить расширенный вариант. Такова процедура.

Микки закрыл папку. Каждый из Непорочных Отцов подходил к нему и пожимал руку. Последним был Палыч:

— Еще раз прими поздравления.

— Это все?

— Да. Мы не сильны в церемониях, да и считаем их пережитком прошлого. Конечно, красивый большой зал и алая дорожка были б куда логичнее. — Микки кивнул. Они вышли из зала суда. — Но все в прошлом. Я понимаю, торжественность момента должна настраивать человека на правильный лад, должна зародить в нем уверенность, что готовят его к великим делам, но мы же цивилизованные люди. Мы без всех этих красивостей понимаем всю важность момента. Ну, вот, я заговорил как канцелярская крыса. Но крысы не умеют говорить.

Палыч рассмеялся собственной шутке.

Они прошли коридором и сели в лифт.

— Я отвезу тебя домой, — предупредил Палыч. — Недельку отдохнешь и вернешься на работу в новом обличии.

Микки держал в руках бордовую папку и чувствовал, как от нее шел сильный запах натуральной кожи. Ее сделали недавно. Он опять глянул в приказ. На бумагу не поскупились. Она была лощеной и плотной, поблескивала золотом по краям. Но канцелярский лоск не вязался с прозаичностью момента. Да, Микки ожидал именно белого зала, украшенного хрусталем и позолотой, и алой дорожки, а получил…

— И вообще не нужно моего присутствия в следующую неделю?

— Нет, Микки. Из дозорных тебя рассчитают и так. Я этим займусь. — Они вышли на стоянку автомобилей. — Прошу.

Палыч открыл заднюю дверь машины.

…

— А дальше, что было? — спросил Данька.

Алька вздохнула, села на постель у противоположной стены и стала всматриваться в узкое окошко, сквозь которое лился тусклый свет.

— Дальше я поручиться за свои слова не могу. Знаю одно, в тот день я с ним окончательно рассорилась, будто лед треснул на реке, льдину оторвало, а я была на ней. Меня понесло вниз по течению. Микки удалялся и удалялся, стоя на берегу. Он превратился в точку и затем вовсе скрылся за речным изгибом. Чуть позже я познакомилась с повстанцами. Кстати, я там встретила Алекса. Это сосед Микки.

— Погоди, Алька. Какие повстанцы?

— Я тоже не знала. Странно, правда? В информационный век не знать, что творится у тебя под боком. В одном городе с тобой живут те, кто не доволен существующим режимом. Просто удивительно, как слажено работает машина «Комитета». Повстанцы — маргинальные слои общества, если говорить языком пропаганды. Все оказалось логично: согласен с режимом — получай социальный статус, иначе — на выселки.

— Нет, Алька, не поверю. Неужели «Комитет» сам закладывает в свой фундамент бомбу замедленного действия. Рано или поздно она рванет и мало не покажется. Они разве не знают истории?

— Думаю, знают, но надеются обмануть ее, опираясь на технократию. Видел, что на улицах творится? Самоходные патрули, многоножки, солдаты, которые тебя отловили — все это роботы.

— А люди в квартирах?

— Ах, да. Забыла рассказать. Можешь считать их мертвыми. Они подключены к виртуальному удовольствию. О нем мало знают даже повстанцы. Мы пытались помешать этому, но все попытки войти в город заканчивались провалами. Слишком поздно перешли к активным действиям. А теперь попробуй, одолей Серышевск, начиненный робототехникой. Хорошо, что в последнее время появился у нас информатор. Сотрудничает с нами давно, никогда не подводил. Он, кстати, из «Комитета», и теперь мы готовим крупный прорыв, уже зная слабые места обороны. Жаль мы с тобой этого не увидим.

— Нас казнят? — голос Даньки дрогнул.

— Хуже. Нас подключат к виртуальному удовольствию. Погоди, я же хотела немного рассказать о нем. С чего все началось, никто не знает, конечно, кроме Непорочных Отцов и Наставника. Это они пинали научно-технический прогресс по этому пути. Вначале появилось невинное развлечение. Людей, кто хотел, подключали к виртуальному пространству: VR-чат, VR-игры и прочая ерунда. Сама идея заключалась в том, чтобы виртуал генерировал человеческие фантазии. Некий идеальный мир для каждого. Затем, чем дальше, тем больше. Понадобились автономные модули, которые отслеживали бы физическое состояние спящих. Затем появились многоножки. Потом самоходные танки яко бы для бдения за спокойствием на улицах, чтобы ничего не тревожило подключенных. Представь себе научно-техническую революцию, случившуюся на протяжении века, но спрессованную до пары лет. По-моему, это называется технологической сингулярностью. Это и было в Серышевске. К сожалению, я не могу рассказать подробностей. Не понимаю, как люди решились на такое. Можно сказать, добровольно обрекли себя на смерть. Будто кто-то их загипнотизировал. Комитетчики натянули такую плотную ширму на глаза множества людей, что большинство не знает деталей. Нас, бодрствующих, быстро выкурили из мегаполиса.

— Погоди, а как же другие города?

— Там тоже самое случилось, насколько я могу судить. Эта зараза молниеносно распространилась по Земле, как эпидемия.

— Невероятно. И все за тринадцать лет?

— Даже меньше.

Алька легла и закрыла глаза. Голос ее к концу рассказа звучал тускло. Она пережила опять историю последнего десятилетия Серышевска. Данька еще что-то хотел спросить у Альки, но промолчал. Все, что он услышал, объяснило многое, но казалось невероятным. История грохотала, как вода, срывающаяся с головокружительной высоты, как безумный поток, разбивающийся о камни. Данька прилег и смежил веки, и только голос Альки раз за разом повторял одни и те же слова в его сознании: «свалка», «амазонка из мусора», «Микки», «Наставник», «виртуальное удовольствие».

Детали рассказа загрохотали металлически. Нет, это кто-то открывает дверь камеры.

— Здравствуйте, господа преступники, — ехидно произнес надсмотрщик. — Господин Даниил Штерн, на выход. Великая честь. Тебя желает видеть Наставник. Вставай, вставай. Спиной поворачивайся. Отлично.

Надсмотрщик повязал черную ткань на глаза Данька.

— Лицом к стене. — Даньку чуть толкнули в спину, и он машинально поднял руки, упершись в шершавую поверхность. — Не двигаться. Мы вернемся, милая.

— Да пошел ты! — огрызнулась Алька.

Данька услышал металлический скрип. Затем грохот двери. Лишь запахи и осязания стали ориентирами в пространстве. Он почувствовал наручники на запястьях, сильные пальцы надсмотрщика сдавили предплечье и потянули за собой.

…

Даньку вели по коридорам. Они казались бесконечными. Сырой воздух тюрьмы сменился более сухим, стало теплее, запахло пластиком. Он услышал шум открывающихся дверей лифта. Они поднялись вверх и оказались в очередном коридоре. Шагов не было слышно, это ковер с длинным ворсом глушил звуки. И вот еще одна дверь открылась. Его провели внутрь и усадили на стул. Сняли повязку.

За небольшим столом перед Данькой сидел Микки. Его морщинистое лицо, желтая кожа… Казалось, это глубокий старик.

Глаза Наставника устало посмотрели на пленника.

— Больше всего в жизни я не хотел встречаться с тобой.

— Зачем же меня привели сюда?

— Я надеялся, что это все-таки не ты. Может, человек похожий на Даниила Штерна, но теперь вижу — ты. Зря появился. Оставался бы на свалке. Мы бы туда не сунулись.

— А ты не хочешь ничего меня спросить? Где я столько лет пропадал, как жил, а?

— Не хочу. Я знаю, ты начнешь рассказывать о Деревне-На-Отшибе, о жрицах партеногенеза, о духовной деградации общества. Все это я слышал не раз.

— Тогда… — Данька осекся. Он увидел полное безразличие в глазах. Оно резануло холодным металлом. Это глаза мертвеца: неподвижные и остекленевшие.

— Но ничего этого не существует, — Микки повысил голос. — Возможно, даже свалка — иллюзия, придуманная нами.

Данька промолчал. Он был обескуражен и не понимал, зачем здесь находится. Для чего привели? Чтобы убедится, что он — есть он? Данька находился в сердце тоталитарной системы, но не верил, что изнутри она выглядит так. Будто творец, лишенный рассудка, придумал сей уродливый и бессмысленный механизм.

— Микки, я ничего не…

— Меня зовут господин Наставник, понял?! И не смотри на меня так, будто я воплощенное зло. Человеку свойственно персонифицировать темную сторону, но никаких божков, отвечающих за грязные делишки, не существует. Нет зла и добра, есть только люди.

— Зачем ты подсадил меня к Альке?

— Вопросы здесь задаю я. Но если тебе интересно, то просто так, хотел посмотреть, что выйдет, и будешь ли ты ее слушать.

— Так это правда, что она рассказала?

Микки откинулся на спинку кресла.

— Данька, ты совсем не изменился за тринадцать лет. Неужели ты не понял, что всего этого не существует. Правда, ложь, истина, свобода — красивые понятия, которыми можно манипулировать. Истина — это лишь то, что угодно системе, остальные факты, идущие вразрез с идеологией, являются ложью.

Данька сжал кулаки. Наручники сильнее впились в запястья.

— Я не хотел тебя допрашивать. Просто поговорить, как со старым знакомым. Непринужденно, но я вижу…

Микки замолчал. Он сосредоточенно посмотрел на пленника, тяжело выдохнул, потер веки костяшками пальцев и закончил:

— Бессмысленно продолжать беседу. У тебя только один путь отсюда — подключится к виртуальной реальности.

— А повстанцы? Ты не боишься?

Микки сухо рассмеялся, будто прогремел мешок с костями.

— Данька, ты наивен, как никто другой в Серышевске. Ну, уничтожат они «Комитет», а дальше? Золотой век? Нет. Они возродят нашу организацию. Под другим соусом, конечно. Пойми, борьба бесполезна. Борьба — тоже часть системы.

Данька ничего не ответил. Ему показалось, что он стучится изо всех сил в каменную стену, и уже сбиты в кровь руки, а преграда равнодушно продолжает взирать на него сверху вниз.

— Уведите, — произнес Наставник.

И вновь повязка на глазах. Вновь лифт. Его опять провели длинными коридорами, но не в тюрьму. Они остановились. Тихо. Затем Данька почувствовал ноющую боль в шее. «Укол», — вспыхнуло в сознании, и в следующее мгновение рассудок погас.