Искупление

В сопровождении двух стражей ввели арестованного. Он встал перед прокуратором, понурив голову, затем поднял глаза на Микки. На мгновение Микки показалось, что он узнал подследственного, хоть лицо его и было обезображено засохшими кровоподтеками и шрамами. «Не может быть. Данька?! Нет, ты сейчас подключен к виртуальному удовольствию и находишься в другом вымышленном мире», — испуганно подумал Наставник.

В его сознании пронеслись последние дни. Он вспомнил свои погружения в виртуальное удовольствие, и гадкое ощущение малодушия угнездилось внутри. Все это время технический прогресс предоставлял ему неограниченные возможности, и он пользовался ими, чтобы уйти от реальности. Смертельная усталость всегда одолевала, когда он возвращался к действительности, и каждый раз хотелось вернуться в иллюзию. Он привык к прострации. Не надо было думать о прошлом, будущем и настоящем. Лишь подключись и фантазируй, и мир прогибался под тебя.

Микки внимательно посмотрел в глаза обвиняемого и спросил:

— Твое имя.

— Иисус.

— Галелянин?

— Да, прокуратор.

Микки задавал ненужные вопросы, тянул время.

— Ты обвиняешься в том, что подговаривал людей разрушить иерусалимский храм. Так ли?

— Вовсе нет, прокуратор. Я лишь беседовал с прохожими о том, что будет построен новый храм. Но когда это случится, даже мне неведомо. Неужели я выгляжу безумцем? Мне и в голову не приходило кого-то ни было толкать на преступление.

— Да, верно. На умалишенного ты не похож. А известен ли тебе некто Иуда из Кариота?

— Да, прокуратор. Известен. Он почему-то считает меня своим учеником, но в его голове столько неверных мыслей бродит, что я беспокоюсь за его душевное здоровье. Он придумал себе сказку о справедливом царе, который придет и воздаст всем страждущим. Он считает этим царем меня.

— Да? И что ты сказал ему на это?

— Ну, какой из меня царь?

— И то верно, — ухмыльнулся Микки и тут же испугался своей реакции.

Он так вошел в роль, что не заметил, как игра затянула его. Еще мгновение и он поверил бы происходящее. «Но куда двигаться дальше? Какой следующий вопрос? Неужели придется задать вопрос об истине», — подумал Микки, покосившись на секретаря, сидящего справа. Тот посмотрел на прокуратора, но ни один мускул на его лице не дрогнул, будто не человек, а восковое изваяние, бездушная кукла. Стражники тоже замерли. Они ждали распоряжений. Скоро надо приказать им уйти. Это неизбежно. Микки знал каждый нюанс этого романа, но почему-то не мог свернуть с накатанной колеи. Что-то мешало.

Только сейчас, в этой вязкой тишине, где звуки фонтана почему-то не слышны, он осознал насколько жарко и душно здесь. Зной застыл золотистым медом в крытой колоннаде. Призрак будущей грозы витал в воздухе. Микки желал хоть что-то изменить, и уже готовы были слететь с губ слова прощения, но почему-то голос дрогнул, и он спросил:

— Значит, ты не подговаривал разрушить иерусалимский храм?

— Нет, прокуратор. Даже в мыслях не было. Я лишь говорил о новом храме.

«Безумец! Замолчишь ты или нет, наконец!? — впилась мысль. — Кто бы ты ни был, Данька или творение игры, молчи!»

Но Иисус продолжил:

— Я объяснял им храм истины.

— Истины?! — взъелся Пилат. — Что ты можешь знать об истине? Неужели ты, бродяга, понял больше меня в этой жизни?

Микки на мгновение закрыл глаза и почувствовал, что из глубин сознания вырвался мятежный зверь. Безжалостный и хитрый. Хищник настойчиво потребовал быть прокуратором до конца и покарать безумца.

— Что есть истина? — тихо произнес Микки.

— Прокуратор, зачем ты задаешь этот вопрос, ответ на который не желаешь слышать?

Пилат рассмотрел Иисуса медленно с головы до ног и был удивлен, что такой незначительный человек, прах перед ногами римского императора Тиберия, не боится говорить на равных. Именно в этот момент Микки почувствовал, что его сознание раскололось на две части. Одна из них — Пилат Понтийский, другая — Майкл Старфилд.

— Уйдите все. Это дело государственной важности, — сказал прокуратор.

Стражники и секретарь покинули колоннаду.

— Так ты, галелянин, говоришь об истине? Но что это? В чем она заключена?

— Истина в том, что никто не может обладать ей полностью. Есть только частные догадки о ней. Даже самый великий правитель на земле будет заблуждаться, считая себя ее хозяином. Если бы он правил всей планетой, представим это на мгновение, то абсолютная истина доступна лишь субъекту, который соизмерим с вселенной, кто познал ее в себе, кто способен смотреть на нее как изнутри, так и снаружи, отстраненно.

— Так ты говоришь о боге?

— Прокуратор, ты первый произнес это слово. Бог? Но если тебе удобно назвать этот субъект так, то пусть будет он богом. Хотя любое имя, данное ему, снижает понимание абсолютной истины, то есть понимание о нем.

— Хм, безымянный бог? Это что-то новое. Но ты говорил в начале допроса о храме истины, или ты забыл?

— Храм истины — образ. Храм — всего лишь символ, приближающий нас к пониманию того, что должно быть в душе. Я сказал храм, но на самом деле это открытые ворота, через которые мы пытаемся познать абсолютную истину.

— Но ведь она недоступна? Мы же не можем сравняться с вселенной?

— Ты прав, прокуратор. Но раньше или позднее мы придем к ней, станем ею.

— Получается, каждого ждет такая участь? Без исключений?

— Прокуратор, я так отвечу на твой вопрос. Когда мы живем в мире как люди, вселенная недоступна нам. Рассудок очень слаб, чтобы всю ее вместить и осознать. Значит, и воспринять бога во всей полноте невозможно. А возможно лишь упрощено, искаженно и частями. Это очень похоже на вивисекцию. Если бы мы нарисовали бога, то перед нашим взором предстала бы абстракция. Поэтому мы и не видим бога. Его нет для нас. Но как только мы способны воспринять его целиком, то становимся им. И ведь ты сам понимаешь, прокуратор, что это смешно и глупо требовать: а покажи мне бога, а убеди меня поверить в него. Зачем? Если ты — это он, только познавший абсолютную истину. Если каждый станет богом, не теряя своей индивидуальности, зачем показывать его? Люди наивно полагают, что бог — один, что он — вроде сверхличности. Сие заблуждение. Бог — сумма личностей, поэтому он бессмертен, ибо невозможно убить множественность. Как сделать это, если она не имеет единого центра ни во времени, ни в пространстве? Посему бога увидеть нельзя, только стать им.

— Но если я достигну абсолютной истины, то путь мой будет завершен?

— Вовсе нет. Прокуратор продолжит познавать истину.

— Но как? Я ведь достиг ее?

— Да. Достиг. Но опыт всякого разума в мироздании неповторим. Нет в мире двух одинаковых судеб. Об этом знает прокуратор. Каждый раз разум, достигший абсолютной истины, привносит в истину что-то новое, чего ранее не было никогда.

— Но какой же это Абсолют, если он все время меняется?

— Называй это динамичным Абсолютом. Неужели люди до сих пор думают о том, что бог неизменен от века к веку? Он тоже учится, если так можно сказать. Мракобесие — вот самый страшный недуг человечества. Оно соткало паутину заблуждений в умах. Оно нарисовало статичный и бездушный образ божества. Но, говоря об истине, я не дарую тебе абсолютной истины. Ведь даже наша беседа — топтание вокруг нее.

«Беседа?! Нет, он все-таки умалишенный, — подумал Микки. — Что же тогда по его словам власть кесарей на земле? Былинка? Бесконечно краткий миг? Ничтожество перед вечностью? Человек сколь угодно долго может упиваться безграничной властью, противопоставлять себя всему и каждому, но он знает, это кончится. И кончится навсегда. Небытие проглотит его».

— Твои речи, галелянин, слишком сложны для ушей простолюдинов. Неудивительно, что они схватили тебя. Но ты ошибся. Все-таки ты невменяем. Следует думать, прежде чем говорить о подобных вещах с чернью. Конечно, найдутся люди, что поймут твои витиеватые речи. Но сколько их? Двенадцать? Что они могут сделать? Изменить мир? Направить мир к абсолютной истине? Но кончим с этим.

Прокуратор хлопнул в ладоши. Вернулись солдаты и секретарь.

— Рассмотрев дело обвиняемого Иисуса родом из Галилеи, — чеканя каждое слово, начал произносить вердикт Пилат, — я не усмотрел состава преступления. Речи о разрушении иерусалимского храма говорят в пользу невменяемости Иисуса. Именно так и следует трактовать его речи. Исходя из выше сказанного, назначить обвиняемому наказание — пятьдесят плетей. Затем выдворить Иисуса из города до захода солнца. Прокуратор Иудеи Пилат Понтийский.

Иисус беспомощно и удивленно посмотрел на Микки, будто не этого решения ожидал он. Один из солдат толкнул арестованного, но тот все продолжал оглядываться на прокуратора, словно стараясь проверить, было ли это на самом деле, или случилось наваждение, мираж, вызванный невыносимой духотой.

Микки, внимательно следя за тем, как уводят обвиняемого, поймал себя на мысли, что Иисус уже не здесь. Чувствами и желаниями безумный философ за пределами города. Бродяга знает грядущее. Будет страшная гроза, ливень с ветром, на лысой горе распнут трех преступников, а Иисус будет прятаться в доме одного из своих учеников от непогоды, но вскоре уйдет от него. Куда? Что будет происходить дальше, пока никто не знал. Даже он.

…

— Микки, очнись, — голос Палыча прозвучал глухо. — Пора уходить. Слышишь?

— Куда? — простонал Наставник.

— Соберись. У нас мало времени. Непорочные Отцы покинули город. Остались только я и ты.

Микки выбрался из капсулы, доплелся до кресла и бухнулся в него. Он, посмотрев на Палыча, который возился с оборудованием, переспросил:

— Куда уходить? Я ничего не понимаю. И почему Отцы покинули Серышевск?

— Повстанцы. Они на подступах к городу.

— Теперь все ясно.

— Что? — испуганно спросил Палыч. — Что ясно?

— Ясно откуда взялся Пилат в виртуальном удовольствии. Скорее всего, повстанцы сумели взломать программу и пытались задержать меня в иллюзии. Хорошо, что ты принудительно отключил меня.

— Не знаю, хорошо ли.

Микки насторожился. Он приподнялся с кресла. Внутри неприятно хлюпнуло, будто в животе как в луже забарахталась рептилия.

— Палыч, поясни.

— Да ты сядь. Я сейчас все тебе объясню. Безусловно, ты прав. Повстанцы взломали виртуальное удовольствие, тут и к гадалке не ходи. Но они разбудили людей. Какие цели повстанцы преследуют, ясно: открыть людям глаза на действительность. Но кому это надо? Многие из пробудившихся захотят обратно, потому как их взгляды на мир настолько запорошены иллюзиями, что каждый, я уверен, потребует вернуть им придуманную вселенную. Ведь им там было хорошо. В итоге повстанцам придется стать еще одной властью с Наставником и Непорочными Отцами, еще одним диктатом. Может, еще более жестким, чем мы. Так что, они не выход. Я понял это давно, но скоро все будет кончено.

— Черт! — Микки вжался в кресло, пальцы впились в подлокотники. — Так это ты информатор?!

— Да. И я осознаю свою ошибку. Повстанцы мой просчет.

— Предатель, — прошипел Наставник, вскочив с кресла. — И ты, ублюдок, об этом так спокойно говоришь?!

— Имею право, ибо знаю, как их победить. Не волнуйся, я с ними покончу.

— Да как ты…

— Минуту можешь потерпеть?

Микки утвердительно кивнул, но не сел в кресло. Ему не нравилось то ощущение, которое кислотой выжгло душу. Он был готов придушить Палыча на месте, но что-то его останавливало. Похоже, это был призрак надежды, что все изменится и пойдет по-старому. И Палыч оказался тем ускользающим фантомом, той последней соломинкой, которая может удержать Наставника на плаву.

Но Непорочный никуда не спешил. Он достал из внутреннего кармана мобильный телефон, набрал номер, приложил к уху динамик. Микки стоял рядом, и поэтому расслышал, как в трубке прозвучала мелодия, затем монотонные гудки и щелчок, словно кто-то дал отбой на том конце.

— Палыч, объясни, почему ты не покинул Серышевск вместе с остальными Отцами. Мы могли бы спастись.

— Нет. Вертолет Непорочных уже сбит повстанцами.

— Тебе это ясно стало из телефонного звонка?

— Да причем здесь это? Пойми, нет другого выхода, — медленно по слогам произнес он. — А с помощью мобильного я запустил ядерную бомбу, заложенную на АЭС.

— Ты псих?! Отключи ее немедленно!

Микки перехватил запястье Палыча, но телефон выпал и, кувыркаясь, покатился по полу. Микки бросился за ним. Непорочный Отец цепко, как клещ, схватил Наставника за плечо. Тот в ответ, не думая нанес удар в челюсть, и тут же другим ударом сбил с ног Палыча.

— Стой! Идиот! Куда ты? — задыхаясь, ползая на четвереньках, прокричал поверженный. — Обратной связи нет. Ты дурак, а не Наставник. Все кончено. Я слишком долго шел к этому. Все кончено. Все…

Микки, показалось, что Палыч начал бредить. Он не верил Непорочному. Всегда должен оставаться шанс выжить. Хоть самый маленький. Всегда существует выход. Даже из самой запутанной ситуации. Умереть может кто угодно, но не он. Все еще есть возможность отмотать назад. Он схватил телефон и открыл список недавно набранных номеров. Что собирался делать в следующее мгновение, не знал, но тут окно озарилось ослепительным белым светом.