Пролог.

— Это точно?

— К сожалению, да. — Голос врача был

профессионально печален. — Но у Вас еще есть время привести свои дела в порядок, попрощаться с родителями...

— У меня нет родителей.

— Простите. Конечно.

— Сколько мне… — Горло перехватило судорогой. Последние силы уходили на то, чтобы держать лицо. Расплакаться в этой юдоли скорби? Не дождутся.

— Месяц, два, все зависит от организма. — Какой

молодец, небось, и дату похорон уже знает.

— Мне нужно показываться здесь, или...

— Как Вам будет удобно. Мы не настаиваем. — Значит действительно все.

— Прощайте.

***

Когда моя жизнь пошла под откос? Месяца три назад? Забавно.

Я всегда знала, что рассчитывать смогу только на себя. И в школе, и в университете все подчинялось одной идее, мне нужно образование, чтобы выжить. Какие романы, какое веселье и вечеринки? Я все время училась, училась и работала, потому что мои опекуны четко дали понять — ничего лишнего, что выбивается из понятия первой необходимости. Все, что нужно сверх, нужно мне. И позаботится об этом, должна я сама.

После гибели родителей, когда мне было 13, общественное мнение не позволило двоюродной сестре отца отдать меня в приют. Будучи ревностной католичкой, она четко знала, как правильно жить, и искренне верила в непогрешимость своих позиций. Ни жизнь, ни смерть моей семьи к ее огромному сожалению в эти догматы не вписывались. Оставалась я. Но и тут Господь не внял ее молитвам.

Нет, я не бунтовала, не красила ногти в черный цвет, не курила и даже вполне прилично училась, но… придя домой и, повесив в шкаф серую, унылую униформу, я чуть слышно, чтобы, не дай Бог, не потревожить тетю Агату, включала музыку и танцевала. И с этим она ничего не могла сделать. Ритм барабанов, тоскующие нотки флейты и высокий голос ситара были сильнее. Тогда же была достигнута договоренность, я могу танцевать в своей комнате, но крыша над головой у меня будет только до тех пор, пока в обществе я послушно играю роль идеальной племянницы. И я играла. Играла в школе, играла в университете, играла в магазине "Все для леди", где трижды в неделю продавала милым женщинам из церковной общины шелковые нити для вышивания. Надо ли говорить, что реквизитом, то есть моим гардеробом, также заведовала тетя? Я была безупречна.

И лишь, вечером, в своей комнате я сбрасывала маску. Я доставала мамины кольца и браслеты с колокольчиками, ее пояс с монисто, пестрые юбки и яркие шали. Мама была из Алжира, ее броская красота колибри пленила отца, когда он работал там по контракту. Жаль, что мне не досталось практически ничего от нее. Я помню шикарные черные волосы, атласным потоком струящиеся по ее спине, бархатисто-черные глаза, всегда лучащиеся весельем, она так любила смеяться… А отец обожал ее смех. По сравнению с ней я — бледная моль рядом с махаоном, но волосы растила, чтобы хоть этим быть похожей на мать. И распускала их только во время танца. Природа вообще на мне знатно отдохнула, мать была легкая, изящная как птичка, невысокого роста и с шикарными формами, а я… высокая палка с невразумительными округлостями, тусклыми серыми глазами и РЫЖАЯ, хорошо хоть без веснушек по всему телу, живой пример генетического сбоя. Ну, еще ресницы может ничего. Как говорила Джейн Остин, нам нечем похвастаться, кроме обаяния, но и с этим были проблемы. Вечно закрытая, вынужденная носить маску, иногда, я сама забывала себя настоящую, и, глядя в зеркало в ванной, видела незнакомку. Ирония — единственное, в чем я преуспела.

Весны я ждала, как манны небесной, как заключенный до амнистии, я считала дни до выпускных экзаменов, и вот, дождалась. Зимой слишком частыми стали обмороки, и тетя Агата настояла на обследовании. После того, как я раза четыре упала в магазине перед покупательницами. Прогноз оказался неутешительным — неоперабельная опухоль в левой лобной доле головного мозга. Прекрасно.

И теперь я стояла на мосту. Ну что Вы, я вовсе не собиралась играть в самоубийцу. Это было бы слишком мелодраматично.Я смотрела на текущую воду и думала. Все мое существование было лишь подготовкой к будущему. В моей жизни не было ничего. А скоро не будет и ее.

Ветер выбивал слезы из глаз. Луна, в лучших традициях жанра, ныряла в облаках, изредка являя свой бледный лик. Лишь фонарь над моей головой оптимистично сиял.

Господи! Взвыл кто-то внутри меня. Как можно умирать, если еще и не жила. Все время в оковах теткиной морали, даже мои волосы, строго зачесанные в пучок, подчинялись ей. Я сорвала с головы берет, резкими, жесткими движениями выдрала шпильки, распустив огненные пряди. Ветер радостно подхватил их, метнув мне в лицо. Пусть. Пусть хоть они глотнут свободы.

Я запрокинула лицо к небу. Пустота и мрак, как и в моей душе… Внезапно, ослепительно-белый луч полоснул по глазам… и тьма скрыла мир.