Глава 16.

Всегда питал слабость к мужчинам в форме. И даже сам став мужчиной, этому пристрастию не изменил. Ну, как мужчиной, до этого мне как до Луны, конечно, трепетным вЪюношем обозвать было бы правильнее, но это так унизительно. А вот капитан был мужчиной в полном смысле этого слова. И форменный китель шел ему необыкновенно. Темные узкие брюки ладно сидели на крепких бедрах, аппетитно обтягивая ягодицы. Гм, по-моему, вид сзади оценил не только я, один из пилотов прямо-таки плотоядно облизнулся, скользя по нему взглядом из-под ресниц. Китель плотно облегал широкие плечи, подчеркивая их гордый разворот. Что ж, Рамуса можно понять, капитан был на диво хорош.

Остальные члены экипажа тоже были одеты в форменную одежду, даже мне выдали что-то похожее. Особенно мне нравился воротник стойкой, так как не хотелось бы светить блокиратором. Он располагался низко на шее и обычно воротник рубашки скрывал его, но так было совсем хорошо. Косу на сей раз, я заплел дракончиком, все-таки в люди идем, надо хоть немного принарядиться.

Во дворец амина мы добирались на большем каре. Оказывается, вся команда — это не так уж и много. Всего человек, в смысле гархар двадцать пять. На фига тащиться всем до выгреба, мне никто так внятно и не объяснил, был оставлен только вахтенный в рубке управления.

Стыдно признаться, но в рубку я последнее время зачастил. И дело вовсе не в том, что именно там обретает капитан, а он меня всячески привечает. Дело в звездах. Меня завораживает, как они, сверкая разноцветными огнями, словно бриллианты на черном бархате, плывут в темноте. И если прислушаться, кажется, что они о чем-то говорят, но я никак не могу понять о чем. И это желание, еще раз услышать их шепот, тянет меня туда.

***

Из дневника Рива Тонга.

Этот мелкий задолбал. И что на него все пялятся? Ну, симпатичный, но по мне, дак слишком тощий. Ну, волосы необычные и мордаха смазливая, но это все равно не объясняет такого ажиотажа. Уж на что Марк, серьезный мужик, и тот пялится. И еще этот взял моду в рубку таскаться. Придет и сидит, в иллюминатор смотрит, молчит. А капитан смотрит на него. Задолбал, сученок.

***

Ну, что я могу сказать, дворец меня не впечатлил. То ли с дизайнерами у них напряженка, то ли я, избалованный нашими историческими памятниками, слишком привередлив, но что по мне, дак резиденция амина могла бы быть и попредставительней. А так, не то позднее барокко, не то раннее рококо, сплошь вензеля и завитушки. Архитектурный кошмар, короче.

Принимали нас в огромном зале для общих собраний, как мне успел шепнуть Уго, нас деликатно оскорбили. Вот если бы пригласили в Малую Приемную, значит, типа посидим по-семейному, а так все время на ногах и не покормят, собаки.

Пока капитан с амином выписывали словесные кренделя, понять их я отчаялся после второго же предложения, но что-то очень торжественно-возвышенное, Уго посвящал меня в тонкости местного политеса. Оказывается, амин виртуозно хамил капитану, с помощью позы ног и положения рук выказывая ему легкое недоверие и самую малость пренебрежения. Я из всего этого заметил только ухмылку, прячущуюся в уголках губ амина, полную самодовольства и предвкушения какой-то каверзы. Правда подумать об этом как следует, я не успел, меня отвлекло появление Рамуса. Вот кто сиял как новогодняя елка, так это он, даже затмил собой амина. Весь в цацках и позолоте он присел на невысокий стул рядом с креслом амина. Мдаа… а капитану сесть так и не предложили. И если амин ухмылку прятал, то Рамус подобным себя не утруждал.

Мне было хорошо видно, как напряглась спина капитана, как горделиво распрямились плечи, и чуть приподнялась голова, но руки его спокойно и без суеты лежали на оружии и профиль был столь же четок. Словесные кружева все так же сплошным потоком скользили мимо сознания, настоящий разговор происходил тут, в мимике, жестах, поворотах головы… и это было потрясающе интересно. И тут...

Нарочито громко скрипнула дверь, и в зал вплыло нечто. Я даже затрудняюсь подобрать этому правильное сравнение. Нет, оно не блистало килограммами украшений и безвкусно-яркими тряпками. Оно было восхитительно в своей красоте и непревзойденном изяществе. Свободные светлые брюки из легкой, шелковистой даже на взгляд материи, струящимся потоком облегали ноги, обнаженную грудь украшало строгое ожерелье из драгоценных камней, и до самой талии спускались русые с белыми прядями волосы. Оно было явно мужского пола, а столь совершенные черты лица могли бы принадлежать кисти итальянских художников эпохи Ренессанса. И лишь глаза портили впечатление, мешая наслаждаться дивным произведением искусства. Они были абсолютно пусты, ни капли чувства не тревожило их безмятежности. Оно прошло к креслу амина и, грациозно опустившись на колени, замерло у его ног.

Легкий вдох, выдавая ошеломление, повис в воздухе. Лица ребят выглядели донельзя глупо. Очарованные. Одним словом. Возможно, я бы к ним и присоединился, если б не заглянул в его глаза. Пустота меня никогда не прельщала. Ткнув локтем Уго в живот и, довольно услышав его сдавленный выдох, я невинно поинтересовался:

— Уго, кто это?

Проморгавшись и откашлявшись, Уго хрипло произнес:

— Это, надо полагать, литус амина. Больно хорош и слишком важен для простого наложника.

Литус и в самом деле выглядел важно. Как будто он божество, спустившееся осчастливить недостойных. Прикрыв глаза тяжелыми веками, амин опустил руку на голову литуса, и погладил, не прекращая разговора, как машинально гладят домашнего любимца. Лицо же литуса исказила такая сладострастная судорога, что я обеспокоился за сохранность чистоты его штанов. Вот был бы конфуз, хотя его, похоже, мысли о подобном волновали мало. Зато было понятно, кто Солнце в его мироздании.

Отвлекшись на литуса, я как-то совсем упустил из виду капитана, а тут произошли разительные перемены. Спина была уже не просто напряжена, она окаменела, а руки судорожно сжались на рукояти, до побелевших костяшек. Профиль же застыл посмертной маской самому себе, и было жутко вглядываться в него, как в могильное надгробие.

Недоуменно взглянув на Уго, я отметил его поплывший вид и понял, что с расспросами похоже предстоит подождать до возвращения на корабль.

И вот тут на меня накатило...

Внезапно мой взгляд магнитом притянуло к Рамусу. Казалось удивительным, как это я раньше не замечал его привлекательности? Он был настолько хорош и элегантен, лицо его дышало таким благородством, и вообще весь облик его был совершенен. Это был мой идеал. Все, что мне нравилось в мужчинах сплавилось в его чертах самым гармоничным образом. Хотелось ловить восхищенным взглядом малейшее его движение, а вдруг он заметит меня? Вдруг его благосклонный взгляд отметит меня в толпе, и он захочет рассмотреть меня поближе? Разве я могу пропустить подобную удачу? Ноги мои нервно подрагивали, один лишь взгляд и я бы бросился к нему. Хоть на минуту, на секунду прижаться всем телом к обожаемому божеству. Не это ли счастье?

Я ждал. Я не сводил с него восхищенного взора, и лишь одно мешало мне наслаждаться. Какое-то шебуршание на периферии сознания, какая-то непонятная суета и поскребывание, как будто маленькими коготками по стеклу. Это выводило из себя, это отвлекало. Как надоедливая муха, на одной и той же ноте, что-то монотонно вгрызалось в мозг.

Это БЕСИЛО. Перед глазами почему-то возникло изображение маленького мышонка. Тот сидел около перевернутой миски и сосредоточенно царапал стеклянный купол, накрывшей его прозрачной чаши. Рядом валялся проржавевший ящик. Мышонок был так сосредоточен, что это умиляло. Его пушистая шерстка ярко блестела, маленькие лапки быстро двигались, не то подкапываясь, не то проскребаясь сквозь чашу. Иногда он поднимался на задние лапки, пытаясь зацепиться за скользкие бока купола, открывал свой розовый ротик, что-то беззвучно пища, и вновь принимался за работу. И было ужасно жаль его напрасных усилий. Стеклянная чаша выглядела абсолютно не к месту, инородным предметом рядом с мышонком. Ему больше подходила простая глиняная миска с отколотым краем, чем это сияющее нестерпимым хрустальным блеском сокровище. Совсем не к месту. Она здесь совершенно не нужна, она мешает. Раздражение захлестывало волнами, хотелось не бережно убрать, а разбить на мельчайшие осколки эту красоту. И тут она треснула. Трещины паутиной разбежались по округлым бокам и, мгновением она рассыпалась на миллионы радужных осколков.

Мышонок молнией юркнул под глиняную миску, лишь ехидно поблескивая черными бусинами глаз. А я совершенно успокоившись вернулся к реальности. Каково же было мое удивление, когда я понял, все что я видел до этого, все мои чувства к Рамусу, мое обожание, восхищение, моя тяга к нему, все это ложь. Ложь, лежащая сейчас в руинах радужных осколков. Я вновь видел его без прикрас, без наведенного морока. И я даже догадывался, кому сказать за это спасибо.

Переведя взгляд на литуса, я еще успел поймать его недоуменно-обиженный взор, как глаза у него закатились, из носа потоком хлынула кровь, и он упал безвольной куклой к ногам своего повелителя.

На этом встреча закончилась.

Трудно изгаляться в словоблудии, когда вокруг беготня, а твое самое дорогое имущество пострадало, дай-то Бог, не безвозвратно сломалось.

Мы поспешили откланяться. С нами поспешили проститься. Обратная дорога запомнилась смутно, у меня дико разболелась голова, не хотелось не то что думать, жить не хотелось. Лишь одно желание поддерживало меня. Я просто мечтал упасть в свою кровать и потеряться в ней на пару дней. Но помимо воли в голове прокручивались события сегодняшнего вечера, то и дело перед глазами всплывали лица амина, капитана, литуса, Рамуса… Какая-то мысль сосредоточенно билась в висках, но я малодушно ее послал, оставив все разборки до завтра.

Постель. Ура.