Глава 18.

Я стоял перед закрытой дверью. Глухие звуки, изредка прорывавшиеся сквозь нее, не оставляли сомнений, находящийся там переживал отнюдь не лучшие моменты жизни. Осталось понять, что со всем этим делать мне. Уйти, сделав вид, что не заметил чужой слабости и тем пощадить его гордость или остаться, и попытаться помочь. Хотя далеко не факт, что моя помощь ему предпочтительней. Усевшись на полу в коридоре и привалившись к стене, я затих, вслушиваясь в тишину, которая, впрочем, была недолгой. Вновь стон полный боли коснулся моего слуха. Все, больше метаться в поисках приемлемого решения я не мог. Пусть он убьет меня потом, но сейчас я был не в силах уйти.

Устроившись поудобнее, я закрыл глаза, ища мышонка. Он моментально откликнулся, озорно глядя на меня из-под миски своими влажными черными глазками. Мысленно потянувшись к нему, я осторожно почесал его между ушек, ласково прикасаясь к мягкой шерстке. Он же доверчиво прижимался к моей ласкающей руке, смешно щекоча ее своими усиками.

Маленький друг. Грея его в своей ладони, аккуратно прижимая к груди его маленькое хрупкое тельце, я заворожено слушал стук крохотного сердечка.

Спокойствие и умиротворенность наполняли меня. Чувствуя совсем близко страдающую, мятущуюся душу, желая облегчить ее боль, я тоненькой струйкой направлял в ее сторону ручеек утешения. Делясь своим покоем, я пытался донести простую истину, не раз выручающую меня. Можешь изменить ситуацию — борись, не можешь — смирись и научись жить дальше, сохраняя свое внутреннее я. Осознавая этот поток, как частицу себя, как будто это мои руки ласково обнимали плачущего, я кожей ощущал его горе, солеными каплями оно оседало на моих губах. Баюкая его в своих объятьях, я понимал чувства матерей, утешающих свое дитя. А он, пригревшись, тихо плакал, изливая скорбь своего израненного сердца, радуясь чужому теплу.

Так мы и сидели, разделенные дверью, я и капитан.

***

Двумя днями ранее. Планета Сорос. Дворец амина.

— Из-за твоей глупости я лишился литуса! — Голос амина прижимал к земле стоящего на коленях гархара. — Тебе слишком многое было позволено в последнее время. Ты забылся, тварь!

Амин сильным ударом ноги оттолкнул пытавшегося обнять его колени Рамуса. Тот, поднявшись с драгоценного пола, вновь встал на колени, смиренно пережидая бурю. Амин зверствовал уже час, с тех пор, как целители из Храма Айюмы забрали тело литуса. Кровь стекала с виска Рамуса, но он не смел даже шелохнуться, чтобы утереть ее.

— Кто? Я спрашиваю тебя, кто это сделал?! Дису был сильнейшим литусом в моей коллекции. Кто из этой команды приложил руку к его гибели? И как он смог?!!

Разбив о спину Рамуса еще одну вазу, амин упал в кресло.

— Ты доставишь всю команду в мою темницу, и мне все равно, как ты это сделаешь. Особенно этого рыжика с косой. Консул сказал, тот весьма перспективен.

— Да, господин. Я сделаю все, что ты прикажешь, все, лишь бы вернуть твое расположение, господин.

Не вставая с колен, Рамус подполз к амину и прижался лицом к его ступням, обутым в легкие сандалии. Лихорадочно покрывая их поцелуями, он продолжал бормотать, захлебываясь отчаянием.

— Все, что ты захочешь, все, лишь бы ты простил меня, господин.

Он поднял залитое слезами лицо, губы его подрагивали, руки судорожно сжимали бедра амина. Тот же, прикрыв глаза тяжелыми веками, пряча ухмылку в уголках губ, запустил руку в волосы гархара. С силой сжав пальцы и запрокинув голову Рамуса, он с бешенством прошипел ему в лицо:

— Ты забыл правильные слова, тварь?

— Прости, прости меня, Хозяин.

— Так то.

Брезгливо оттолкнув его, амин откинулся на спинку кресла:

— И чего ты ждешь, тварь?

Дрожащие руки Рамуса легли на ремень амина, стараясь расстегивать аккуратно, чтобы, не дай Айюма, не вызвать нового всплеска ярости. Глаза преданно заглядывали в лицо Хозяина, ловя его равнодушный взгляд, в душе бушевала буря. Имя которой — ненависть.

***

Я не знал, сколько просидел у каюты капитана, но видимо, немало. Когда он открыл дверь, я еле смог подняться на затекших ногах.

— Зайди. — Чуть хрипло, но спокойно сказал мне капитан. Вымученная улыбка едва коснулась его губ.

И добавил. — Пожалуйста. Диван у меня гораздо удобнее.

Поддержав пошатнувшегося меня, он осторожно помог мне доползти до обещанного дивана. Сев рядом, капитан замер, плечи его поникли.

— Спасибо.

И вновь замолчал. Я так же молча сидел рядом. А что говорить? Здесь не нужны слова. И озвучивать чувства, связавшие нас, тоже нет необходимости. Я ощущал его как старшего брата, которому вовремя успел помочь. И был несказанно рад, что он принял мое утешение. Даже сильные могут иногда быть слабыми и уязвимыми. И им тоже нужна поддержка.

Голова моя устало прислонилась к его плечу. Все хорошо. Теперь можно отдохнуть. Капитан, вздохнув, обнял меня за плечи, уткнувшись подбородком мне в волосы.

— Зови меня Салеб, аинэ.

Я чуть усмехнулся, доверчиво прижимаясь к капитану, нет, Салебу. Аинэ. Братик.

— А как будет старший очень уважаемый брат?

— Соро.

Салеб уже улыбался. Я слышал эту улыбку в его голосе, и мне было радостно на душе. Брат. Тихая гавань моего сердца, обретенный дом. Счастье затопило меня с головой, и я чувствовал, что Салеб полностью разделяет это новое знание.

Топот тяжелых ботинок по коридору разорвал уютную тишину в клочья. Дверь распахнулась от удара.

— Капитан! — Взъерошенный блондинистый парень с садиной на лице ворвался в каюту, принеся с собой запах гари. В правой руке он судорожно сжимал лазерный пистолет, левый рукав был опален и сочился кровью. — Капитан! Это вторжение! Взломали систему, отключены все средства связи, они уже заняли рубку. Марк ранен. Еще четверо из команды тоже. Первый пилот Санис убит. Наши окопались на уровне Ич и в техническом отсеке…

Пока он говорил Салеб, нет, уже капитан, вскочив, торопливо навешивал на себя целый арсенал.

— Стрелять умеешь? — он кинул мне небольшой пистолет.

— Только если ради отвлекающего момента.

— Иногда тоже полезно.

Сердце билось где-то в горле, норовя упасть в пятки и там затаиться. Через полминуты, мы уже тенью скользили вдоль коридора. В смысле они скользили, я при всем старании, топал как бегемот. Впрочем, эти танцы быстро закончились. Откуда-то послышался треск, шум и механический голос спокойно произнес:

— Сопротивление бесполезно. Рубка захвачена. Салеб, положите оружие на пол. Иначе твои мальчики в техническом отделе случайно задохнутся. Да и те, кто затаился на уровне Ич, тоже. Ведь кнопка вентиляции у меня под рукой. — Помолчав, голос рявкнул. — Оружие на пол, руки за спину, лицом к стене! Выполнять!!!

Генеральский голос не иначе. Опомниться не успев, мы уже стояли в заданной позиции. Слегка повернув голову, я видел бледное лицо Салеба. Его прищуренные глаза выдавали сдержанное бешенство, зубы оскалены в усмешке.

Топот множества ног заглушало биение адреналина в висках. Мужики в черном камуфляже и касками на головах, быстро собрав оружие с пола, проверив нас на предмет несданного и радостно обнаружив искомое, довольно гогоча поволокли нас куда-то. Блондинчик было рыпнулся, но получив по глупой башке, остаток пути проделал в бессознательном состоянии. Нас затолкали в кают-компанию. Часть команды была уже там, связанные как сардельки, и плотно уложенные вдоль стен. Блонди, связав, уложили так же. Нас с капитаном, стянув за спиной руки, поставили на колени посреди комнаты. Два бугая с оружием замерли рядом. Еще двое встали у дверей, и двое у стены. Какие средства предосторожности, однако мы страшны.

Хлопнула дверь, и чеканя шаг в поле моего зрения появились сапоги. Хорошие такие сапоги, блестящие, из мягкой черной кожи. С серебристыми заклепками. И модель неплохая, задники, похоже, очень удобные.

— Ну, здравствуй, Салеб. Вот и свиделись. В прошлое мое путешествие на этом корабле ты не почтил меня своим вниманием, пришлось самому навестить.

Красивый какой голос. Низкие, мурлыкающие тона продирали до костей сладкой судорогой. Мысленно отвесив себе пощечину, я встряхнулся.

— И тебе поздорову. И кто ж платит за нас? Хотелось бы знать, кому обязан удовольствием принимать тебя в гостях, Исмаэль?

После таких слов я не смог удержаться и поднял голову, желая рассмотреть легендарного Исмаэля. Мои глаза утонули в черных как космос глазах, с холодным интересом взирающих на меня.

Твою ж мать…