Душа без зеркала

«........................................она угол она окончательное сновидение»

«Слепая девочка»

Лицо Шивы оказалось белым и гладким, слишком гладким от высокого лба до выпуклости носовой кости. Между набровными дугами — странно голыми без бровей — и скулами не было ничего — только ровная поверхность кожи, натянутой, как холст на раму, но так и не тронутой художником. Динго много раз натыкалась на выражение «Глаза — зеркало души». Каково было душе Шивы без зеркала? Куда смотрелась она, заточенная в комнате без окон с мягкими стенами? Куда стучалась она забинтованными, как на полотнах Квиума, руками, когда ей хотелось выйти вон? Как познавала саму себя?

С громким стуком упал на бетонный пол карандаш. Динго вздрогнула и отвела взгляд, поняв, что первый раз посмотрела в лицо пустоте.

— Прости, я понятия не имела… — опомнилась Лилит. — Я думала, ты видишь...

— Я вижу, — мягко ответил Шива, надел очки и снова стал прежним, человечным и понятным. Он соскользнул с подоконника, придерживая голубя одной рукой, а второй поднял карандаш и протянул его Лилит. — С помощью вот этого, — пальцы легко коснулись черной дужки. — В оправу встроены камеры, передающие изображение на микрочип. Он трансформирует сигнал и шлет его дальше — на электроды, имплантированные в мозг. Оттуда в виде электричесих импульсов все попадает в зрительный нерв — он у меня сохранился. За ухом есть разъем для контакта… Показать? — Шива с готовностью взялся за очки.

— Не надо! — выпалил Еретик и пробормотал, смутившись. — Не хочу вспоминать последнее рабочее место.

Лилит покачала головой. Вид у нее был бледный.

— Слышь, а там, где дают такие глаза, искусственной почки случаем не найдется? — спросил Край с кривой ухмылочкой на изможденном лице.

Перед Динго забрезжило понимание. Его слабость, усталый вид, тошнота, мрачный блеск в глазах… Чудовище, которое точило его изнутри, оказалось совсем иного рода, чем ее собственное. Врагом Края было не сознание, а тело. Его душа задыхалась в комнате, стены которой сочились ядом.

Шива покачал головой:

— Даже если б давали, не знаю, захотел ли бы ты воспользоваться предложением.

— Ты же воспользовался, — упрямо выпятил подбородок Край.

— Меня не спрашивали, — Шива присел на корточки и выпустил заскучавшего Фродо погулять. — Я вырос в интернате для слепых. Когда для проекта «Биоэлектронное зрение» понадобился подопытный кролик, мне было семьнадцать. В этом возрасте кости черепа почти перестают расти. К тому же за несовершеннолетнего все решало руководство интерната, ведь родители отказались от меня сразу после рождения. Я был идеальным материалом — глазных яблок нет, света никогда не видел, зато зрительный нерв и зрительный центр без патологий. После первой операции я заработал чудовищную головную боль и возможность различать темные и светлые пятна на близком расстоянии. Последняя, шестая по счету, чуть меня не прикончила. Я почти месяц провалялся в коме.

— Но ты стал видеть? — не выдержала Динго.

Шива кивнул, поворачиваясь к ней лицом. Зеркальные стекла поймали луну, и на миг показалось, будто в огромных черных радужках плавают желтки зрачков.

— На этот раз эксперимент удался. Я учился одновременно смотреть и — заново — ходить. Помню, как испугался, когда впервые увидел вблизи собственные руки — я ведь представлял их совсем другими...

— Значит, ты видишь так же, как мы? — скепсис в лице Фактора сменился научным интересом.

— Слышь, дай человеку рассказать, — осадил его Край. — Чего ты его пытаешь, как лабораторную мышь?

— А он нас не пытал, — сощурился Фактор, — когда в своих анкетах всю подноготную выспрашивал? Мы же отвечали — вот пусть и он ответит.

Шива незлобливо улыбнулся:

— Справедливо. Да, я вижу, как вы — ну, или почти как вы. Все зависит от разрешения камеры — сейчас оно у меня 52 мегапикселя. Это, конечно, ничто по сравнению с десятью гигапикселями биологического глаза, зато периферийное зрение у меня гораздо лучше.

Еретик нетерпеливо заерзал на подоконнике:

— А функция записи у тебя есть? А зум? А к вай-фай подключаться можешь?

Шива коснулся оправы, будто поправлял очки на носу:

— Карта памяти есть, но небольшая. Я записываю вас — прямо сейчас. Эти воспоминания не забываются и не выцветают. Я могу смотреть их, как фильм. Проблема в том, что иногда трудно бывает различить — где кино, а где — реальность. Насчет зума — здесь только трехкратное увеличение, зато я могу видеть ночью, в инфракрасном диапазоне. А вот в интернет напрямую выходить не могу — без глазных яблок затруднена навигация. В новых моделях очков дивжение глаза и век заменяют мышь.

— Блин, пэл! Все равно, ты киборг в натуре! — Еретик взмахнул руками, и вспугнутый Фродо забился в поисках убежища под ноги Динго.

— А каково это было — вдруг увидеть все? — спросила она, пытаясь представить себе, что мог чувствовать Шива в тот момент, когда впервые надел очки после выхода из комы.

Человек, не имеющий глаз, помолчал, припоминая:

— Каково? Вообрази себе, что ты годами мучилась хроническим насморком. Нюх у тебя отбило капитально, так что ты даже самых сильных духов не чуяла. И вдруг одним прекрасным утром просыпаешься и вдыхаешь твсячи запахов, из которых можешь идентифицировать два миллиона! Или еще лучше — представь, что у тебя открылось шестое чувство. В одно мгновение ты стала способна читать мысли окружающих, и мозг наполнился чужими голосами — шепчущими, поющими, кричащими!

— Я бы точно сошла с ума, — пробормотала Динго, бессознательно прижимая ладони к ушам. — Мне и от своих-то мыслей порой в голове тесно...

Она поймала понимающий взгляд Края и совершенно смешалась.

— Все это, кх-м, очень познавательно, — носок ботинка Лилит отбил нервную дробь по полу, — но все-таки от чуда отечественой нейрохирургии как-то далековато до хакера, собирающего на засекреченном сайте группу для похода к Вратам. Зачем тебе все это? Ты ведь… — она замялась, подбирая слова.

— Получил то, о чем уроды, вроде меня, только мечтают? — закончил за нее Шива. — Поверь, оно того не стоило — слишком высокой была цена. Если бы я мог повернуть время вспять...

Если бы он мог повернуть время вспять… Он помнил то утро, когда за ним пришли. Его вызвали в кабинет директора прямо с урока. Данила — так его звали тогда — никак не связал это с внеплановым и чрезвычайно тщательным медицинским осмотром, которому его и десяток других воспитанников подвергли несколько месяцев назад. Он спокойно пошел за завучем Ириской, известной своей слабостью к конфетам, созвучным ее имени: Ирина Сергеевна. В знакомом помещении (герани, ксероксный порошок, липовый чай, нафталин) кроме директора поджидали трое. Один незнакомый, а двое — те же, что встречали детей на том самом осмотре. Раскатистый бас-Антисептик и Шепелявый-Машинное масло, вроде того, каким пах кабинет труда. Незнакомец, Хриплый-Дорогой одеколон, объявил, что Данилу Грота забирают на операцию, которая вернет ему зрение.

Ириска обнимала его, всхлипывая и дыша сливочными тянучками. Директриса трясла руку и несла какой-то торжественный бред. Плакать он не мог — без слезных желез это трудновато, но горло перехватило так, что пропал голос. Он безропотно позволил увести себя. Опомнился уже в коридоре первого этажа: захотелось забрать личные вещи, попрощаться с ребятами. Ему не позволили ни того, ни другого. На улице шел снег. Ветер бросал холодным и мокрым в лицо всю дорогу до ворот интерната. Данила знал, что никто не будет смотреть ему в след.

— Повернуть время вспять! Блин, как же до меня раньше не доперло! — грохнули об пол подошвы сапог, вернув Шиву в настоящее. Еретик соскочил с подоконника и шагнул к стене с палочными человечками.

— Дай-ка сюда карандаш, — его пальцы нетерпеливо затеребили воздух перед Лилит.

— Зачем это? — нахмурилась девушка, но все-таки протянула требуемое.

— Да хочу тут попробовать… — парень прицелился острием карандаша в корявое граффити. — Понимаешь, твой рисунок кое-чего не учитывает.

Лилит выгнула красивую бровь, что осталось совершенно без внимания Еретика:

— Та женщина, мертвая, что ты видел в ванной, — внезапно обратился он к Фактору, — она была из твоего прошлого?

— Ну… — стоматолог замялся, но что-то в голосе Еретика, нетерпеливое, уверенное, как толчок в воду с борта тонущего судна, заставило его признаться. — Да. Это была моя мать. Она… покончила с собой. Гх-м. Вскрыла вены.

Край с Динго переглянулись, Лилит отвела взгляд. Еретик только кивнул, словно заранее знал ответ:

— Ты смог что-то изменить? В смысле — все было точно так же, как в тот раз, сколько там лет назад? Или ты сделал что-то иначе?

— Да какая разница?! — рявкнул Фактор. — Это же бред, галлюцинации, вызванные транквилизатором!

Динго съежилась от его вспышки, забилась в угол, изображая изоляцию оконной рамы.

— Разница есть, — с той же убедительной авторитетностью заявил Еретик.

— Да, я… — Фактор сделал над собой видимое усилие, — кажется, я закрыл кран.

Наткнувшись на непонимающие вгляды, он пояснил, уже спокойно и бесцветно:

— Когда это случилось, мне было двенадцать. Я нашел тело. Из крана капало. Я побежал за помощью и забыл закрыть воду.

— А теперь закрыл? — получив кивок в ответ, Еретик повернулся к стене и продлил временную ось графика назад, за пересечение с осью пространства. Затем он поймал грифелем человечка под буквой «Ф» и провел от него кривоватую стрелку в направлении, обратном развитию событий в зоне. Довольный собой, студент нарисовал жирный крест на оси прошлого. Последним штрихом стала новая линия, отходящая под углом к старой из точки Х.

Если бы он мог что-то изменить… Шива где-то читал — он не помнил, где, потому что это знание утонуло в той массе литературы, которую он перелопатил в годы сразу после того, как обрел зрение — что люди, в отличие от змей, сбрасывающих кожу, меняют души, а не тела. Тот чистый мальчик, Данила, который когда-то занимал это тело, давно умер и больше никогда не вернется. Оглядываясь назад, Шива каждый раз поражался тому, что между ними могла быть какая-то связь. Теперь в той же только чуть более изношенной оболочке жила новая душа.

— А ты… Прости, бейби, что отбираю твою прерогативу задавать вопросы, — обратился Еретик к капитану Григорьевой, — тоже побывала в прошлом?

— Эх, закатила бы я сейчас тебе подзатыльник, — хищно прищурилась Лилит, — да устав не позволяет. Хотя, если списать все на сопротивление при аресте… — она принялась демонстративно закатывать рукава.

Еретик вскинул руки в притворном испуге:

— Я безропотно приму свою судьбу, но пойми, мною движет чисто научный интерес, а бить ученых по голове очень вредно.

Динго прыснула в кулачок. Парень растянул губы в довольной ухмылке и состроил умоляющие глаза:

— Пли-из?

Лилит хмуро фыркнула:

— Сейчас ты похож на осла из седьмого «Шрека» — та же идиотская рожа. Надеюсь, все это к чему-то ведет, кроме пачкания стен, так что… В общем, да, я тоже оказалась в прошлом. И, — девушка махнула рукой, предупреждая новый вопрос, — я тоже кое-что изменила, — она сжала висящий на груди амулет.

— Ага, — довольно пробормотал Еретик, и прочертил еще одну стрелку, на сей раз от палочного человечка в юбочке (явно художественное преувеличение, ибо Шива сомневался, что Лилит вообще когда-либо унижала себя юбкой). Стрелка уткнулась в ось времени чуть впереди Факторова креста, взбухла иксом и разветвилась. Новая прямая побежала вниз, пока не пересеклась с нарисованной Еретиком чуть ранее.

— Моя очередь? — поинтересовался Край, разглядывавший получавшуюся картину из-под взлохмаченной челки.

— Валяй, — великодушно бросил художник.

— Боюсь, я тебя разочарую. Если я где и побывал, то в будущем, а не в прошлом.

Еретик оторвался от графика и задумчиво постучал карандашом по кончику носа:

— Хм-м… А это будущее — оно было желанным или как?

— Мозгами-то сам пораскинь, — огрызнулся Край и бессильно откинулся на стену.

— Ясно.

Не обижаясь, Еретик принялся исправлять рисунок. Рукавом куртки он стер изображение Края и нацарапал нового человечка с креслом-каталкой и буквой «К» под временной осью, как раз напротив уничтоженного оригинала Лилит. Еще одна линия соединила ноль на оси координат с инвалидным креслом, по пути пройдя через точку, где уже встретились ответвления Фактора и Лилит.

— Шива?

Точка Х. Одно ключевое событие. Один поступок, и Шива бы никогда не родился.

В интернате у Данилы осталась девушка. Слепая, по иронии судьбы носившая имя Света. В годы до последней удачной операции они переписывались, она слала ему свои стихи — детские, откровенно беспомощные, но искренние и потому трогательные. Потом переписка сошла на нет — по вине Данилы. В восемьнадцать лет Света покинула интернат и решила разыскать его. То, что они не виделись три года, и что ей придется ехать через весь город, нащупывая дорогу палочкой, ее не смутило. Девушка решила сделать другу сюрприз.

В то время Данила жил в общежитии института и уже готовился к поступлению в ИТМО на программирование. Его создатели не возражали. Слепая обезьянка с университетским дипломом только повышала их рейтинг в международных научных топах. В тот день он тащил в свою келью очередную стопку книг, которые должен был успеть проглотить. У проходной топталась девушка в стареньком пальто и с белой тростью.

— К тебе пришли, — кивнула на нее вахтерша.

Посетительница обернулась на звук голоса. Она была некрасива: полная, с размытыми чертами широкого лица, мутноватыми глазами, бессмысленно уставившимися в разные точки пространства. Пушистые каштановые волосы — единственное, что было в ней хорошо, но и те были наполовину скрыты под уродливым вязаным беретом. Данила вообразил, как представляет «свою старую знакомую» соседу, новым товарищам по общаге, никогда не видевшим его настоящего лица; вообразил их сочувственные взгляды, кривые усмешки, жестокие шуточки...

— Это… это ошибка, — пробормотал он и поспешил протиснуться мимо посетительницы к лестнице. Но девушка узнала его голос.

— Даня! Это я, Света! — крикнула она вслед.

Он бросился вверх по ступеням, роняя книги.

Шива покачал головой, чувствуя, как ненавистная оправа сдавливает череп за ушами:

— Я вижу только то, что показывают мне они, — палец постучал по дужке.

— Никаких провалов в прошлое или будущее? — уточнил Еретик.

— У меня нет прошлого.

Данила быстро позабыл о Свете, как забывал тогда многое, будто в памяти новые версии файлов-представлений о мире автоматически замещали менее совершенные старые. Так Свету заменила Анастасия, писавшая диссертацию по тифлопсихологии[1]. Данила был главным объектом ее исследования. Еще бы, единственный и уникальный экземпляр, человек без глаз, полностью восстановивший зрение! С его стороны Стасе было обеспечено полное и безропотное содействие. Одно наслаждение созерцать с низкой кушетки ее стройные бедра, уходящие в таинственные сумерки мини-юбки, окупало все бесконечные вопросы и тупые тесты, в которых ему приходилось выслушивать, обнюхивать, ощупывать и рассматривать кучу бессмысленных вещей.

С куда большим удовольствием он бы обнюхивал и вылизывал саму Стасю, стройную блондинку с платиновой гривой до талии и огромными сиреневыми глазами (как позже выяснилось, обязанными своим цветом контактным линзам). Конечно, он не смел и заикнуться о своем желании, хотя собственное отражение в зеркале казалось все более привычным и привлекательным. Отношения испытателя и испытуемого со временем стали со временем походить на дружбу. Стася заходила к Даниле в общежитие под предлогом помощи первокурснику, обедала с подшефным в кафе на «бюджетные» деньги, наконец, даже пригласила к себе домой, где тот напрасно пытался очаровать ее отца-профессора.

В общем, Данила втрескался в Стасю по уши и на свое несчатье вообразил, что красавица-аспирантка отвечает ему взаимностью. Пробуждение было внезапным, болезненным, но закономерным. Анастасия решила вывести подопечного в свет. За всю свою жизнь он ни разу не был на настоящей дискотеке или в клубе. Психолог сочла это большим упущением и пригласила составить ей компанию в «Ломоносове». Она сама помогла подобрать гардероб, притащив кое-какие тряпки старшего брата, и Данила отправился со «своей девушкой» на метро, полный радужных надежд и бабочек.

Первой неожиданностью было то, что в клубе их уже поджидала целая ватага Стасиных друзей, из которых наиболее раздражающим был некто Макс, нагло лапавший аспирантку в самых аппетитных местах и обменивавшийся с нею оливками из коктейля без помощи рук. Все началось с легкой иронии по поводу успехов «подопытного», перешедших в откровенные насмешки, которые стали только злее, когда «кролик» показал зубы и начал платить весельчакам той же монетой. Анастасия взирала на происходящее с высоты — поперемернно то каблуков, то барного табурета — и хихикала все громче, по мере того, как вишенка приближалась ко дну очередного стакана.

Устав соревноваться в остроумии, Макс изящно завершил матч пощечиной, пославшей чудо-очки под ноги танцующим (то была предыдущая модель) и явившей миру истинное лицо Данилы, особенно выигрышное в режущих вспышках софитов.

Мохнатые брови Еретика съехались к переносице, он что-то забормотал насчет волн вероятности и квантовых импульсов и размашисто нашкрябал человечка в короне — слишком низко нахлобученной букве «Ш» — бредущего по змеящейся лестнице Лилит вдоль временной оси. Шива чуть склонил голову на бок, созерцая свой портрет.

Полгода Данила сидел в своей комнате в ожидании новых «глаз» и думал: о том, что люди подменяют истинную природу мира и вещей их внешними оболочками, которые изменчивы, как осенняя погода, и ничего не говорят о своем содержании. О том, что знает, как пахнет зрелый помидор, мятная зубная паста и кожа Светы в жаркий день. Их невозможно перепутать или подменить. О том, что всегда мог сказать по голосу, когда человек лжет — до того момента, как научился видеть его лицо. О том, что хочет попробовать кожу Светы на вкус и описать его словами. Еще он размышлял, для чего все то, что случилось — случилось, и почему именно с ним.

— Динго? — Еретик почесал за ухом кончиком карандаша.

Рыженькая встрепенулась и чуть не выронила голубя, задремавшего, наконец, под полой ее рубашки-платья.

— Мы же были вместе, — она сбилась, по скулам мазнуло румянцем. — То есть… ведь мы видели то же самое!

— Не совсем, — Еретик постучал концом карандаша по изображению лодки, словно Стасин папа-профессор у доски. — Мы оба оказались в прошлом, но у каждого из нас оно было свое. Разве не так?

Динго моргнула пару раз огромными глазищами, прикусила губу:

— Ну в общем это как посмотреть...

Данила узнал, где живет Света, хотя это оказалось нелегко. Поехал к ней так же, как она когда-то приехала к нему — без предупреждения, вооруженный только надеждой, темными очками, занятыми у соседа, и белой тростью. Он отвык ходить без глаз. Пару раз завалился на улице, уехал не на ту ветку метро, чуть не погиб под колесами машины на переходе. И все же добрался до цели. Света была дома, когда он позвонил в звонок. Данила узнал ее сразу, как только она показалась на пороге. Большая собака заворчала на незнакомца, обнюхивая брюки. Девушка стояла молча, но он слышал ее дыхание, и по его ритму понял — она тоже знала, кто перед ней.

— Прости меня, — сказал он, надеясь, что голос скажет ей больше, чем слова.

Еще минуту она стояла молча. Он почувствовал движение воздуха и замер, ожидая прикосновения ее пальцев. Воздух ударил в лицо вместе с хлопком закрывающейся двери. Данила услышал, как дважды повернулся замок.

— Ты что-то изменила в прошлом? — наседал на Динго Еретик с фанатичным огоньком в глазах.

— Ну в общем да...

— Ага, — «светило науки» удовлетворенно проткнул рисованную Динго палочкой, ведущей к временной оси.

— А что ты сам? — с вызовом бросил Край, не отрывавший мрачного взгляда от графика.

— Пожалуй, — задумчиво протянул Еретик, — со мной произошло то же самое, хотя это привело бы к парадоксу… — он с остервенением ткнул карандашом в ухо — вероятно, промахнувшись, и, не обращая внимания на смешки Лилит, вдавил грифель в штукатурку, — если бы не общая точка бифуркации… — косая черта соединила «Е» в лодке с линией Динго, а потом из той же точки побежала к новообразованному перекрестью линий.

— И что все это должно означать? — критически изрекла капитан Григорьева, кивнув на свое исполосованное творение.

Данила впервые увидел Врата, когда лежал в коме. В то время, конечно, он не знал, что это Врата. Никто не знал. Их первые снимки появились в прессе полгода спустя. Данила пребывал между сном и небытием, парил в ничто без запахов, звуков и ощущений, когда там вспыхнули Они. Он опознал форму ворот — похожих касались его руки, когда он обследовал территорию интерната — и цифру «шесть», которую видел впервые. Но в сознании не имелось ничего, что могло бы объять цвета. Свежую яркость зеленого. Тревожную глубину красного. Они беспокоили, намекали на существование целого мира, ранее недоступного. Возможно, любопытство, страстное желание познать этот мир и подтолкнули пациента к пробуждению.

Первые месяцы из-за обилия новых впечатлений он совсем не вспоминал о Вратах. Пока неожиданно не натнулся на фотографию в интернет-новостях, которая показалась на удивление знакомой. Данила долго сидел над картинкой, размышляя, где мог видеть ее раньше, но напрашивавшийся ответ казался слишком невероятным, чтобы принимать его всерьез. Затем поток событий смыл загадку в подвал памяти, где она долго покоилась в темноте и прохладе.

Когда дверь Светы навсегда закрылась перед ним, Данилу снова стали посещать Врата. Они являлись по ночам, потому что, как и все зрячие, он видел теперь цветные объемные сны. Образ красной шестерки на зеленом фоне не давал ему покоя, и он начал собирать всю доступную информацию об объекте — в основном с сайтов, которые читал вслух синтезатор голоса. Так он узнал о теориях, которые люди строили о происхождении и назначении Врат. Узнал о «безумных сталкерах», пытавшихся пройти на ту сторону. И решил открыть дверь, запертую для других. Так родился Шива.

— Это должно означать, — Еретик покосился на Лилит, и его широкий рот расползся в усмешке, — что то ли Врата, то ли зона уже отправили нас в джунгли.

[1] Психология слепых.