Stairway to Heaven

Stairway to Heaven*

рушится лестница — так распадается дно

и никто

не может

взойти**

Лилит бежала по лестнице, зло впечатывая в бетон подошвы трекинговых ботинок. Может, хоть на крыше будет связь. Зона оказалась наглухо мертвой — и не только в отношении мобильной сети. Поэтому Лилит решила больше не откладывать с докладом Гуняге. Нет, все что угодно она могла себе представить, даже подготовилась подстраховать эфэсовцев со своей стороны — эпизод с Фактором и Динго показал, что товарищи сталкеры могут иметь неожиданные стороны. Достаточно было просто не кидать флэшку. Но такого… такого она не ожидала.

Перед внутренним взором Лилит всплыло лицо шефа — длинное, невыразительно плоское, с вечно припухшими глазами и приплюснутым носом, из-под которого по-шерлокхолмсовски торчит изогнутая трубка. Хотя нет, какая трубка в три часа ночи? Разве что Гунягу бессоница мучает.

— Гигорьева, — в ушах обещанием мучительной смерти зазвучал сиповатый голос, — скажи, что может быть важнее полноценного ночного сна?!

Во-первых, мысленно аргументировала она, перескакивая сразу через две ступеньки, исчезли Врата. Во-вторых, охрана тоже испарилась. При этом вся аппаратура осталась не выключенной, кофе в чашках был еще теплым, в комнате даже пахло табачным дымом, причем свеженьким. Еще бы рацию кто из пропаданцев на столе забыл — но нет, такая удача Лилит никак не могла привалить. И в-третьих, эти странные видеозаписи...

— Здесь же никого нет, — пискнула Динго, пялясь расширенными глазами на два пустых кресла перед пультом СКУД. Калейдоскоп изображений с камер, расположенных внутри зоны, голубовато помигивал; на экране компьютера раскинулся незаконченный пасьянс; в динамиках приглушенно бухало что-то роковое. — Может, они вышли куда-нибудь?

— Ага, пописать. В кустики, — Еретик затрясся в новом приступе сдавленного смеха.

— Здесь есть туалет, — заметила Лилит, пирвычно проверившая все помещения крохотной однушки. — Действующий. Но он тоже пуст. Как и кухня.

— Охрана обоссала Врата, те их с-сожрали и с-схопнулись, — не унимался умник, плюхнувшийся в судорогах на офисный стул.

— Интересная версия, — Лилит выглянула в окно, но там не было ответов, одна угольная чернота. — Только мне бы хотелось знать, что тут произошло на самом деле.

«Реальность персонально состоит из тёмных снов, её не описать простой библиотекой слов», — объяснил печальный женский голос из колонок.

— Да выруби ты уже этот трэш! — неожиданно для себя взорвалась она, но Шива и ухом не повел — пальцы его так и летали по клавиатуре.

— Подожди, кажется, я знаю… Вот, смотрите, тут архив видеозаписей, в том числе с камер, направленных на Врата.

Все столпились за спиной компьютерного гения, даже Еретик подкатился ближе на своем стуле. Лилит дотянулась до динамика и заткнула дебильную песню ему обратно в глотку.

— Я прокрутил запись назад, — поянил Шива. — Видите? Это прошлая пятница.

Дисплей заполнили зеленые створки Врат, показанные с трех разных ракурсов.

— Бли-ин, вот когда надо было приходить, — разочарованно протянул Еретик.

— А это позавчера, — Шива щелкнул мышкой, и грубо намалеванная цифра «шесть» снова заалела на экране во всей красе. — И вчера.

Лилит скосила глаза на угол изображения. Все сходилось, дата была вчерашняя. Кадры съемки понеслись вперед в ускоренном темпе, цифры на электронных часах слились в неразличимое пятно, над Вратами летели перистые облака наперегонки с солнцем, которое лихо ухнуло за ближайшую крышу и укрылось одеялом темноты. Камеры автоматически перешли в инфрарежим. Врата зафосфоресцировали, цифра на них слилась с неоновым фоном. Картинка, наконец, замерла. Часы в углу мигали счетчиком секунд. 02:52:03. 02:52:04. 02:52:05...

— Но это же… — первой опомнилась Динго, — это же прямо сейчас! Камера показывает Врата прямо сейчас!

Вот тогда Лилит и смоталась. Еретик с рыженькой ломанулись на улицу, Шива снова завозился с клавой — пытался, наверное, отключить защиту внутреннего периметра. По крайней мере, будь Лилит на его месте, именно это и сделала бы. А сама она помчалась вверх по лестнице, вот только бежала что-то уже долго. Вроде тут всего пять этажей...

Странные звуки, дико неуместные в покинутом доме, заставили ее замереть. Луч фонарика заметался по площадке — четыре двери, одна стальная крашеная, три обитых дерматином. На грязно-оранжевой стене пыльные снежинки, выцветшие олени и полуотклеившийся дед Мороз, пьяно свесившийся с саней — знаки давно миновавшего праздника. Ноты пробивались из-за тонких стен, неуверенные, будто клавиш касались детские пальцы, но мелодия была узнаваема:

Ooh, ooh, and she's buying a stairway to heaven***.

Волоски на загривке встали дыбом. Что это — неудачная шутка сбежавших охранников? Лилит повернула голову. Снизу все было тихо, ее пока еще не искали. По внезапному наитию она направила луч фонаря в черноту между пройденных лестничных пролетов. Зазолотилась паутина, поймав свет. Замельтишела потревоженная движением пыль. Ступени уходили так далеко, что дна не удавалось различить. Может, мощности фонаря не хватает? Она повела лучом вверх, но там было то же самое — бесконечная спираль, как в домике улитки. Лилит тряхнула головой, стараясь выгнать из уха навязчивую мелодию:

Ooh, it makes me wonder. Ooh, it makes me wonder****.

Все, хватит! Она ткнулась в ближайшую дверь. Запрето, конечно. В следующую, под номером восемь. Створка, скрипнув, скользнула внутрь. Странно, если судить по номеру, она дошла всего лишь до второго этажа… Из коридора пахнуло нежилым, звуки фортепьяно стали отчетливее. Почему именно эта песня? Любимая Игната, он играл ее на гитаре.

Фонарик вытащил на свет желтушные обои, облезающие со стен, как сожженная солнцем кожа. Лилит сама не заметила, как уже шагала по темной кишке прихожей. Коридор исчезал под ногами, пока луч фонарика не уткнулся в дверь, из-под которой просачивался свет и клавишные звуки. Девушка застыла на пороге, прислушиваясь одновременно к тому, что происходило внутри, и сзади, на лестнице. Ее все еще никто не искал, только проклятое пианино никак не затыкалось, рассказывая историю леди, купившей лестницу в небо. Охранники развлекаются при свечах, давая концерт для привидений?! На всякий случай крепко сжав слеповуху в кулаке, Лилит надавила на ручку двери фонарем. Заперто? Нет, просто открывается наружу…

…Странно, ах, это странно. Солнечные лучи, падающие через колыхающийся тюль, ослепили и заставили на минуту зажмуриться. Неуверенные толчки молоточков по струнам, наполнили голову музыкой, как пустой колокол. Машинально Лилит выключила фонарь и протерла глаза. Комната, оклеенная зеленоватыми обоями в розах, была пуста, за исключением рояля, белого и элегантного, казавшегося залетным гостем на вытертом паркетном полу, как звезда столичной оперы на сцене деревенского клуба. За роялем на крутящемся стульчике сидела девочка, едва доставая ногами в тапочках до золоченых педалей. Черные волосы острижены в короткое каре, их удерживает от падения на лоб заколка в виде бабочки. Платье с резинкой на талии коротковато, так что видны коленки в болячках от многочисленных падений. Маленькая пианистка не обращала на вошедшую никакого внимания, ее взгляд скользил между нотами и матово мерцающей клавиатурой. За ее спиной белыми крыльями развевался тюль, обрамляя зияние балконной двери. Оттуда пахло летом.

Лилит снова зажмурилась, теперь уже не от света. «Откуда тут ребенок? Кажется мне, или я, правда, где-то видела эту девочку раньше? Как в комнатушку хрущобы могли пропихнуть рояль? И главное — почему здесь день и… тепло?!» Она как следует дернула себя за ухо. Стало больно, и Лилит распахнула веки. Нет, это был не сон — рояль никуда не пропал, музыка тоже. По рабочей привычке окинула взглядом помещение: никого. Выход, он же вход, у нее за спиной, если не считать балконную дверь.

— Девочка, ты тут одна? — она постаралась говорит мягко, чтобы не напугать ребенка.

Пианистка вскинула на нее большие темные глаза, руки заученно взлетели в воздух и опустились на голые коленки:

— Конечно, нет, — голос девочки, низкий, слишком взрослый для ее возраста, тоже показался знакомым. — Ведь ты тоже здесь, так?

— Да, но я хотела сказать… — вот, блин, детская логика! — Тут есть кто-то, кроме нас с тобой?

— Ты же сама знаешь, что есть, — девочка почесала коленку и положила пальцы на клавиатуру. — Хочешь сыграть в четыре руки?

— Я не умею, — Лилит пыталась одновременно сообразить, что имел в виду странный ребенок, и о чем его еще надо спросить.

— Врешь, — пианистка укоризненно покачала головой. — Маленькая ложь влечет за собой большую, и так дальше, пока ты не запутаешься в паутине лжи, и она слопает тебя, как паук высасывает муху. Хлоп — и от тебя осталась одна высохшая оболочка, одна видимость. А настоящей тебя уже и нет.

Пальцы с обгрызенными ногтями надавили на клавиши, бабочка в волосах утвердительно качнулась.

— Я не вру, — заторопилась Лилит, будто почему-то было важно завоевать доверие этого ребенка. — Я играла когда-то давно, в детстве. Но теперь все забыла. Правда. Лет десять уже за инструмент не садилась.

Девочка оборвала аккорд, нахмурилась и серьезно кивнула:

— Значит, ты кучу времени зря выбросила. Ну, это как, когда я была маленькая, то игрушки свои в окно выкидывала. Тоже глупо, да? Теперь я, конечно, так не делаю. А вот ты до сих пор этим занимаешься.

Лилит покосилась в сторону залитого солнцем балкона: «Интересно, если выглянуть туда, я увижу Врата?»

— Ты хочешь сказать, я все еще напрасно трачу время?

Девочка соскользнула со стульчика, одернула цветастое платье:

— Пойдем, я тебе покажу, — и вошла в развевающийся тюль.

У Лилит ноги как к полу приросли. В основание позвоночника вонзились ледяные иголки, от них холод побежал по всему хребту. А вот у маленькой пианистки хребта не было вообще. И затылка тоже. Над вырезом платья в гвоздичках паутина затянула розоватую пустоту. Лилит будто смотрела изнутри в череп разобанной куклы: двумя светлыми пятнами вырисовывались стеклянные глаза, темнели выпуклости носа и губ, торчали черными пучками прикрепленные с изнанки волосы...

Ребенок обернулся, и Лилит заставила упасть руку, тянувшуюся к раскрытому в беззвучном крике рту. Может, почудилось? Темные глаза блестнули совсем не по-стеклянному:

— Ну, ты идешь?

Тонкая рука приглашающе отвела тюль. Девушка шагнула вперед на негнущихся ногах. Сознание ее внезапно раздвоилось. Одна его часть кричала, почему-то голосом Честера Биллингтона из заморского далека: «Беги! Беги отсюда! Run away, baby!» Вторая нашептывала прямо в ухо: «Ну же, лейтенант Григорьева! Еще немного, и ты все поймешь. Будет о чем доложить Гуняге. А там пусть майор сам расхлебывает эту кашу с изнанными девочками и роялями...»

Тюль мягко коснулся щеки, зацепился за плечо, потянул вперед. Щурясь, Лилит вышла на балкон. Сначала показалось, что посреди внезапно наступившего лета пошел снег. Но пушистые комочки, толпившиеся в синем воздухе, цеплявшиеся к ржавым перилам, были обычным тополиным пухом. А внизу, во дворе, в просветах поседевших растрепанных крон, виднелась зеленая конструкция с красным знаком посередине. Девушка так и подалась вперед. Врата! Здесь, в этом мае!

— Ты не туда смотришь, — холодно сообщила девочка и указала куда-то под самый балкон. Лилит перегнулась через перила, обдирая животом ржавчину.

Он лежал прямо у подъезда, черный на белом, ноги раскинуты под странным углом, одна рука подобрана под себя, будто человек пытался смягчить ею удар. Стрелки в животе Лилит перевернулись, накручивая на себя кишки, и встали на тех же цифрах, что тускло горели на прошлогоднем фото: 13:18. Она с трудом оторвала взгляд от тела и перевела на ребенка. Веки щипало. Девочка не смотрела вниз, ее непроницаемые глаза ощупывали лицо Лилит; ушки просунулись между прядями каре, словно у настороженной лисички.

— Этого не может быть, — собственный голос донесся до Лилит издалека, будто он остался вместе с осенью и темнотой за порогом комнаты с роялем. — Что это?! Кто это?!

— Ты знаешь, — уголок губ ребенка пополз вверх, придавая лицу совсем не детское выражение. — Это твоя игрушка. И ты сама ее сломала.

*Лестница в небо — название песни Led Zeppelin

** Стихи Сергея Чегры

***Она покупает лестницу в небо

****О, это странно.