Разные обещания-2

— Я нашел тебя в энциклопедии, — сказал Игнат ей в спину, пока Лилит запихивала в чехол скатанный спальный мешок.

— А я и не знала, что уже знаменитость, — фыркнула она, сдувая со лба пропитанные потом пряди.

— Не ты, а твое имя, — очевидно, парень решил не реагировать на игнор. — Ты вообще знаешь, что оно значит?

— Мне больше нравится версия о демоне, — Лилит надавила на спальник коленом, но лоснящаяся мягкая масса никак не желала лезть в слишком узкое отверстие. — Первая жена Адама звучит как-то… ветхозаветно, не находишь? К тому же… — она снова расстелила мешок на траве и принялась тщательно сворачивать, — я хочу быть не только первой, но и единственной.

— Я хотел того же, — Игнат присел на корточки, поймал ее руку своей — со стороны, наверное, казалось, что он просто помогает ей паковаться. Лилит отвела взгляд, чтобы не утонуть в приливе его глаз. Отняла руку.

— Прости.

Спальник скользил под ладонями — ее и Игната, или они скользили в синей пучине, глубже и глубже, но в отличие от нее, ему нужен был воздух, и, наконец, он отстал и вынырнул на поверхность. Лилит дернула шнур, затягивая горловину чехла. Ткань жалобно треснула.

— У тебя все еще будет — только не со мной.

— Лилит...

Она не отозвалась. Все уже было сказано. Осталось только приторочить спальник к рюкзаку.

— В переводе это значит «тень сердца», — продолжил он. — Похоже, от твоего сердца и правда осталась только тень.

То, что он попал, Фактор понял еще там, под кустом шиповника. Но только теперь он сообразил, насколько. Потому что речь шла уже не только о роялях. Ну, кому, кому могло прийти в голову тащить с собой больного, который, того и глядишь, загнется от сквозняка?! Да, то, что Шива психопат, можно считать окончательным диагнозом, но разве от этого легче? Вот, пожалуйста, Врата здесь, прямо под носом, а где его славная команда?! Рядом — один ее жалкий бессознательный остаток, мальчишка, у которого то ли почки отказывают, то ли печень. Аптечка, положим, в рюкзаке есть, только толку от нее… Тут скорую вызывать надо, хотя как — не очень ясно. Эх, был бы он реаниматором, а не стоматологом...

Федор бросил в углу коврик, подхватил под мышки костлявое тело, перетащил. Уложил беспомощно мотнувшуюся голову на надувную подушку. Укрыл походным одеялом. Так, что у нас тут? Телефонный аппарат притулился у компьютера. Может, хоть этот работает? Серая трубка молчит в руке, не желая общаться. А что с интернетом? Фактор шевельнул мышкой, и картинка с флегматично плавающими золотыми рыбками сменилась стандартным синим фоном и… чертовым окошком с запросом пароля. Не на что особо не надеясь, он пошарил по столу — девчонки в офсе часто хранили пароли на бумажках, приклеенных к монитору, но тут обитали не секретарши — подсказок не было.

— Там где ляжет тень, там где ляжет тень...

Федор вздрогнул, когда колонки разразились визгливыми звуками. Очевидно, он задел что-то в поисках пароля.

Там где ляжет тень — вдаль дорога

Праведная тень, праведная тень

Праведная тень сердца Бога.

Тень, тень, тень, сердца тень.

Лилит давно уже не слышала фортепиано — слишком далеко забралась по лестнице вверх… или вниз? Новая музыка, просочившаяся сквозь одну из дверей, несла с собой восточные ритмы и скрежет металла. Два голоса, высокий и низкий, сливались в острие стрелы, указывающей путь. Тени ходят там, куда их хозяевам попасть и не снилось. Тени странствуют по стенам и потолкам, безнаказанно пересекают границы, без страха ныряют в темноту и становятся только сильнее от света. Если от меня осталась только тень, думала Лилит, что мешает мне сменить сторону?

— Меня забыли, — в голосе старика не было ни жалости к себе, ни обиды, ни гнева. Простая констатация факта. Край подумал, что это будет его первым желанием, если он выберется отсюда через Врата или без оных — забыть все, как страшный сон.

— Очень удобно, правда? — продолжал калека, кривя бесцветные, сползающие влево губы. — Они ушли и оставили меня здесь. Знали, что не смогу спуститься без лифта. Дед с возу, кобыле легче, — костлявые плечи мелко затряслись, в груди засипело в такт, ввалившиеся глаза заслезились, и Краю трудно было понять, смеется старик или плачет. — Кобыла, это значит Анька моя. Вырастил курву на свою голову. Решила, раз их эвакуируют, зачем в новую-то квартиру старый хлам тащить? Вот и бросила меня тут, как чемодан без ручки или дырявый чайник.

Глаза Края невольно скользнули по стене с фотографиями в поисках Аньки, но нашли только улыбающуюся круглощекую девушку с кудрями до самой рамки, вряд ли способную претендовать на звание курвы.

— Но как же вы… — он замялся, не зная, как лучше сформулировать не дававший покоя вопрос, — выжили здесь все эти годы? Один?

— А кто сказал, что я выжил именно здесь? — старик подмигнул ему, сморщив землистые черепашьи веки, и довольно сложил руки на животе.

Лилит направила на себя фонарь. Яркий луч пронзил ее, словно меч. Черная растрепанная тень перегнулась через перила, скользнула по стене. Девушка подняла руку повыше. Свесилась со ступенек, сложилась пополам и сунулась головой на ту сторону.

— Тень сердца взойдет… Тень сердца взойдет...

Понеслась бесшумно по следам Игната — все выше и выше. Никогда еще она не была так высоко. You are getting higher than Impire State, baby**. Вот уже и последний этаж, выход на чердак и… железная дверь. Лилит ударилась о нее, растеклась чернильным пятном. Заперто. Даже тени не могут проходит сквозь запертые двери. Заметалась по площадке, то вытягиваясь длинными руками-ногами, то сжимаясь в безголовую пульсирующую кляксу. Позвала эхом голоса:

— Игнат! Игнат!

Если бы она могла сказать ему, хотя бы один едиственный раз...

Где-то в недрах пустого дома пронзительно затрещал телефонный звонок.

Край вздернул голову: послышалось ему или...

— Это не нам, — уверенно бросил его собеседник.

— Откуда вы знаете? — Край двинулся было к двери, да споткнулся о собственную мысль: разве тут не отключены телефоны? Или это аппарат в комнате охраны? А может, заработал мобильник у кого-то из ребят?

— Здесь вам не тут, и тут вам не здесь, — ехидно бросил старик ему в спину.

— Что вы этим хотите сказать? — Край повернулся к креслу-каталке со странным чувством, будто калека роется в его мозгу корявыми когтистыми пальцами.

— Для здесь все равно, есть ли вообще этот дом или вот это дерево, — старик слабо махнул на что-то в ярком пятне окна, — или даже Врата. Я, например, лично уверен, что ничего этого здесь не существует, включая меня самого. Забыт и вычеркнут из веремени, я теперь тутошний, точка.

Край потер виски. Телефонная трель отдавалась прямо в кость черепа, заставляя вибрировать что-то внутри.

— Но если мы не здесь, то где же?

— Я-то тут, — старик многозначительно поднял иссушенный временем палец. — В тени шелковицы жду пения трубы. Вопрос в том, где ты, юноша.

Если бы Фактор верил в бога, он мог бы сказать, что Всевышний ответил на его молитвы, — недаром его так активно поминали вопящие их динамиков юнцы. Едва Федор перекрыл им кислород, закрутив звук, до ушей его донеслась далекая, но такая отрадная телефонная трель. Где-то в этом доме с привидениями была связь с внешним миром, и этой связью он вознамерился воспользоваться.

— Потерпи, парень. Я быстро, — бросив последний взгляд на по-прежнему бесчувственного Края, Фактор выскочил за дверь.

Телефон стоял на столе в центре пустой комнаты, стоял так, будто специально ждал только ее. Судя по его виду, делал он это уже давно — вместо сенсорной панели или даже кнопок его украшал диск с дырочками, в которых прятались когда-то черные, а теперь грязно-бурые цифры. Казалось, округлая желтоватая трубка подрагивала, испуская заливистый зов. Черные пальцы легли на холодный пластик, назойливый звон прекратился.

— Алло?

— Лилит, это я, Игнат.

Фактор остановился, запыхавшись. Он бежал вверх, перепрыгивая через две ступеньки, когда телефон внезапно затих. В ушах пел высоковольтный провод тишины да молоточками стучала кровь. Что, если ему просто почудилось? Вроде как эта постоянная капель… Нет. Нет! Это должно быть где-то здесь, поблизости, иначе бы он просто не услышал звонка даже сквозь «бумажные» стены хрущевки. Он поднялся на площадку и толкнул дверь квартиры с покосившейся цифрой «восемь».

— Я хотел тебе сказать...

— Я хотела тебе сказать...

Слова столкнулись, запутались буквами. Оба замолчали, давая другому время продолжить, и снова начали одновременно:

— Давай ты первый...

— Ты первая...

Снова молчание, только слабый шорох в трубке, будто эхо прилива, навечно заключенное в раковине. Наконец, волна вынесла на берег слуха жемчужины.

— Смерть — это больно, — низкий глуховатый голос Игната. — Я не хотел умирать.

— Прости, прости меня! — заторопилась Лилит. — Я думала, у меня будет много времени, чтобы тебе это сказать, но я ошибалась. Это самая страшная моя ошибка. Теперь у меня остались только годы, чтобы о ней сожалеть. Я должна была сказать тебе тогда… Сказать, что люблю тебя, только тебя, что остальное — это просто...

— Ты сказала мне это. Один раз, — фраза прозвучала так, будто Игнат улыбался. — Помнишь, когда?

Лилит мучительно напрягла память. Нет, это невозможно, она никогда бы такое не забыла. Слишком серьезно относилась она к большим словам, а «люблю» было из их числа. Тяжелое и гладкое, как голубой кит, оно не могло выскользнуть из ее рта незамеченным.

— Не помнишь, — он не злился, скорее поддразнивал ее, как это частенько случалось раньше. — Вот что бывает, когда упьешься в муку.

В обществе Игната «упилась» Лилит только однажды, причем в муку — это еще мягко сказано. Она уже не помнила, какой был повод, да и вообще мало что помнила из событий той ночи, кроме безумного секса в ванне с продолжением на кухне, где она и вырубилась — прямо на узком топчанчике у загруженного грязной посудой стола… Значит, тогда.

— И ты поверил мне, пьяной-то? — спросила, сам еще не веря поднимающемуся из живота облегчению.

— In vina veritas, — усмехнулся Игнат, — что в переводе с латыни значит «лучше пьяное признание в любви, чем ничего».

— Это была правда, — выдохнула Лилит все накопившееся в ней тепло. — Блу, демоны — это просто работа, которую требовалось сделать. Я думала, что, когда все закончу, смогу вернуться к тебе, но...

— Я тоже был для тебя работой?

Она боялась этого вопроса, но лгать теперь было немыслимо.

— Только в начале. Пока я не узнала тебя по-настоящему.

— А своих товарищей ты успела узнать по-настоящему?

Лилит нахмурилась, прижала трубку плотнее к уху:

— Каких товарищей?

— Тех, с которыми сюда пришла.

Лилит невольно оглянулась через плечо, будто там, на пороге могла стоять вся компанния сталкеров с Шивой во главе:

— Почему ты спрашиваешь?

— Да так, — Игнат хмыкнул или это в трубке зашуршало. — Просто интересно, помешает ли это тебе их предать.

— Не знаю, где я, но зато точно знаю, где хочу быть — как можно дальше отсюда, — Край отвернулся от старика, казавшегося черным провалом на светлом фоне окна, и шагнул к выходу из комнаты. Поздно. Облупленная дверь стремительно скрывалась под сиреневыми обоями в ржавых потеках: вспучившееся бумажное полотно лезло со всех четырех сторон, будто кожа, в темпе ускоренной съемки затягивающая рану. Край бросился к дверному проходу, ставшему стеной, зацарапал гнойно пузырящуюся преграду, подцепил ногтями, рванул… Клок обоев остался у него в руках. С окаменевших от старого клейстера газет посыпалась под ноги штукатурка вперемежку с дохлыми мухами. Нет… Нет, это не газеты. Слишком неровные строчки в колонках. Да и не колонки это вовсе — строфы, а в строфах такие знакомые слова.

«ты не туда попал:

в колодце ушла вода

в колодце железный пол

колодец стоит столбом»

— Как можно дальше тут не пройдет, — захихикал сзади калека. Пружины кресла издевательски поскрипывали в унисон.

Край заметался по периметру комнаты, простукивая стены, обдирая полосы ржавой бумаги, усеянные паучьими яйцами и словами, — всюду была сплошная стена слов. Он даже в окно выглянул, единственное свободное место, отпихнул каталку с ее вонючим обитателем — высоко, не выпрыгнуть. Обессилев, сполз спиной по строчкам, обхватил исцарапанными руками колени:

— Что же, выхода нет?

— Все зависит о того, куда тебе надо, — старик с трудом подкатил кресло на старое место, толкая колеса высохшими, похожими на тараканьи лапки ладонями. — И надо ли вообще.

— Надо, — твердо произнес Край. — Мне надо во Врата.

— Зачем? — уродливая голова качнулась. — Подохнуть ты можешь и здесь. Тихо, никого не беспокоя. А я подожду тебя под шелковницей.

— Я не собираюсь подыхать, — огрызнулся Край.

— Да ну? — бельмастые глаза прищурились, ловя его на прицел.

По спине сороконожкой побежал холодок: неужели этот полутруп догадался?..

— Не сейчас, — нехотя пояснил Край. — Меня ждут товарищи. Да! Наверняка, меня уже ищут.

— На твоем месте я не стал бы слишком на это рассчитывать, — бурые пятна на морщинистой коже съехались к вискам, рот запал беззубой ухмылкой. — Твои приятели сейчас слишком заняты.

— Ты что-то знаешь? — стряхнув сороконожку страха, Край поднялся с пола. — Где они?

— Ну… Я бы сформулировал вопрос иначе: когда они?

— Издеваешься?! — Край схватил спинку кресла и дернул изо всех сил, грозя перевернуть. — Где они? Говори!

Тараканьи лапки вцепились в подлокотники, бугристый череп замотался на синей цыплячьей шее:

— Хватит! Хватит… Они еще здесь!

— Где? — Край еще раз тряхнул старика для острастки. — Говори, или я… такого пенделя тебе отвешу, что окажешься там, — он крутанул каталку, чуть не вывалив содержимое на подоконник, — скоростной бандеролью.

— Река, — простонал калека, хватаясь за грудь: в ней снова клокотало, будто там закипала картошка, и его узловатая рука все пыталась приподнять крышку, чтобы выпустить пар. — Рыжая девушка и ее преступление плывут по великой реке. А в ванной не завернут кран… Нет, не завернут, и вода вот-вот перельет через край.

— Да хоть тут все затопит, и тебя заодно! — Край потянул шпингалет окна, но тот и не думал подаваться, намертво впаяный в раму старой краской и временем. — Где Фактор? Где Лилит?

Старик хрипел что-то нечленораздельно, на серых губах пузырилась вонючая слюна. Осмотревшись, Край сорвал со стены фотографию в большой металлической раме и с размаху засетил ею в стекло. Осколки разлетелись беззвучно, золотым сверкающим дождем посыпались вниз, кометным хвостом за лицом кудрявой улыбающейся девушки. Свет, ворвавшийся внутрь, обжег роговицу, горячей кистью мазнул по открытой коже.

— Бесконечность, — голос старика шипел, испаряясь. — Под ее знаком.

Похолодало. Край открыл глаза. В тишине мигали зеленым экраны, как фасеточные глаза никогда не спящего чудовища. Где-то далеко, метры бетонных перекрытий спустя, хлопнула, закрываясь, как крышка колодца, дверь.