Глава 25

Инга со вздохом перевернула страницу: сэр Уилфред Айвенго и леди Ровена никак не могли встретиться, леди не знала, что рыцарь ее любит, но знала, что он ранен, и его жизнь в опасности… Что может быть грустнее? С другой стороны, Ревекка такая бесстрашная, что Бриан де Буагильбер был впечатлен до глубины души. Девочка уже несколько часов не могла отлипнуть от старой, принадлежащей маме книги Вальтера Скотта.

В комнату вошла Соня, плюхнулась на свою кровать и зевнула.

— Спать-то думаешь?

Инга с сожалением захлопнула книгу, дочитав до главы. Что поделаешь, коварные планы злых рыцарей придется узнавать завтра с утра, хорошо хоть суббота, а в понедельник обратно в школу — нога зажила, видик надоел, надо возвращаться к полезной деятельности.

Сунув книгу в тумбочку, Инга сказала сестре: «Спокойной ночи» и потушила бра, тем более, что Шинья уже свернулся под боком, полумурча-полусопя и засыпая все крепче. Пушечка-старушечка, судя по недовольному шепоту мамы Наты, лезла на подушку и, наверное, даже лизалась.

Дверь едва слышно щелкнула, запираясь при помощи телекинеза, после чего Инга моментально провалилась в сон.

Бенедикт беззвучно прошел вверх по лестнице, потому что открыть окно в полете было куда сложнее, хотя и сейчас сложностей хватает, ведь патрульные спят очень чутко, а будить их нельзя. Придется допустить то, что кодекс чести обычно осуждает — сделать их сон более крепким, с помощью телекинеза воздействовав на соответствующие центры в мозгу каждого из трех человек, не забыв при этом еще и про старую сиамскую кошку и котенка мейн-куна. Юный воин справился потрясающе — никто даже не шелохнулся; столь же легко он мог бы их убить, приказав перестать дышать, но так поступают только с врагами, друзей же напротив защищают ценой жизни своей.

Юноша пересек комнату супругов, отметив, что они спят обнявшись, хотя вместе уже очень давно — верный признак, что любят друг друга по-настоящему. В комнате девочек было едва слышно два дыхание и тихое помуркивание котенка; в очередной раз столь мирные сцены вызвали нежность по отношению к хрупкой, мало живущей расе, такой доброй и отважной. Вот почему тетя Анна «заигралась в человека».

Подойдя в диванчику Инги, Бенедикт слегка коснулся тоненького обнаженного плечика, но девочка даже не шелохнулась — телепат осторожно нырнул в ее сон.

Инга сидела на скамейке в парке и любовалась фонтаном, возле ее щиколотки лежал рыжий котенок. Девочка повернула голову, волшебные глаза цвета слившихся воедино неба и океана восхищенно расширились:

— Ой, и ты здесь!

— Проснись, Хельга, — вместо приветствия ответил Бенедикт, — скорее проснись!

Сон поплыл и лопнул словно воздушный шарик, выбрасывая юношу в реальность; глаза Инги слегка поблескивали в темноте комнаты: «Ты и правда здесь? Ты же разбудишь мою сестру!»

«Нет, не разбужу», — Бенедикт провел пальцами по ее щеке, — «уж поверь мне».

Взяв на руки теплого котеночка, Инга завернулась в одеяло и села, но Странник взял ее на руки, унося в закрытому шторой окну и сажая на подоконник, этой самой шторой и прикрывая от посторонних глаз.

«Я хочу, чтобы ты носила кое-что, не снимая, это очень важно»

«Клянусь, что буду носить»

Юноша снял с шеи заряженный накануне амулет и надел его на девочку, а затем хотел было отстраниться, но она удержала его и, положив котенка на колени, сняла с шей кулончик из морской раковины, обточенный в виде четырехлистного клевера.

«Это тебе на память», — тонка серебряная цепочка была короткой, кулон оказался практически под шеей, но смотрелось красиво.

«Спасибо»

Будь этот кулон заколдован, девочка это знала бы, но она видела, что это просто красивое памятное украшение, причем с ее настоящим именем, но абсолютно простое. Что побудило Ингу расстаться с украшением, которое она носила всю жизнь, с которым ее нашла у дверей приюта Лоррин Андерсон, и сама юная колдунья не могла бы сказать, но она чувствовала, что это правильное решение.

Сейчас фиалковые глаза Бенедикта казались совсем черными в тон его черных волос, отливающих бриллиантовым блеском, а кожа наоборот смотрелась абсолютно белой, как благородный мрамор. Прекрасен какой-то совершенно неземной красотой, и не скажешь, ангел он или демон…

«Ты — мой рыцарь?»

К такому вопросу воин был не готов, поэтом просто коснулся телекинезом центров сна в ее мозгу, и, когда рыжая головка обессиленно упала ему на плечо, взял девочку на руки вместе с одеялом и котенком, отнес в кровать и осторожно уложил. Инга что-то протестующе пробормотала сквозь сон, но Бенедикт проворно сунул ей в объятия котенка, расправил одеяло и шустро и бесшумно покинул квартиру.

Она шла по теплому песку, босая, в колени билось прозрачная оранжевая юбка, того же цвета топ оставлял открытыми плечи, а волосы летели по ветру — когда на Крите такой ветер, самолеты не рискуют взлетать.

«Сердечко моё…»

У кромки воды стояла дивной красоты рыжая женщина в алом платье, тоже босая, тоже с открытыми плечами и длинными, бегущими по ним волосами, вьющимися крупными локонами. Белые, словно лепестки лилий, руки протянулись к Инге, но тут порыв ветра оттолкнул девочку назад, к кафе на пристани.

«Мама! Ты ведь моя родная мама!»

Женщина опустила голову, роняя слезы. Откуда-то зазвенела над водой красивая старая песня:

— Сирена, сирена, сирена,

Я — море, и волны, и пена,

Сирена, сирена, сирена,

Я — сила та, что от земли

Вдаль отправляет корабли…

Как ни старалась Инга, приблизиться к прекрасной женщине она не могла, потому проснулась вся в слезах, а в ушах все еще звучала песня. Про Сирену пела Вероника, так, может быть, именно это хотели сказать во сне? Ника видела маму, она ее знает, и… а как же мама Наташа? Она и папа Джерри тоже ее родители, и любимые родители.

«Но я ж могу их всех любить», — подумала девочка, засыпая. Под пальцы лег кулон, принесенный ее верным рыцарем. Да, любить их всех, и еще Бенедикта…