Глава 5

Ночью Наталии вдруг приснились стихи…

Тихо, чтобы не разбудить мужа, молодая женщина соскользнула с постели, прихватив со столика блокнот и ручку. Не открывая глаза, принялась писать, не особо вдумываясь в смысл; хотя она не могла этого видеть, строки на листок ложились очень ровными и разборчивыми, словно она писала при ярком свете и до того, как сломала и срастила правую руку, что безнадежно испортило и без того не самый лучший почерк.

Строки лились так, словно их диктовали, хотя практика стихосложения и без того была богатой.

Дитя двух миров, берегись,

В опасности жизнь твоя!

С врагами отважно борись,

Чтоб не пострадала семья.

Отец твой, и мать, и сестра

Отныне хранят тебя

Любовь словно пламя костра

Лишь греет, ничто не губя.

Пусть твой настоящий отец

Доныне в темнице сокрыт —

Стук ваших горячих сердец

Вам слышен, и он не убит;

А небо ласкает давно

Твою белокрылую мать

Пусть ищут враги, все равно

Ее никогда не поймать.

Дитя, ты поверить должна,

Что их навсегда обретешь.

Лишь только споет вновь весна

Обоих сама ты найдешь.

Дописав, еще толком не проснувшаяся Ната скользнула обратно под одеяло, обняла подушку и вырубилась. Ничего странного в этом не было, порой способности сновидицы самым разным способом помогали в работе, поскольку снились ей реальные миры и реальные личности, а порой и будущие события. Стихи, однако, были чем-то новым.

Утром критиане поднимаются ровно в четыре, и именно в это время Инга поняла, что ей не спится. Стараясь не разбудить Соню, она цапнула привезенную с собой тетрадку и карандаш, после чего выскользнула на балкон и, уютно расположившись на столике с забытой коробочкой рахат-лукума, принялась рисовать.

Инга не была слишком хорошим художником, но рисовать лица получалось неплохо. Не понятно, почему так выходило, но она довольно часто изображала на бумаги женщину дивной красоты — даже если карандаш был простой, все равно виделось, что волосы у нее похожи на танцующее пламя, в глазах словно слились воедино синева неба и зелень океанских глубин, а кожа словно изваяна из благородного мрамора. Сильнее всего девочка нажимала на грифель карандаша, изображая брови и ресницы, потому что чувствовала, они должны быть черны как уголь, а форма безупречна. Почему грезилась эта прекрасная женщина, Инга не знала.

У нее ведь и самой рыжие волосы, но их цвет напоминает раннего Тициана, ведь волосы красавиц были не столь ярки, это время поработало, затемнив их. А глаза? Глаза Инги походили на бриллиантовую зелень, а у той женщины просто более синие, а так цвет тоже достаточно похож. Может, она рисует себя?

Все мечтают стать красавицами…

В номере завозилась Соня.

— Сестричка…

— Я тут, спи.

— Ага…

Старшая сестра снова засопела, а Инга улыбнулась: какая же она хорошая, пусть и крупная, как приемная мама. Моделей хрупкая, но не угловатая и отнюдь не неловкая Инга не любила, ей казалось, что у женщин должна быть более крупная фигура.

Мама Ната полная противоположность модным ныне девицам — высокая, хотя и ниже папы Джерри, с осиной талией и длинными стройными ногами, но грудь и бедра как у ее знаменитой тезки, ныне усопшей актрисы Гундаревой, хотя лицо, пожалуй, красивее. Да, та продавщица не просто так сравнила симпатичную даму с Афродитой, хотя едва ли у греческих богинь были серые глаза, но локоны вполне могли быть каштановыми.

А вот папа Джерри однозначно похож то ли на Ареса, то ли на бога морей Посейдона, хотя у него нет бороды, а так, небольшая аккуратная бородка. Отрицать, что крупный, мускулистый мужчина красив и похож на актера с романтической фамилией Батлер, не получалось.

Девочка снова посмотрела в тетрадку и покачала головой: нет, эта женщина все-таки так прекрасна, что почти жаль, что она — лишь плод ее, Ингиного, воображения. Вот бы она была живой!

Инга порой изображала ее феей, летящей на белоснежных, как у ангела, крыльях. Бывают ли ангелы рыжими? Возможно, но красных платьев они уж точно не носят, а что-то настойчиво шептало — прекрасное платье, хоть с декольте, хоть с открытыми плечами, все равно должно быть багровым. Женщина это — язычок пламени.

Надо показать рисунок маме Нате.

— Это ты писала?

Джерард хмурился, вчитываясь в стихи — слог супруги порой можно и не опознать, так он изменчив.

— Наверное…

— Когда?

— Во сне.

Больше муж ничего не спросил.