Глава 21

У кого-то есть читальный диван, у уого-то читальное кресло, а вот у Инги была читальная подушка — девочка становилась на нее коленями перед спальным диваном, упиралась локтями в матрас и нависала над книгами сверху, благо свет шел от висящего слева настенного светильника (в просторечии бра). Сегодня, однако, девочка не могла воспользоваться любимой подушкой, поскольку на тренировке по нагинатадзюцу растянула ногу — хвала адамантовым костям, а то был бы перелом! — и мама Наташа запретила сидеть на полу даже с учетом богатого ковра. Забинтованная ножка ныне лежала на любимой подушке, а на бинтах прикорнул котенок Шинья породы мейн-кун (он сладко спал, обхватив лапками пострадавшую лодыжку, утром щедро обмазанную меновазином, а потому занывшую только сейчас, ближе к обеду).

Инга уже пересмотрела все передачи по телевизору, кинула пару сообщений через соцсеть старшей сестренке в школу, и теперь, маясь от тоски, перебирала оставленный матерью дипломат со старыми детскими книжками, иногда искренне восхищаясь рисунками. Уж если во времена Советского Союза рисовали свинью в детской сказке, то и выходила самая настоящая хрюша от рыльца пятачком до хвостика крючком, а не современная стилизованная жуть типа Нюши-смешарика. Вот же умны были предки!

Рядом запиликала труба радиотелефона, едва не разбудив Пушечку-старушечку, с комфортом прикорнувшую на пледе в кресле.

— Алло, — сказал Инга в трубку.

— Ты как? — = спросил голос приемной матери. — Если двигаться совсем не сможешь, кто-нибудь телепортнется.

Мама Наташа только выглядела строгой и суровой, на самом же деле любить эта женщина умела по-настоящему, просто считала моветоном бурное проявление чувств при посторонних, посему на людях хорошо если только обнималась. Самым смешным было то, что Дайсу и Таку за глаза величали своего капитана «мамо-сан», а это о многом говорило.

— Мам, все окей, допрыгаю — меня тут Шинья лечит, и оглоеды твои любимые тоже ободряюще булькают.

— Ну, смотри, телефон держи рядом…

Тут ее, судя по всему, куда-то дернули, и в трубке раздались короткие гудки. Инга со вздохом отключилась, в очередной раз вспомнив строчку из «Тимура и его команды», вполне подходящую к описанию маминой работы: «служба солдатская, нет тебе покоя днем, нет и ночью».

Из задумчивости девочку вывело хлопанье крыльев за окном, приоткрытым по случаю плюсовой температуры (а такое зимой частенько бывает). Повернувшись к окну, чтобы посмотреть, насколько же большая птица должна так шуметь, Инга уронила челюсть: в воздухе висел очень красивый парень в черном, с черными волосами до плеч, но крылья у него были белые. Поскольку висеть просто так у летуна явно не выходило, он часто, хотя и плавно, взмахивал своими огромными, по сравнению с телом, крыльями.

«Прости, я тебя напугал»

Вот это да! Мыслеречь! И голос очень приятный.

«Вовсе нет, я же вижу, ты мне не угрожаешь. Кто ты?»

«Странник. Я Бенедикт из клана Агатовых»

Инга слезла с дивана, аккуратно переместив сонного Шинью к Пунечке, затем допрыгала на здоровой ноге до окна и распахнула его во всю ширь.

— Заходи, а то мне неудобно.

Крылатый гость и правда вошел в окно, схватив при этом поскользнувшуюся при попытке передислоцироваться Ингу на руки, чтобы не упала и не убилась еще сильнее. Девочка уставилась на него от неожиданности и вторично уронила челюсть, сообразив, что его глаза, в начале показавшиеся просто темными, на самом деле фиалковые. Выходит мама Наташа не соврала, когда сказала, что Странники необыкновенные во всем, и красивы они тоже необыкновенно… на этом месте ее размышлений парень заметно смутился, Откуда же девочке было знать, что как физический, так и ментальный слух воинов давно уже вошел в поговорку? С другой стороны, Инга была умненькой всегда, а один телепат всегда поймет другого.

— Да, верно, — его голос звучал как музыка.

— Ой, ты и разговаривать умеешь?

Сообразив, что ляпнула глупость, рыженькая вспыхнула до кончиков ушей, зато Бенедикт облегченно заулыбался. Первый лед явно был сломан.

«Знаешь, наши матери не сестры по крови, но по духу роднее сердец просто нет… хотя, ты и сама знаешь»

Юноша кивнул на висящую на стене картину, нарисованную Ингой: две прекрасные молодые женщины в объятиях друг друга, причем одна из них рыжая, в красном декольтированном платье с разрезом, а вторая — жгучая брюнетка с мечом на поясе — в черном кожаном костюме. Обе они снились Инге, и она почти не удивилась, когда убравший к тому времени крылья парень подошел к дивану, ссадил ее и, взяв картон, сказал мысленно, что это — принцессы Анна и Ирия, и что прекрасная воительница приходится ему матерью. Да, девочка видела во сне именно их с Вероникой мать, теперь сомнения исчезли полностью.

«А где она?»

«Она придет, — отозвался Бенедикт. — У тебя есть амулет в виде клевера?»

Инга тотчас показала требуемое, Странник мягко кивнул: очень хорошо, ведь это — ее личный оберег, надетый когда на девочку отцом, именно ее отцом, ведь отец Вероники погиб, Ника его почти не помнила. Насчет имени воитель велел молчать.

«Это тебя так зовут — Хельга»

«А как имя моего отца?»

«Локи»

Девочка удивленно захлопала глазами: бог огня и обмана, непревзойденный мастер афер и магии — ее родной отец?! Причем, судя по чувствам, что испытывала во сне мать, не просто родной, а очень сильно Анной любимый… это не в какие ворота не лезет! Ощутив ее эмоции, Бенедикт объяснил сущность телепатической связи между матерью и ребенком — Ника тоже чувствует Анну, но, в отличие от сестры, вампирка какое-то время жила рядом с принцессой Странников и может даже точно сказать, где та находится; Анна же знает, о чем Ника думает, что видит и слышит. Поговорка «родители знают мысли детей» не иносказательна.

«Вы обе в опасности, и мать не бросила вас, она лишь хочет отвести от вас удар Совета Тринадцати»

«Но… они же ее…»

«Вряд ли — ваш дед не даст, всеми правдами и неправдами, да и дяди — и ваш, и мой»

В дверях щелкнул ключ; Бенедикт молниеносно перекинулся в маленький антрацитового цвета мерцающий шарик и бесшумно выкатился в окно, передав на прощание. Что найдет Ингу в любом времени и пространстве, а она пусть подождет его в клубе «Меггидо» или позовет телепатически. Девчонка вздохнула.

— Инга, ты как? — раздался из прихожей голос Сони.

Это стало последней каплей: несчастная юная полукровка разрыдалась в два ручья, снова разбудив Пуню, которая тотчас нежно и сочувственно зауркала рядом.

— Ты чего? — влетела в комнату приемная сестра. — Нога болит?

— Угууу, — даже врать не пришлось, хотя причиной слез было и не это.

Инга уткнулась Соне в грудь, словно решив прореветься за все свои двенадцать лет, а старшая сестренка гладила ее и успокаивала как могла, жалея, что мама придет еще очень нескоро.