Глава 23. Белые пятна

Мисс Уорли уехала, а Питер закрылся у себя в комнате. Он так и не вышел ни к обеду, ни к ужину, а завтрак на следующий день попросил подать к себе. Приказания Милли он отдавал через запертую дверь. Миссис Гарланд лишь поинтересовалась, не болен ли Питер, а когда узнала, что нет, просто ушла. Питеру не хотелось думать, что ей все равно. Может, она и сама чувствовала себя неважно и спешила вернуться в постель. Да к тому же, мать не очень-то умела вести задушевные разговоры, и за исключением одной беседы между ними такого не случалось. Теперь она тоже вряд ли хотела допытываться, что происходит и зачем приезжала некая мисс Уорли.

Если бы зрение вдруг вернулось, Питер все равно бы смотрел в пустоту. Он сидел, сложив руки на коленях и думал. За ночь он глаз так и не сомкнул, да и теперь его в сон не клонило.

Он все представлял себе мисс Лоран — а ведь она была мисс, никакая не мадемуазель. Да и настоящей ли была ее фамилия? Этого он у Элис не спросил, да и не до того. С внезапной усмешкой Питер осознал, что никогда не знал имени своей гувернантки. Фамилию — да, а вот имени — нет. А если мисс Лоран — фальшивка, то как же ее стоит называть на самом деле? Кто она? Мисс Четем? Мисс Раст? Мисс Броули? А может, просто мисс Джонс?

Ну, нет, думал Питер. Мисс Лоран не смогла бы родиться под такой простой, такой незамысловатой фамилией. Это было бы неправильно. Неверно. Не бывает таких людей и таких фамилий вместе. Не сочетается. Не выходит счастливого союза.

А откуда взялась мисс Уорли? Может, это и есть та самая фамилия, которую потеряла мисс Лоран? Вполне возможно. Мисс Уорли. Необычно и вместе с тем традиционно. Просто, но при этом небанально. Не так уж много бывает мисс Уорли…

Питер закрывал глаза и представлял, как гувернантка наклоняется над бездыханным отцом и с тоской на него смотрит. Но с тоской ли? С печалью? Или, быть может, с усмешкой? С самодовольством? Может, она только этого и хотела — убить отца Питера, а потом унести с собой все драгоценности миссис Гарланд и все ценные бумаги мистера Гарланда? Что, если она только и ждала, пока семья развалится на куски, чтобы рассмеяться на развалинах и уйти, прихватив с собой все богатства?

Но ведь это ее развалины погребли под своей тяжестью, это ее не стало под грудой кирпичей, под бомбежкой тех цепеллинов, которые Питер потом выслеживал на границе, только бы не допустить нового вторжения…

Питер хватался за голову, и его обуревала тоска. Такая тяжелая, что все бомбы с тех самых цепеллинов, взятые вместе, не сравнились бы. Такая невыносимая, что хотелось кричать, чтобы услышала даже Аннет, дочка булочника, живущая через три улицы. Такая немыслимая, что чернота, застывшая перед глазами, ослепляла, будто яркий свет.

Мисс Лоран. Его любимая гувернантка. Больше не услышит он ее смеха, не увидит улыбки, не вдохнет аромата ее лавандовых духов.

Она казалась ему ангелом, неземным созданием, которое слишком много терпело. И разорение семьи, и позорный побег, и муки совести за оставленную сестру, и дитя, которого она совсем не ждала, и разрушенные мечты о счастье в чужой стране, и печальное возвращение, и тяжкую необходимость пойти в гувернантки и воспитывать чужого ребенка… Оттого разрешил ей Бог столько грешить. Потому простил он ей и любовь, разделенную на двух детей, и случайных мужчин, и тщеславие, и забывчивость, и театр, в котором ей так нравилось красоваться… Она не бросила театр и когда другие женщины шли в госпитали, чтобы помогать тем, кто сражался с их братьями и отцами. Она осталась в «Розовом саду», бросив даже собственную дочь…

Ну, нет! Питер сжимал кулаки. Ничего ей Бог не прощал, нечего решать за Всевышнего! Такое не прощают. Такое не искупить милой улыбкой. А отец Питера? Мисс Лоран вскружила ему голову, чтобы затем хладнокровно убить…

Мысли Питера шли по кругу. Он захлебывался то ненавистью, то тоской. Он не понимал, чего больше — печали по любимой гувернантке, которую он больше не увидит, или злости к женщине, которая могла быть виновата в гибели отца и совершила столько мерзости.

Вечером следующего дня Генри объявил, что ему пора уезжать. Питер друга не держал. Тому и вправду пора, а его тетушка прислала слишком много писем, чтобы выглядеть безучастной.

Они расстались наутро, и Генри обещал писать Питеру каждую неделю.

— Я буду по тебе скучать. И по Аннет, конечно, и по Джозефине, и по Мэрили… — говорил он.

Питер невесело усмехнулся:

— Неужели ты пытаешься вспомнить всех? Тебе пора.

Генри кивнул. Он еще пытался узнать, что рассказывала Элис, но Питеру об этом говорить не хотелось.

— Иди уже. Поезд ждать не будет.

— Ну, прощай, — Генри взял друга за плечи и обнял. — И постарайся отлепить от лица эту маску вселенской обиды.

Питер все-таки улыбнулся.

— Я постараюсь.

Генри уехал, и они остались с матерью одни. Конечно, была еще Милли, но она служанка, а какое ему до прислуги дело.

Было странно сравнивать себя с матерью, но теперь Питер очень походил на нее привычкой отправляться к себе и не показываться в гостиной целыми днями. Да и какой смысл? Обед Милли принесет и в комнату, а искать общества матери Питеру не хотелось. Не чувствовал он больше к ней той теплоты, что согревала его в детстве. Мисс Лоран все-таки заняла место матери, но теперь и она исчезла. Кого любить? Да и нужно ли?

Питер позабыл об Абигейл. Ее для него больше не существовало. Она стала чужой. Потерялась в прошлом, когда Питер придумывал сказку для них обоих. Целое королевство с роскошным замком и плодородными землями. Но королевство теперь разрушено. Замок рассыпался на глыбы камней. Плодородные земли вспахивают люди, которым и дела нет до Питера. Они его прогнали. Назвали колдуном. Закидали булыжниками. Запугали видениями. И нет теперь никакой ленты на его груди, нет и того портрета, на котором Питер видел себя таким взрослым, таким счастливым, таким знатным и богатым. Больше нет ни его, ни картины с рыжеволосой девушкой, которую Питер называл своей будущей женой. Нет такого будущего. Испарилось. Улетучилось. Стерто с лица земли.

Нет больше Дома. Нет сладкого детства с игрушками, уроками мисс Лоран и прогулками. Нет Франции с крошечным, почти ненастоящим дирижаблем странствующего авиатора. Нет прохладного моря, в котором Питер так и не искупался. Нет чаек и лазурного, как само побережье, небо. Нет лошадок, на которых Питер катался. Нет его Карамельки. Нет шотландского поместья. Нет Лотти и мечтаний о полетах. Нет старой семьи. Нет отца. Нет мисс Лоран.

Нет ничего.

Боль так ослепляла, что Питер хватался за глаза, а голова раскалывалась словно его замок. На тысячи осколков. Как он будет жить дальше? Чего ему ждать? Что ему делать?

Когда Питер открыл глаза, то задрожал всем телом и впервые за долгое, невыносимо долгое время зарыдал.

Белые пятна. Они плясали перед глазами.