Глава 21. Письма

Чем больше Питер думал об Абигейл, тем меньше она ему нравилась. Зато он все чаще вспоминал заботу мисс Уорли, ее прохладные, чудесные руки, ее «душеспасительные» разговоры. Улыбка в ее голосе звучала настоящая, Питер это знал, и ни разу, ни разу он не слышал, чтобы она жаловалась, негодовала или раздражалась. Питер понимал, что все дело в расстоянии — он идеализирует мисс Уорли просто потому, что ее нет рядом, а вот в Абигейл он засомневался, когда та еще не уехала. Но поделать он ничего не мог. Вспоминая то одну, то другую, Питер понимал, что разница между ними огромная. И если бы это Абигейл делала ему предложение, а не наоборот, это он бы сейчас сомневался и ждал.

Генри все еще оставался у Гарландов под предлогом заботы о друге, но Питер знал, что дело здесь далеко не только в этом. Он надеялся, что Генри в большей степени интересует Аннет, Джоан или Присцилла — всех имен было и не упомнить. Потому что одна мысль о том, что сам Питер ни на что не годен, причиняла страдания. Мать и сама чаще всего проводила дни в постели, а Милли ее поручений хватало. Потому если бы не Генри, Питер был бы предоставлен сам себе. Конечно, он уже кое-как привык, а в доме даже мог ходить без трости, зная каждый скрип половицы. Но все равно, стоило ему шагнуть за порог или попытаться сделать что-то новое — он терялся. И это выводило из себя. Питер мучился, представляя, что так и будет ковылять в темноте всю свою жизнь, а если Абигейл ему откажет, то жизнь эта станет и вовсе адской. Ведь что ему остается? За ним, слепым и бесполезным, девушки бегать не будут, как за веселым безухим Генри, который от своего увечья не страдает, а, напротив, с удовольствием им хвастается. Вот так Питер не сможет. Как же это у него получится? Придет в местный паб, закажет всем выпить и сообщит, что его сбил немецкий истребитель? А единственной благодарной слушательницей окажется толстая рябая повариха, высовывающаяся из кухни. Он же ничего не увидит… Не узнает, слушает его кто-то или нет. Он так не сможет. У него не получится так легко и весело, как у Генри. Он просто не знает, как…Как ему жить дальше.

Питер снова чувствовал себя одиноким, как давным-давно, еще в детстве, пока в Дом еще не приехала мисс Лоран. Тогда единственными друзьями у Питера были игрушки, он страдал тоскливой, неразделенной любовью к матери, а по отцу просто очень сильно скучал. У него разве что был собственный мирок, Фантазия, как он его называл, но теперь он боялся о нем даже подумать. Ведь больше нет замка, а без него не осталось и смысла… Нет и Лотти, школьные друзья кроме Генри потерялись, стоило Питеру уйти, а семья… Что осталось от его семьи?

Когда Питеру стало казаться, что просвета он не увидит больше никогда, на его имя пришло письмо из Лондона. Поначалу он радостно вздрогнул, подумав, что это от Абигейл, но потом понял, что совершенно не хочет слышать от нее ни слова. Читал письмо, как и все, что предназначалось Питеру, Генри, и он с трудом мог сдержать улыбку.

— Это от мисс Уорли, — ухмыльнулся он.

— Читай целиком, — у Питера почему-то сильно-сильно заколотилось сердце.

— «Дорогой друг, я не успела поблагодарить вас за то, что вы заступились за меня тогда, в госпитале. Я не успела сделать это лично, потому что была напугана и хотела как можно скорее сбежать от этого человека подальше. Надеюсь, мое письмо не причинит вам неудобств; я столько раз под диктовку писала письма вашей матери, что невольно запомнила адрес, по которому она живет. Надеюсь, и вы теперь вернулись именно туда, и эту записку читаете вы», — Генри прервался. — Ну, надеется она зря.

— Шутник, — нетерпеливо буркнул Питер. — Читай дальше.

— «Я хочу еще раз поблагодарить вас за великодушие. Вы не дали меня в обиду дважды, так что и вторая благодарность не будет лишней. Надеюсь, вы идете на поправку. С уважением, ваша мисс Уорли».

— Дважды? — переспросил Питер. — Не помню.

Генри покрутил письмо в руках.

— Больше она ничего не пишет. Это все.

— Обратный адрес есть?

— Да, но…

— Что за первый раз? Не было ничего такого, о чем она?.. — Питер стал шептать, внезапно заволновавшись.

— Да мало ли что она имела в виду, — пожал плечами Генри. — Может, ты встрял в болтовню этих болванов, твоих соседей по палате…

— Нет, за такое не благодарят, — покачал головой Питер. — И я уверен, дело не в этом.

— Да какая разница? — не понял Генри.

— Бери бумагу и пиши ответ, — отрезал Питер.

Генри посмеялся:

— Какая прыть. Ты даже побледнел. Что бы это значило? Ты не выглядел вот так даже перед тем, как предложить Абигейл…

— Пиши, — прервал Питер. — «Дорогая мисс Уорли…» «Дорогая» — сойдет? Или это слишком фамильярно?

— Она и тебя так называет.

— Ну, хорошо. «Дорогая». Или лучше «милая»?

— Я уже написал «дорогая». Но что-то подсказывает мне, что этот листок я еще перепишу.

— Давай «милая». Это как-то дружелюбнее.

Генри фыркнул, исправляя строку.

— «Я был очень рад получить ваше письмо». Или удивлен? Я рад или удивлен? Может, написать «рад и удивлен»? — беспокоился Питер.

— «Рад и удивлен»… — протянул, зевая Генри.

— «Я принимаю вашу благодарность, и мне отрадно слышать, что я смог вам помочь...» Как-то пафосно, да?

— Ага, — снова зевнул Генри.

— Лучше так: «…и я рад, что смог вам услужить»…

— «Рад» уже было. А «услужить» — это перчатки с земли поднять, но никак не накинуться на того, кто ее изводил.

— Тогда: «…мне приятно слышать, что…» — Питер вдруг остановился. — Генри, я не знаю, что ей сказать.

И замолк. Друг оставил бумагу.

— Давай я напишу сам, а ты согласишься или скажешь, что исправить, — предложил Генри.

— Давай, — кивнул Питер.

Они писали письмо больше часа. Питер все искал нужные слова и не находил, а Генри только и знал, что посмеивался.

Ответа на письмо мисс Уорли Питер ждал долго. На главной площади уже сняли рождественские украшения, больше не было слышно за окнами церковного хора, который собирал пожертвования, переходя от одной двери к другой, и даже снег стаял. Теперь, выходя в палисадник со своей неизменной тростью, Питер слышал под ногами лишь чавканье разомлевшей от солнца земли. И хотя до весны было еще далеко, и новые заморозки еще вполне могли вернуться, в воздухе витало предвкушение тепла и света. Только Питера все обуревала странная нервозность, и ему не терпелось поскорее получить объяснение мисс Уорли. Его поразила странная догадка, но он не делился ею ни с Генри, ни даже себе толком не признавался, что такое возможно. Он просто ждал.

А письма все не было.

Когда перевалило за середину января, Питер попросил Генри написать вторую записку. Он спрашивал, хорошо ли себя мисс Уорли чувствует и не случилось ли у нее чего-то неприятного.

Но и на это вежливое письмо ответа не пришло.

Когда спустя еще две недели Питер продиктовал Генри третье обеспокоенное сообщение, а мисс Уорли не обратила внимания и на него, Питер всерьез забеспокоился.

— Может, она заболела? — в который раз спрашивал он.

Генри в который раз откладывал свое возвращение к тетушке и сейчас только что вернулся с почты, где отправлял ей очередное извинение. Питер уже начинал сомневаться, что Генри вообще к ней вернется, но друга не торопил. Он и представить себе не мог, как останется один на один с матерью, которую не видно целыми днями. Что же ему, сдружиться с бестолковой Милли и диктовать свои письма ей?

— Я думаю, здесь что-то другое, — покачал головой Генри. — Женщины любят намеки и загадочность. Они обожают тайны и шарады. Вот и мисс Уорли для тебя такую придумала.

— Ты уверен? — недоверчиво пробормотал Питер.

Сидеть он не мог и кружил по гостиной, огибая кресла и пуфики с настоящей виртуозностью. Трость стояла у дивана грустно и одиноко.

— Абсолютно, — отозвался Генри. — Недавно я и сам не заметил, как обидел крошку Мадлен…

Питер вздохнул, и Генри тут же пояснил:

— Ну, дочку местного булочника… Так вот, я не заметил, что она стала убирать волосы совсем по-другому. Гораздо красивее, я скажу… Раньше она ходила такой простушкой… Теперь и чепчик жаль на такую красоту натягивать… Так вот. Она все намекала, крутила локоны, улыбалась, а я как дурак сказал, что у нее прекрасное новое платье. А на подоле у нее дырка. Представляешь, что было?

Питер усмехнулся.

— А я так и не понял, что речь шла про волосы, — продолжал Генри. — Неделя прошла прежде, чем мне ее братец Джордж подсказал. Ему-то она все уши прожужжала, и меня еще не такими словами костерила… А при мне молчала как рыба.

— Значит, ты думаешь, что я упустил какую-то важную деталь? Все-таки должен был я помнить, что за первый раз она имела в виду? — задумчиво произнес Питер.

— Уверен, — произнес Генри тоном знатока. — И пока ты не догадаешься, она и слова не скажет.

— А все-таки что, если?.. — заикнулся Питер.

— Нет, — отрезал друг.

Уж Генри-то знал. Отсеченное ухо сделало его в глазах местных девушек настоящим героем, и новая неделя начиналась с нового имени. Питер и не старался их запоминать, толку в этом было мало. Но став таким любимчиком женщин, Генри кое-чему научился. И, может быть, в этот раз он и вправду дал дельный совет…

Так и получилось.

В очередном письме Питер в очередной раз просил прощения и умолял приехать в гости. Он добавил, что догадывается, почему мисс Уорли в обиде, и намекнул, что они знакомы так давно, что обиды излишни.

Приехала она в начале марта, когда деревья в палисаднике зацвели и распространяли такой одуряющий аромат, что хотелось сидеть на скамье у входа целыми днями. Даже мать покидала свою темную спальню, чтобы провести пару утренних часов на воздухе, пока солнце еще не начинало греть слишком сильно.

Так было и в тот день. Миссис Гарланд куталась в шерстяную шаль на скамейке и первой заметила гостью. Питер услышал голос мисс Уорли из столовой. Он еще доедал тосты с маргарином, от которых мать отказалась, сославшись на отсутствие аппетита. Генри тогда еще шепнул другу, что больше достанется им двоим, отчего получил бы по уцелевшему уху, но Питер промахнулся. А теперь он отодвинул тарелку и прислушался.

— Это она! — только и сказал Питер.

Генри сложил салфетку.

— Ну, я пошел. Меня ждет Стефани. А тебе — приятного дня.

Питер мог бы поклясться, что Генри ему подмигнул.

В столовую заглянула мать.

— Питер, ты должен был предупредить, что к тебе приедет гостья, — недовольно заметила она. — И где, спрашивается, Абигейл? Кто эта юная леди? Она представилась как мисс Уорли. Ждет тебя в саду.

— Спасибо, мама. Сейчас выйду.

Питер даже не захватил трость, так он торопился.

Он и сам не знал, чего ждет от встречи с Элис. Да, Питер был уверен, что мисс Уорли — это Элис. Только вот зачем она сменила фамилию? Он добавил этот вопрос в постскриптум, а Генри тогда лишь хмыкнул.

— Ну и дела, — сказал он просто. — А ведь я ее помню. Невзрачная была девчонка, какая-то серенькая мышь.

— И плакса, — добавил Питер.

— Да и сейчас она не блещет красотой, я тебе скажу, — добавил Генри без особой уверенности, но Питер его остановил.

— Не нужно. Не хочу знать, как она выглядит. Для этого есть глаза, и вовсе не обязательно все пересказывать.

— Но ты… — заикнулся Генри.

Питер помотал головой:

— Не хочу.

А теперь он отдал бы материн дом за то, чтобы увидеть, какой стала маленькая замарашка Элис. Но дом ему не принадлежал, да и не предлагал никто такие глупости. Только от этого увидеть ее хотелось не меньше.

Пожалуй, Питер догадался сразу. Вернее, поначалу он просто испугался от одной мысли, что мог быть прав, сравнивая голос мисс Уорли с голосом мисс Лоран. А потом понял, что иначе и быть не может. Мисс Уорли была заботлива со всеми, но ни с кем она не возилась так долго, как с угрюмым слепым калекой, который ненавидел все вокруг. Она задвигала ширму, чтобы никто им не мешал, и придумывала очередную сказку о том, как Питер заживет, когда к нему вернется зрение. Он только думал, что злиться, а мисс Уорли с улыбкой продолжала. Она поправляла одеяла каждому, но Питеру об этом даже просить было не нужно. Она все-таки отыскала обломки игрушечного замка, даже не догадываясь о том, что его подарила Питеру ее собственная мать. Она ходила с ним на прогулки, не оставляя ни на минуту, хотя могла пить чай с другими сестрами милосердия, предоставив Питера своим мыслям и своей трости. И она всегда улыбалась, словно не верила в печаль.

Точно так, как мисс Лоран.

А еще Элис знала, где мисс Лоран сейчас находится. Именно это Питер и собирался узнать в первую очередь. По крайней мере, так он себе объяснялся.

А еще он хотел еще раз послушать голос мисс Уорли, зная, что это Элис.

Ненависть к маленькой замарашке Элис ушла давным-давно. Теперь вся злость осталась в прошлом и казалась детской глупостью. Как он ревновал свою любимую гувернантку к ее дочери! Но это же чушь. Полнейшая бессмыслица. Он не имел на это права. Элис была плотью и кровью мисс Лоран, ее ребенком. А за Питера отец платил. Пожалуй, это важный аргумент для того положения, в котором мисс Лоран тогда оказалась, но променять любовь к родному человеку на монеты для настоящей матери невозможно. И так даже лучше. Ее попытки быть в двух частях Лондона одновременно просто говорили о том, что она хорошая мать. А значит, ненавидеть Элис не стоит.

К такой мысли Питер пришел недавно. Он не думал об Элис очень долго — в этом не было нужды. Только лишь во время одной из своих вылазок с Лотти, то ныряя в облака, то поднимаясь к самому солнцу, Питер вдруг подумал, что уже не может никого ненавидеть. Ни Элис, ни ту забывчивую, легкомысленную и самовлюбленную мисс Лоран, в которой он когда-то в детстве сомневался. Не может в его жизни оставаться места для такого отвратительного чувства, как ненависть, когда он выслеживает самолеты противника. Все отвращение ушло туда, за горизонт, за Английский канал, а все, что оставалось по эту сторону, могло вызывать если не искреннюю любовь (Элис уж он точно не любит), то снисходительную улыбку. Да и то, снисходительную — лишь к себе самому и своей старой наивности.

И теперь, скрипя половицами на пути к двери, ведущей в палисадник, Питер беспокоился. Как Элис его примет? Обрадуется или припомнит старые обиды? Заботливо обнимет его или отстраненно поговорит об обеде, как сделала сразу после приезда Абигейл?

Питер и сам изумился: об Абигейл он эти два месяца не вспоминал вовсе. Она будто исчезла из его жизни, сев на поезд в Лондон. Отправилась в свое поместье, предаваясь радужным планам по его перестройке. Оставила Питера нервничать в одиночестве, раздумывая о том, примет она его предложение или нет. А сам Питер между тем и вовсе позабыл о том, что у Абигейл осталось его кольцо. Безделушка, купленная Генри на все деньги, что оставались у Питера, да еще и на сбережения матери. Дорогая безделица, в которую, как казалось Питеру, он вложил столько чувства. И ни письма, ни записки от нее не пришло.

А вот Элис приехала через два дня после того, как Питер отправил ей письмо с догадкой. Генри оказался прав. И теперь Питер не знал, что его ждет. Как же сделать Элис из мисс Уорли? Как представить, что заботливая, ласковая сестра милосердия, которая ухаживала за больным Питером в госпитале — та самая когда-то ненавистная маленькая замарашка Элис?

Он вышел на улицу, и запахи цветущих яблонь окружили его, словно любопытная толпа. Что же он скажет? Что скажет она? Питер отмахнулся. Глупые яблони, молчите.

— А, вот и вы, — мисс Уорли улыбнулась, вставая со скамьи, где обычно сидела миссис Гарланд. — Я рада, что не пришлось объяснять всего самой.

— Напротив, — Питер хмыкнул. — Вам еще столько придется объяснить…

— Это правда, — с внезапной тоской вздохнула мисс Уорли.

— Вы так и не ответили. Почему вы сменили фамилию? — спросил Питер.

— И об этом я тоже расскажу, — мисс Уорли снова улыбнулась, пусть и слабо. — Говорить я буду долго. Именно поэтому я не написала вам всего этого в письме. Получилась бы целая книга, — она усмехнулась. — Может, все-таки пригласите меня в дом? Дорога была неблизкой.

Питер спохватился:

— Конечно, что вы, мисс Уорли!

— Элис, — тихо подсказала она.

Питер не ответил. Ему хотелось продлить жизнь мисс Уорли, не заменять ее на Элис, имя которой было связано со столькими печалями детства.

В доме было тихо и прохладно. В приоткрытое окно пробивался аромат яблонь, но здесь, внутри, он казался не таким яростным, не таким нахальным.

— Я рад, что вы приехали, — произнес Питер, когда они присели у очага.

Милли возилась рядом, подбрасывая поленья, и хотела уже закрыть окно, но Питер ее остановил. Хотелось, чтобы и яблони подслушивали.

— Где же миссис Гарланд? — поинтересовалась Элис. — Я хочу с ней познакомиться. Ведь я написала столько писем на ее имя...

Питер усмехнулся.

— Это верно. Мама выйдет к обеду. Сейчас, думаю, она прилегла.

А может, просто не хочет мешать разговору. Хотя, зная мать, куда легче предположить, что она просто-напросто устала. К тому же, ей так нравится Абигейл… Да и кому она не по душе?

Питер мотнул головой, чувствуя, как странное противоречие поднимается изнутри. Ему Абигейл не по душе, и так было всегда. Никогда ему эта сухая, бездушная девчонка ему не нравилась. Никогда он не любил холодную, скучную и безразличную Абигейл. А она не любила его.

— Я останусь ненадолго, — сказала Элис. — Вечером обратный поезд до Лондона, и назавтра мне нужно успеть в госпиталь. Теперь я работаю в городе, но мне не очень нравится. Кое-что из зданий уже отстроили, да и пострадало не так уж много домов, но мне все равно не по себе. А в сторону маминого театра я больше не хожу.

Вот оно. Мисс Уорли это сказала. «Мамин театр». Как странно звучит. Но она ведь расскажет ему о мисс Лоран?

— Питер, я хочу, чтобы вы меня правильно поняли, — голос мисс Уорли внезапно посерьезнел. — Я приехала, потому что иначе было нельзя. Я должна вам рассказать. Иначе все так и останется дурацкой тайной без смысла.

— Рассказать — что? — пробормотал Питер, не понимая, к чему ведет Элис.

— Я скажу сразу — приятного разговора у нас не получится, — ее голос будто извинялся.

— Да о чем же вы должны мне рассказать? — пальцы у Питера похолодели.

— С чего же начать… — проговорила мисс Уорли и запнулась. — Столько всего, — она слабо улыбнулась. — Я сразу вас узнала там, в госпитале. Вы лежали на койке забинтованный, с повязкой на глазах, а я уже знала, что это вы. Не знаю, как так получилось… Иногда мне кажется, что я понимаю чуть больше, чем остальные. Это странно и глупо, но…

Она остановилась, сглотнув.

Питер приказал Милли принести чаю. Пока служанка бегала на кухню и стучала чашками на подносе, Питер и Элис молчали. Ему казалось, что пауза нужна и ему, и ей. И только когда Милли вышла, мисс Питер попросил:

— Продолжайте.

Элис заговорила снова:

— С вас узнала и поняла, что должна вас вытащить.

— Вам удалось, — Питер ободряюще улыбнулся.

— Наверное, — с сомнением протянула Элис. — Но вы все еще не можете видеть… Вот бы я могла сильно-сильно захотеть, и это желание исполнилось, как одно из тех, что загадывают, когда падает звезда!

Ее голос стал по-детски мечтательным.

— Не будем об этом, — Питер сморщился.

— Наверное, я чувствую себя немного виноватой, — объяснила Элис. — Все эти годы чувствовала. Из-за меня у мамы было столько неприятностей, она так старалась, столько работала…

Питеру стало страшно. Хотел ли он слушать о мисс Лоран? Теперь, когда прошло столько времени…

— И перед вами тоже. Она все сбегала от вас, оставляла одного…

— У меня была няня.

— И все равно, — голос Элис звучал и вправду виновато.

Питер удивлялся. Неужели она не чувствовала той же ненависти, что когда-то и он сам? Ведь она имела на нее куда большее право. Мальчишка из богатенькой семьи отобрал у дочери мать, чтобы та не видела ее неделями!

— Значит, вы на меня не злились? — спросил Питер.

— Злилась? Отчего? — Элис будто не понимала. — Напротив, я радовалась, что мама работает в вашем доме. Ведь благодаря этому мы с тетей Одетт хорошо ели, а у меня даже была шерстяная накидка на зиму.

Хорошо ели? Шерстяная накидка?

— Поначалу я много плакала, потому что почти не видела маму, и злилась на вас, но тетя Одетт мне все объяснила, — Элис пожала плечами. — Она просила благодарить в молитвах вас, вашего отца и Бога за то, что мама отыскала ваш дом.

Питеру не хотелось говорить. Замарашка Элис все это время его чуть ли не боготворила, а он ее проклинал.

— Но я хотела вам рассказать не это, — тут же оговорилась мисс Уорли. — Я приехала, чтобы раскрыть вам всю правду. Не знаю, насколько это вам важно, только мама врала слишком много. Так много, что стыдно и мне.

Питер изумился:

— О чем вы?

Элис помолчала. Было слышно, как она размешивает сахар в чашке, но очень тихо. Абигейл звенела ложкой о фарфор, а мисс Уорли — нет.

— Питер, ваша гувернантка приехала вовсе не из Франции, — наконец, заговорила Элис. — То есть, мы жили какое-то время во Франции, потому что маме очень везло с выступлениями. Она много пела и танцевала, — пояснила мисс Уорли как-то потерянно. — А потом она надоела директору театра, и нас выгнали.

— Подождите, — прервал ее Питер. — Но как же ее акцент?

— Мама родилась в Англии, — тихо говорила Элис. — А я — во Франции. Туда она сбежала за лучшей жизнью, но навсегда остаться не смогла. Она прекрасно выучила язык, но этого было мало. Больше ее брать никуда не хотели. Деньги кончались, и пришлось вернуться в Лондон, к тете.

— Одетт? — глупо спросил Питер.

— Да, — Элис кивнула. — Но мама больше не хотела выступать. Все говорила, что я не должна жить в театре. Я тогда не понимала, почему, но потом все поменялось. Когда она ушла из вашего дома и начала работать в «Розовом саду», я уже достаточно выросла, чтобы понимать чуть больше, чем маленький ребенок. Мама хотела меня уберечь от этого мира, но не смогла. Она не смогла бы присматривать за мной так же хорошо, как тетя Одетт.

— А ваша тетя умерла… — пробормотал Питер.

— Да, — снова кивнула Элис. — И мама не хотела, чтобы я оставалась одна. Так нельзя, вот что она говорила. И мы снова оказались в театре. Когда началась война, я только обрадовалась возможности сбежать. Я записалась на курсы сестер милосердия, сдала экзамен и стала помогать больным в госпитале. И все это только ради того, чтобы не видеть всей это пошлости и грязи, в которой жила моя мама.

— Постойте, — Питера передернуло. — Но как же так… Отец говорил, что моя гувернантка из хорошей семьи, что она получила блестящее образование…

— Так и было, — ответила Элис. — У мамы было много учителей… И слуг в доме дедушки жило порядком. Но все когда-то кончается. Он разорился, а мама сбежала во Францию, бросив тетю разбираться с долгами дедушки.

— Какое совпадение, — пробормотал Питер. — Разорился.

— Мама очень себя винила в том, что не помогла тете, но ехать во Францию та отказалась, — продолжала Элис.

— Но зачем мисс Лоран врала о том, что она родом из Франции? — недоумевал Питер.

— Француженке куда проще устроиться в хороший дом, — пояснила Элис. — Это было так модно.

И правда, отец не раз повторял, что иметь в доме иностранку очень хорошо. И мать об этой моде упоминала, только без особого восторга.

— И говорила она по-французски отлично. Ведь она прожила во Франции почти десять лет, — Элис вздохнула. — Так что обман у нее получился правдоподобный. Но это не все. Питер, я не уверена, что вам нужно все это знать… — она колебалась. — Вы ее возненавидите.

Последнее она прошептала едва слышно.