Глава 17. Мисс Уорли

Часть III

Когда Лотти затянуло в штопор, Питеру почему-то совсем не было страшно.

В нагрудном кармане у него хранилась фотография Абигейл — на ней девушка улыбалась, смотря не на камеру, а куда-то вбок, и Питер не раз представлял, что где-то за рамкой фотокарточки стоит он сам, и это на него глядит Абигейл.

В другом кармане лежал подарок мисс Лоран, игрушечный замок. Его крыша потерлась, стены кое-где потеряли краску, а цветы на подоконниках побледнели от времени, потому что Питер сентиментально таскал подарок везде, но от возраста он выглядел солиднее и серьезнее, все меньше и меньше походя на игрушку.

От мысли, что все самое ценное у него с собой, Питер не боялся. Где-то в другой части сознания колотились испуганные мыслишки о том, что нужно попытаться выровнять самолет еще раз, выйти кое-как из штопора и спланировать, но от них Питер отмахивался.

Ведь какой героический момент! Лотти подбили, когда Питер шел на разведку, и теперь его имя не забудут вовек. О такой славе стоит помечтать…

Только когда прямо перед глазами Питера мелькнула земля, он пришел в себя и рванул на себя штурвал. Лотти вильнула крыльями, словно не веря в то, что ее хозяин очнулся, и пошла куда-то вбок, вырываясь из адской спирали.

Земля встретила их с оглушительным треском и грохотом. Питер успел заметить, как левые сдвоенные крылья Лотти сложились в одно, словно бабочкины, а потом с каким-то отчаянием обвисли усики-распорки.

Потом вокруг стало темно.

Питер пробовал очнуться несколько раз. Первая попытка отняла у него столько сил, что он тут же провалился в забытье, даже не осознав толком, кто он и где находится. Второй раз он услышал какой-то медный стук и приглушенный ватой голоса. Третье усилие вознаградило его болью, которая молниями прошивала его череп. Во время четвертой он пробыл в сознании целых полминуты, силясь собрать мысли воедино, но они просыпались как песок сквозь пальцы, и Питер сдался. На пятый раз ему удалось уцепиться за голоса людей так крепко, что они не заглохли сразу, а даже приобрели четкость.

Питер силился разобрать слова, но говорили то ли тихо, то ли за закрытой дверью. Он открыл глаза, решив разобраться, наконец, что происходит, но не смог. То есть, глаза он открыл, но не увидел ничего. Между темнотой, плывшей под веками, когда он дремал, и темнотой, которая простиралась вокруг него теперь, не было никакой разницы. Питер хотел потрясти головой, но в мозгу с новой силой вспыхнула боль, и он, мысленно охнув от внезапности, снова потерял сознание.

По-настоящему он очнулся только в следующий раз. Между этими попытками прошло несколько дней, но Питер этого не знал. Его поглощала неумолимая боль, рассыпающая сознание в крошку, и странная неспособность видеть. Теперь он ощущал, что лежит на какой-то кровати, а вокруг него то и дело снуют какие-то люди. Кто-то перешептывался, кто-то говорил громче, но Питер все равно не понимал ни слова, так он был поглощен своим страданием. От боли он распахнул глаза как только мог широко и стиснул зубы, только бы не закричать.

Кто-то подоспел к нему, положив прохладную руку на лоб. Судя по всему, это была женщина, потому что прикосновение оказалось мягким и нежным, пусть и быстрым. Догадка подтвердилась, когда Питер услышал голос.

— Лежите, не вставайте.

Он вздрогнул, когда в руку вошла игла, и по вене заструилась леденистая жидкость.

— Вот, выпейте, — чуть погодя, сказала женщина.

Его губ коснулся холодный ободок стакана. Питер с жадностью схватился за питье и осушил стакан без остатка, тут же закашлявшись. Только сейчас он понял, как сильно его мучила жажда.

— А теперь ложитесь, — прозвучал мягкий голос почти в самое ухо, и чьи-то руки заставили его опуститься обратно на подушку.

— Что… Что со мной? — просипел Питер, с трудом узнавая свой голос. — Где я? Что со мной случилось?

Неизвестная женщина сжала его запястье.

— Все хорошо, не нервничайте. Вы в госпитале. И я очень рада, что вы пришли в себя. Врачи, знаете ли, такие паникеры, — она будто бы усмехнулась.

— В госпитале?.. — Питер схватил невидимую руку с такой силой, будто это могло помочь ему узнать больше и прямо сейчас.

— Да, — женщина, очевидно, кивнула. — Ваш самолет подбили…

Питер тут же припомнил все. Вражеский истребитель, который все садился и садился ему на хвост, в конце концов, изрешетил мотор, несчастную Лотти, которая замолчала высоко над землей, ветер, который завывал в распорках так, словно играл на самодельной арфе…

— Что с Лотти? — взвился Питер.

Чужие руки с настойчивостью удержали его на подушке.

— Кто такая Лотти?

— Мой самолет… — прошептал Питер, зная, что вопрос глупее некуда.

— Боюсь, мы самолеты не лечим, — отозвалась невидимая женщина.

— Что у меня с глазами? — задал следующий вопрос Питер.

Незнакомка чуточку помолчала.

— Возможно, вы больше не увидите никогда. А может, слепота временная. Этого не знает никто. Вы получили сильную травму головного мозга…

Питер чуть не взвыл.

— Что говорят врачи?

— С ними лучше вовсе не говорить, — уже веселее сказала женщина. — Поболтайте лучше со мной.

— Я хочу знать, что со мной будет! — властно выкрикнул Питер.

— Будьте добры, успокойтесь. С вами не будет ничего хорошего, если вы позволите себе так орать, — не менее повелительно приказала женщина, и Питер сник.

— А кто вы? — тихо спросил он, помолчав.

— Я сиделка, или сестра — называйте, как хотите. Правда, таких, как вы, у меня много, и сейчас один джентльмен, — она повысила голос, — собрался улизнуть в коридор без моего присмотра. Простите, пожалуйста, — она снова улыбнулась Питеру. — Я еще приду.

Питер остался лежать. Он едва помнил себя от смятения и боли, потому и на этот раз быстро и без усилий провалился в небытие.

Когда Питер проснулся, боли как не бывало. Он покрутил головой, но хуже не стало, и Питер даже потянулся сесть. Голова кружилась, но нестерпимо хотелось что-то делать. Он пошарил руками вокруг себя и нащупал уже знакомый стакан на прикроватной тумбочке. Он осушил оставленную жидкость и стал щуриться, пытаясь прогнать темноту в глазах. Ему казалось, что иногда от этого напряжения перед его взором все же проплывают какие-то белесые пятна, но понять, кажется это ему, или все на самом деле, было невозможно.

— Эй, парень, — шепнули сбоку, и Питер тут же развернулся в ту сторону. — Ты не зли нашу мамочку, лежи смирно. Это она поначалу к тебе как к ребенку, а если идешь на поправку — поблажек не жди.

С другой стороны хохотнули.

— Не пугай пацана, Джефф. Это ты мисс Уорли до белого каления доводишь, а вот она на тебя и скалится. А вот на меня она запала, это точно.

Послышался новый смешок подальше.

— Не льсти себе, Бен. То, что она тебе чай горячий таскает, ничего не значит. Тебе доктор велел пить до отказу.

— Ничего не доктор! — фыркнул голос Бена. — Она только и рада.

— Чему я рада? — послышался знакомый насмешливый голос.

— Мисс Уорли, новичок замышляет побег, — пожаловался кто-то.

— Ну-ну, — сестра уложила Питера обратно на постель. — Вам еще рано для таких упражнений.

— Но я чувствую себя куда лучше! — запротестовал он.

— Это потому, что она вкатила тебе по самые уши морфия, — буркнули сбоку.

Питер испугался.

— Мне нельзя морфий! — с каким-то детским бессилием пролепетал он.

— Нельзя! А кому можно? — усмехнулась сестра.

— Я не хочу, — протянул Питер.

— Больше предлагать не буду, — пообещала мисс Уорли. — Только вы сами попросите, вот увидите.

Питер прикусил губу. Перед глазами так и плавал образ отца, каким он видел его в последний раз.

— Ну, вот и отлично, — подытожила сестра.

— Где мои вещи? — тут же вспомнил Питер, шаря руками по постели. — У меня в кармане лежала фотография…

— Что-то он больно шумный для парня, который столько времени провалялся без сознания, — пробурчал сосед слева. Питер не слушал.

— И еще… игрушка, — он сглотнул. — Сувенир.

— Фотография здесь, — мисс Уорли вложила в его пальцы измятую картонку. — А вот про сувениры ничего сказать не могу.

— Но в другом кармане… Он же не мог потеряться! — Питер воскликнул почти с отчаянием. Боль возвращалась.

— Успокойтесь, прошу вас, — руки мисс Уорли снова коснулись его плеч. — Не стоит так волноваться из-за каких-то вещей…

— Это не какие-то вещи! — Питер отбросил фотографию. Толку в ней сейчас не было никакого.

— Я поспрашиваю, — пообещала мисс Уорли. — А вы пока что постарайтесь поспать.

— Он пусть спит, а вот я не отказался бы от супа, — подал голос кто-то из пациентов справа.

— Или от хорошего говяжьего стейка!

— Горячего хлеба с маслом!

— Медовых булочек!

Вокруг загалдели. Питер растерял все силы от разговора с сестрой, и потому скоро снова провалился в сон.

Следующие несколько дней Питер почти все время спал. Несколько раз приходил врач и бормотал себе под нос, Питеру меняли повязки, что-то кололи, заставляли пить горькую воду… Он поначалу с трудом запоминал, что вокруг него происходит, но с каждым днем ему как будто становилось лучше, и теперь он иногда садился в постели, не встречая особенного сопротивления мисс Уорли. На такое Питеру, правда, хватало сил ненадолго, но у него начал просыпаться аппетит, а глотать суп лежа он никак не хотел.

— Я в порядке, — он мотал головой и решительно садился, привалившись на спинку койки.

После таких упражнений Питер обычно крепко засыпал, пробуждаясь лишь поздно вечером, но и тогда он все стремился то сесть, то даже встать, но уж последнего мисс Уорли решительно не допускала.

— Немедленно лягте, — требовал ее нежный голос, а мягкие руки настойчиво укладывали его обратно в постель.

Питер и сам понимал, что сил у него не хватит даже на то, чтобы сделать шаг, но он так хотел доказать себе самому, что скоро выздоровеет, что никак не мог спокойно лежать.

Он все спрашивал мисс Уорли о своем игрушечном замке, но та качала головой. Только спустя несколько дней она с чем-то пришла:

— Не знаю, сгодится ли вам это…

Она со стуком ссыпала на прикроватный столик какие-то детальки, и Питер бросился их ощупывать.

— Давайте я отправлю это на растопку, — предложила она. — Это всего лишь мусор.

Питер перебирал щепки и кусочки черепицы. Его замок, как и Лотти, последнего полета не перенес.

— Не трогайте, — мотнул головой Питер.

— Хорошо. Как скажете, — сестра, кажется, улыбнулась.

— Вам мое поведение кажется смешным? — поинтересовался Питер угрюмо.

— Конечно, нет, — мисс Уорли принялась перекладывать его сползшее на пол одеяло.

Питер оставил щепки и уставился перед собой, словно пытался поймать сестру взглядом.

— Конечно, да, — в таком же тоне отозвался он.

— Ну и пусть, — голос мисс Уорли не похолодел. — Но беспокоиться о какой-то игрушке, когда у вас…

— …череп раскроен?.. — страшным шепотом подсказали откуда-то сбоку.

— Джонс! — мисс Уорли, очевидно, резко развернулась. — Не обращайте внимания, — она снова обратилась к Питеру. — Раскроенный череп выглядит по-другому, уж я-то знаю.

— Мне все равно, — безразлично отозвался Питер. — Чем смеяться, займитесь Джонсом. Вы ему нужнее.

— Я нужна вам всем, — лукаво подметила мисс Уорли, присаживаясь рядом и, судя по металлическому стуку и чуть стихшим разговорам других пациентов, передвигая ширму.

Она потрогала его лоб, сдвинув повязку.

— Скоро вам ее снимут, — сказала она, возвращая повязку на место.

— Доктор уже настроен не так угрюмо? — Питер поддержал разговор без особого удовольствия.

Ему больше нравилось просто лежать и молчать, размышляя, но стоило ему прийти в себя, мисс Уорли его не оставляла. Питеру уже порядком надоела ее настойчивая забота, и особенно попытки проводить гигиенические процедуры. Губка, которой мисс Уорли обтирала его тело, была отчаянно холодной. С горячей водой «у них нелады», объясняла сестра, так что приходилось терпеть. Воду прогревали разве что для супа и чая, а для других нужд никто особенно не тратился. Когда готовили пищу, мисс Уорли старалась оставлять кувшины для обмывания у печей, и вода выходила не совсем уж ледяной. Но процедура и без того была мерзкой. Питер чувствовал себя беззащитнее некуда, и это приводило его в ярость. Да и вообще, с тех пор, как он по-настоящему пришел в себя, его не оставляло отвратительное настроение. Он отказывался верить, что потерял зрение надолго, но «временное неудобство» раздражало его донельзя. Отчасти ему не хотелось сдаваться доктору-шарлатану, как Питер его про себя называл, и отчасти он просто знал, что не допустит для себя такого глупого исхода. Перед глазами то и дело проплывали белые пятна, и Питер знал, что все дело только в терпении. Но выносить остальное было тоже непросто. Он потерял Лотти, любимую красавицу Лотти, над которой он так трепетал этот неполный год. Его сбил какой-то самодовольный немец, который и сейчас, наверное, безнаказанно летает над английской землей, а колонна цепеллинов, которые Питер заметил над Дувром, теперь, наверное, спустили на прибрежные города не одну бомбу.

Он расспрашивал о бомбежках мисс Уорли, но та отвечала уклончиво. Доктора запрещали беспокоить пациентов, и потому любые новости поступали в таком сокращенном виде, что зубы сводило от отчаяния. Радио в госпитале тоже было запрещено, и если сестры о чем-то между собой и шептались, до ушей больных это все не доходило. Питеру страшно было подумать о том, что сталось с его матерью, которая после переезда из Лондона жила в крошечной деревеньке в Уэльсе. Про отца он и вовсе не думал: с тех пор, как тот пропал без вести, Питеру страшно было спрашивать себя, стоит ли еще надеяться. О мисс Лоран он тоже уже давно ничего не слышал, и единственным напоминанием о ней служил ее подарок — игрушечный замок, который теперь лежал грудой щепок на его прикроватном столике. Перебирая пальцами крошечные черепицы, Питер даже радовался, что не может сейчас увидеть то, что осталось от подарка мисс Лоран. Он был привязан к нему со странной сентиментальностью столько лет, что уже не представлял, как может не брать его перед сном в руки, чтобы заглянуть в крошечные окошки. Питеру казалось, что эта вещь в каком-то роде его талисман, и с его потерей должно непременно произойти нечто плохое. Но с ним уже успело случиться столько ужасного, что хуже стать не могло никак.

Хотя война под жутковатым предлогом исполнила его мечту о полетах, и в тихие дни Питер украдкой благодарил судьбу за то, что та подарила ему Лотти и место в Королевском летном корпусе, о котором когда-то заикнулся безымянный пилот, которого он и другие ребята из пансиона повстречали в полях за школой. Пилот улетел, так и не представившись, а мечта крепко засела в сердце Питера, исполнившись в самый жуткий момент, хотя до места в Королевском летном корпусе Питер шел долго и упорно. Имя его отца было известно, но положение открывало пути не так быстро и не так просто, как Питер ожидал. Он опустился до того, что работал мальчиком на побегушках, то латая моторы, то драя полы в ангарах. Но его упорство вознаградили, и Питер не жалел о том, через что ему пришлось пройти в годы, когда ему полагалось сидеть за школьной партой.

А еще Питер был благодарен судьбе за Абигейл, которая писала ему с началом войны даже больше, чем обычно. Коллинзы уехали далеко на север Шотландии, думая, что там будут в безопасности, а Абигейл все слала письма, жалуясь на холодный дом и скуку. Но даже такие послания радовали Питера донельзя. Ему все хотелось ответить, что холод в шотландском доме — ничто по сравнению с холодом на высоте в несколько сот метров над Английским каналом, но упрекать подругу ему не хотелось. Ведь Питер так ее любил, а значит, она была совершенна. Кроме того, Абигейл намекнула, что как только война кончится, им можно будет встретиться для важного и особенного события, и эта мысль придавала Питеру еще больше сил. Он приезжал к Абигейл на короткие побывки — то на день, то на два — чтобы глотнуть плесневелого духа тихого шотландского дома, отведать пресной, но разнообразной, домашней и оттого прекрасной стряпни кухарки и послушать обеспокоенную болтовню не очень далекой миссис Коллинз. Эти дни казались ему самыми прекрасными из тех, что можно пережить в эти страшные месяцы, и, поднявшись в воздух на своей Лотти, он еще долго вспоминал, как по вечерам у камина держал Абигейл за руку.

Теперь ему следовало написать Абигейл о своем ранении, но он никак не мог собраться с духом, чтобы продиктовать письмо мисс Уорли. Во-первых, ему совсем не хотелось расписывать свои чувства совершенно чужой женщине, а во-вторых, его не тянуло признаваться Абигейл в том, что его самолет подбили. Она непременно приедет в госпиталь и увидит его, обессилевшего, беззащитного больного, который целыми днями валяется под колючим казенным одеялом, с головой, обмотанной бинтами, с перевязанными ногами и — хуже того — с совершенно потерянным взглядом. Что, если она решит не связывать жизнь с таким калекой? И что, если она и вовсе решит не приезжать?.. Пожалуй, последнего Питер боялся больше всего. Поэтому он все тянул, упорно ожидая, когда вернется зрение, и в другой исход верить отказывался. Зато матери писал исправно, почти каждую неделю. Диктовал мисс Уорли сухие, простые сообщения о своей самочувствии и интересовался ее собственным. А потом получал такие же холодные ответы, которые можно было бы посчитать равнодушными, если бы не подпись «любящая тебя, мама». Она словно бы сглаживала все шероховатости в прямом и в буквальном смысле сухой бумаги.

— Скоро вы встанете на ноги, и тогда доктор разрешит вам гулять во дворе, — пообещала мисс Уорли, выводя Питера из задумчивости.

— Какая щедрость, — юноша фыркнул. — И какого размера ваш двор? Как собачья конура или чуть больше?

— Ну-ну, — протянула мисс Уорли с усмешкой. — Здесь чудесный сад с розами и георгинами, длинные дорожки, пруд с кувшинками…

Питер вспомнил пруд с кувшинками, над которым его впервые поцеловала Абигейл, и у него тут же заныло под ложечкой. Как хорошо бы оказаться сейчас под присмотром Абигейл, а не этой мисс Уорли, лишенной лица. Он ведь не знает даже, красивая эта сестра или уродливая, хорошая у нее кожа или нет, худощавая она или полноватая. Он не знает ничего, кроме мягкого, насмешливого голоса, который удивительно походит на голос мисс Лоран. Он, конечно, совсем другой. Чужой, да и гораздо моложе. Но если только представить…

По мисс Лоран Питер скучал чуть ли не также отчаянно, как по Абигейл. Последний раз он видел ее в театре «Розовый сад», когда сбежал из школы. Он так и не вернул мисс Лоран деньги, что одолжил на поезд, и это почему-то не давало Питеру покоя. Он клятвенно обещал себе, что как только узнает, где она теперь живет, он тут же вышлет ей все, что задолжал, а лучше вдвое больше. Ведь ей наверняка не так уж просто приходится вместе с Элис…

— Вы только представьте, как сейчас все цветет! — мечтательно начала мисс Уорли. — Скоро начнут опадать листья, и…

— Оставьте вы меня в покое, — взмолился Питер.

— Разве не вы мечтали о прогулках?

— Сейчас мне все равно не подняться, — угрюмо отозвался Питер.

— Значит, представляйте, как подниметесь. Тогда вы встанете куда раньше.

— Послушайте, мисс Уорли, — произнес Питер серьезно. — Ваша напускная веселость мне не помогает. Идите развлекать остальных.

— Как же она поможет, если я не буду пытаться? — посмеялась сестра. — Пожалуй, более занудного типа, чем вы, я не встречала.

— Ничего себе сестра, — буркнул Питер, но уже не так недружелюбно. — Оскорбляйте Джонса, ему такие разговорчики нравятся.

— Но ведь правда! — улыбнулась мисс Уорли. — У вас что ни день, так печаль.

Питер повернул к ней голову с удивленным смешком.

— Да вы издеваетесь! Вы же сами мне сказали, что у меня… как вы выразились… череп раскроен?

— Это сказал Джонс, — уточнила мисс Уорли, перебирая на прикроватном столике кучку щепок, оставшихся от подарка мисс Лоран. — Трясетесь над своим прошлым, а о настоящем даже не думаете.

— Не трогайте замок, — огрызнулся Питер и хотел схватить ее за руку, чтобы оттолкнуть, но мисс Уорли тут же ее отдернула.

— Замок? — весело фыркнула она. — Значит, это был замок. Как красиво. Было.

— Вам все смешно, — снова помрачнел Питер.

— А фотография? Это ваша невеста? Другие кладут карточки под подушку. А вы ее даже в руки не взяли за все это время… — продолжала сестра.

Питер в который раз изумился. Она просто насмехается над ним: какой ему толк от фотографии, которую он все равно увидеть не может?

— Принесите-ка мне лучше воды, — просто сказал он.

— Вы забыли про «пожалуйста», — тут же парировала мисс Уорли.

— Вы сестра. Значит, вы должны носить воду и без упрашиваний, — напомнил Питер.

— Я сестра, но не служанка, — отметила мисс Уорли.

— Все равно, — отозвался Питер равнодушно.

Сестра хмыкнула. На этот раз она не ответила ничего. Она встала, с шумом оправила юбку, отодвинула ширму и вышла.

— Мисс Уорли! Взбейте мне подушку, пожалуйста, — сразу послышалось из угла комнаты.

— А у меня одеяло сбилось! — присоединился другой голос.

— А мне что-то холодно, — пожаловался третий.

Питер с изумлением слушал, какая лавина внимания поглотила мисс Уорли, и подумал, что к ней и вправду неравнодушна вся комната. Сколько здесь лежит таких изувеченных бедняг? Откуда они все, из каких войск? И откуда сама мисс Уорли? Из какой семьи?

С войной все смешалось, и это выводило Питера из себя. Он привык, что мир разделен на два полюса: Ист-Энд и Вест-Энд, две планеты, которые различаются кардинально. Ошибки быть не может: черта между ними такая четкая и ясная, что перепутать невозможно. Окажись житель одной планеты на другой, это сразу станет очевидно. Одежда, манеры, речь — все они его выдадут. А теперь… Мир перемешался. На фронте Питер встречал и тех, кто до войны работал на фабрике, и тех, кто стоял за прилавком в мясной лавке, и тех, кто проводил дни, куря трубку в мужском клубе. Здесь были ребята из Манчестера, Шеффилда и Лидса, из далекого Дублина, крошечного шотландского Инвернесса, с острова Мэн и ледяного Уэст-Лох-Тарберта, а из Лондона он встретил лишь двоих. И все такие разные, что впору стоять с открытым ртом и просто смотреть и слушать… Что там одежда, манеры и речь! Хотя хватило бы и одного разномастного, странного английского, который казался смесью издевки и детского лопотания с овсянкой во рту.

И Питер не знал, как к этим всем людям относиться. Иногда ему казалось, что он даже не понимает, кто он сам. Теперь, когда отец потерял их огромное состояние, у Питера оставалось лишь имя, а с началом войны значение потеряло и оно. Еще мальчишкой он мыл самолетные ангары, бегал с поручениями на телеграф, получал по ушам за нерасторопность… А позже делил с десятками других солдат палатку, обед и военные задания. И никто, кроме него вопросами о классовой принадлежности не задавался. А между тем Питер думал, думал…

По комнатушке прокатилась волна шепота. Вернулся кто-то из тех, кому уже разрешено было вставать, и теперь он со смехом делился новостями.

— Уха как не бывало! — донеслось до Питера. — Вылитый Ван Гог. Только что не сам себе отрезал.

— Я бы посмотрел! — хохотнули сбоку.

Питер скривился. Ему подумалось, что война довела ужас до такого абсурда, что оставалось лишь смеяться.

— Ну, значит, так и будем его звать. Ван Гог, — решил третий голос.

— У него папирос целые карманы, — снова начал первый. — Ты к нему поаккуратней… Авось по дружбе перепадет.

— Меняю свою кружку на сигарету! — усмехнулся второй.

— Да она у тебя битая, — напомнил третий.

— У всех есть кружка. А ножичек такой видали? — заговорил кто-то другой, кого Питер еще не слышал. Кажется, это был один из новоприбывших накануне.

— Убери, пока мисс Уорли не увидела, — попросил первый голос.

— Да что мне твоя мисс Уорли!

В этом голосе Питер уловил внезапное раздражение, и прислушался.

— Десерта лишит. И нож отберет, — предположил первый.

— Да вы видели, из чего это желе варят? Сама бы она эту баланду черпала… — сквозь зубы прошипел новый голос.

— Отличное желе! Я в окопах только овсянку на воде без сахара и видел… А тут — желе! — воскликнул кто-то еще.

— Дурак ты! Продался вертихвостке за десерт, — прошипел новый.

— Продался-не продался, однако пища тут и койка куда лучше, чем у меня были месяц назад! Так бы тут и лежал до конца войны, — мечтательно протянул первый голос.

— Трус ты, — процедил новый голос.

— А ты — герой? С ножичком-то? — спросил кто-то еще тихо.

— А если и так! — огрызнулся новый. — Смотри, как бы не проснулся утром с перерезанным горлом. Или нет… Что скажешь по поводу своей обожаемой мисс Уорли?

В комнате поднялся шум. Питер впервые по-настоящему пожалел, что ничего не видит. Поглядеть бы сейчас на этого умника. И откуда такой взялся? Сколько гонору — как будто не лежит на койке в госпитале… Питер нахмурился. Он зажмурился и распахнул глаза, снова зажмурился и опять раскрыл глаза так широко, как только мог. Ему казалось, что это может помочь, но ничего не изменилось — лишь закружилась голова.

Питер долго поднимался по тропе, не узнавая родную долину. Скала, на которой когда-то стоял его замок, показалась ему в сотню раз выше, а река у ее подножия вилась такой тонкой ленточкой, что ей впору было называться ручьем. Ныла спина, болели ноги, и Питер, охая, остановился, не дойдя нескольких шагов до вершины. Дыхание перехватило, и закололо в боку. Нужно немного передохнуть…

Он смотрел вокруг, щурился на яркое солнце и улыбался. Сейчас он увидит свой замок. Только постоит чуть-чуть…

Воздух над головой разрезали стрижи, в вышине плавали легкие облачка, похожие на полупрозрачные комья рваной ваты. Где же та чудесная птица, которая когда-то катала его над долиной? Быть может, она все еще живет где-то поблизости? Вот бы сейчас взмыть к самому небу, к самому солнцу!

Дыхание успокоилось, и Питер продолжил путь. Он медленно шагал по песчаной тропе, и мелкие камешки то тут, то там срывались вниз, в бездну.

Замка не было.

Он вышел прямо к тому месту, где раньше высились чугунные ворота, но ни ворот, ни ограды, ни знакомых башен он не увидел. Вместо того перед ним выскочило несколько крошечных домиков, укрытых соломенными крышами и кое-как слепленных из камней и глины. Жилища эти были такими неказистыми, такими причудливыми, что казалось, будто их не люди строили, а какие-то насекомые. Стены покосились, крыши приделаны криво, окна и вовсе то совсем без углов, то напоминают пчелиные соты. Зато палисаднички и огороды ослепляют буйством красок и ароматов. Тут — подсолнухи поднимаются выше головы, там — кукурузные початки нелепо обступили домишко, словно силятся его спрятать, укрыть от чужих глаз. Дальше — заросли сиреневых цветов с такими огромными головками, что не верится. А чего стоят синие ромашки? Как будто их кисточкой выкрасили, да и цвет такой ядовитый, что кажется, ни одна пчела не сядет. Или алые ягоды размером с кулак. Издалека кажется, что это яблоки, но подойдешь поближе — и даже страшно становится. А вот обыкновенные колокольчики, на них смотреть приятно… Хотя что же это, на том же стебле совершенно другие, ярко-желтые цветки, ничуть не похожие!

Питер так и застыл посреди дороги, убегавшей меж домишек к лесу, что его чуть не сбил с ног какой-то мальчика.

— Вы, дедуля, отошли бы, — весело прикрикнул он на бегу, уже оборачиваясь. — А то встали, как на майской ярмарке.

И засмеялся, убегая прочь, только пятки засверкали.

Питер с непониманием обернулся, ища дедулю, которому кричал мальчишка, а потом с тяжким вздохом понял. Ну конечно, дедуля-то он сам. Этого стоило ожидать… Сколько лет он не бывал в этих местах. Питер с невеселой улыбкой глянул на свои костлявые, морщинистые руки, потом припомнил, с каким трудом ковылял по тропе наверх, и только потряс головой. Как же летит время!

Но что же это за деревня? И почему… Почему камни, их которых выделаны стены этих лачужек, так похожи на камни, из которых были возведены башни его замка?

Питер заковылял вперед по дороге. Вот, кажется, и объяснение…

Один из домишек поднимался из земли так ровно и так округло, что сомнений быть не могло: это остатки одной из башен его замка. Верхушка обрушилась, но ее покрыли соломенной крышей, а снизу проделали окошки и навесили хлипкую дверку. Теперь по старым камням наверх карабкается ярко-зеленый вьюнок, а в огороде с кроваво-красными тыквами сидит и играет девочка.

Питер подошел поближе. Девочка, не замечая прохожего, увлеченно возилась с глиняными куклами, молотя одну другой по голове. В конце концов, кукла сдалась, и пустое личико раскололось надвое. Девочка радостно вскрикнула.

— Зачем же ты так? — спросил Питер и сам удивился своему скрипучему, незнакомому голосу.

— А что? — девочка подняла на него свои небесно-голубые глазки.

— Что у тебя за игры такие?

— Война, — пожала плечами девочка.

— И тебе такое нравится? — спросил Питер не без страха.

— Ага, — она кивнула. — Войну нужно закончить. Кому-то нужно проиграть, а кому-то выиграть. Интересно же, кто одержит верх! Можно делать ставки.

— Ну-ну, — протянул Питер.

Такая маленькая, а уже балуется взрослыми играми. Войны, ставки… Фу ты.

— Скажи-ка, девочка, что это за деревня?

— Деревня как деревня, — непонимающе надула губки девочка.

— Кто здесь живет? — спросил Питер.

— Люди, — логично отозвалась девочка.

— А ты знаешь, что на этом месте раньше стоял замок? — Питер решил попробовать с другой стороны.

— Ага, — кивнула девочка и принялась расковыривать кукле-победительнице лицо. — Большой такой. В нем жил злой колдун.

— Ах так, — Питер наклонил голову.

— Его все боялись. К нему никто не ходил. От него другие деревни бегали, — девочка хихикнула.

— Отчего же это он был злой? — Питер оперся о хлипкую ограду, потому что долго стоять ему было трудно.

— Он был заносчивый, высокомерный и никого не любил, — девочка загнула три пальца. — Он считал себя королем здешних земель. А люди спорить боялись.

Заносчивый? Никого не любил? Ну, это точно не о нем.

— А колдун-то почему?

— Мама говорит, что у колдуна в замке хранились все окрестные земли, только уменьшенные. Со всеми-всеми людьми, козами, коровами, курами…

Девочка принялась выдирать у куклы соломенные волосы.

— И он мог ими управлять. Захотел — голод наслал, все посевы уничтожил. Захотел — людей смахнул, как комаров, и пошли болезни. А захотел — пожар устроил.

Девочка даже не смотрела на Питера. Она вырывала солому из кукольной головки с таким увлечением, и рассказывала все эти ужасы с таким удовольствием, что Питеру стало страшновато.

Ну, нет, это точно не о нем. Он никого не трогал. Никакого голода он не насылал, людей не убивал и пожаров не устраивал. Разве что…

— А что случилось потом? — спросил он. Девочка уже, кажется, о нем позабыла.

— Потом? — она на минуту задумалась. — Колдун пропал. Его замок рухнул. И все стало хорошо.

Питер стоял в задумчивости. Что за история такая? Похоже на фантазию глупых сельчан. Примитивные суеверия. Придумали себе злого демона, живущего в мрачном замке, и все беды списали на него.

— А почему ты думаешь, что во всем виноват этот… колдун? — допытывался Питер.

— Так ведь все знают, — девочка посмотрела на него с удивлением.

Тут из домишки в огород выглянула женщина. Она вытерла руки о грязноватый холщовый передник и с любопытством посмотрела на Питера.

— Не подать ли вам ягодной воды, добрый человек? Присядьте у нас, отдохните.

Питер покачал головой, но тут же понял, как устал с дороги.

— Пожалуй, соглашусь, — он кивнул.

В домике было тесно и душно. От печи, на которой булькала похлебка, шел жар, и у Питера закружилась голова.

— Присядьте, — засуетилась женщина. — Вот так.

Питер устроился на лавке в углу.

— Вижу, вы издалека, — с интересом начала женщина. — Костюм у вас богатый.

Питер оглядел свой порядком потрепанный, но еще сверкающий золотым шитьем сюртук.

— К нам странники заглядывают редко. А мы новости из других земель ох как любим.

Женщина поставила перед Питером кружку с горячей красной жидкостью, которая пахла ягодами, и улыбнулась.

— А может, хотите рыбной похлебки? Она почти готова.

Вот ведь гостеприимство, а сами живут на развалинах его замка…

— Я только сестру и дедушку позову! Уж они-то странников давно не видели, — она так и лучилась добродушием, краснощекая, полноватая и глупая.

Питеру захотелось тут же встать из-за стола, но колени так ломило, что он угрюмо кивнул. Рассказывать он не собирался. Нечего.

В ожидании Питер стал рассматривать домишко. С черных балок под потолком свисали сушеные травы, в уголке за столом были свалены пустые ведра, за загородкой у противоположной стены теснилась узенькая лежанка, а над ней, под самой соломенной крышей — еще одна. И как они здесь ютятся?

В домик вбежала длинноногая девчушка лет пятнадцати. Она уставилась на Питера во все глаза, и даже рот раскрыла. За ней внутрь зашла уже знакомая Питеру девочка голубыми глазами, только кукол она, судя по всему, бросила в огороде. Вернулась женщина в грязном переднике и завозилась у печи. А потом в лачугу шагнул знакомый старик.

Высокий, крепкий, полный сил — ему только темного балахона не хватало, в котором он встретился Питеру в прошлый раз. Да это же тот самый колдун ***, к которому отвела его Абигейл! И он ничуть не постарел. Только никто от него теперь не шарахается в ужасе, как раньше… Да еще целой семьей обзавелся, подумать только!

Питер поднялся на ноги, позабыв о больных коленях.

— Это ты! — он указал на него пальцем. — Ты колдун!

— Я? — *** удивленно усмехнулся. — И тебе доброго дня, путник. Только ты обознался, никакой я не колдун. Я простой человек…

Он развел руки в стороны, но глаза его блестели так насмешливо, что Питер понял: ошибки нет.

— Ты обещал заделать трещину! Починить мой замок! — Питер хотел закричать, но только закашлялся, и продолжил уже тише. — Но трещина исчезла. Как по волшебству! А потом все стало еще хуже… Что ты сделал с моим замком?

— О чем ты, добрый человек? — почти ласково пропел старик. Его голос казался молодым, словно совсем ему не принадлежал. — Замок? Трещина? Никак ты сумасшедший.

— Это ты все разрушил, ты! — Питер почти охрип.

Он стал наступать на ***, потрясая кулаками.

— Верни все обратно, верни!

Женщина и девочки безмолвно смотрели на разыгравшуюся сцену. Малышка спряталась за подолом матери, а девчушка постарше нервно кусала ногти.

— Значит, вот какова твоя благодарность, добрый человек, — взгляд *** все еще смеялся, хотя губы вытянулись в тонкую линию. — Тебя приглашают в дом отобедать, а ты вместо «спасибо» хочешь дать хозяину в глаз?

— Жил бы ты в грязном переулке, в своей пыльной лавке, — зашипел Питер. — Но нет, теперь у тебя сад с тыквами и целая охапка внучек! Какая идиллия! Не вышло обманывать глупых горожан? Не покупали твои настойки, не заказывали чудесных услуг? Не выгорело дело?

— Он сумасшедший, — *** решительно отвернулся. — Гоните его. И зачем только позвали?

— Он так мило ворковал с Розой… — залепетала женщина, комкая свой и без того мятый передник.

— Гоните! — властно крикнул ***.

Женщина, которая до того так и расплывалась в добренькой улыбке, теперь схватила метлу и замахнулась на старика, прогоняя его прочь. Питера вытолкали вон.

— Уходите! — кричала девчонка постарше, а маленькая запустила в Питера безголовой куклой.

— Безумный, — причитала женщина.

— Ничего-ничего, — доносился спокойный голос ***. — Давайте садиться за стол.

Дверь захлопнулась, а Питер так и сел на камень, выросший у ограды дома напротив. У него тряслись руки, и непонятно было, с чего начинать раздумья: с домишек, в которые превратился его замок, или со знакомого колдуна, который был определенно замешан во всех его бедах, а теперь преспокойно ел рыбную похлебку с целой оравой родственниц.

— А все ты виноват, — кто-то весело шепнул ему прямо в ухо. — А может, ты и правда сумасшедший?

Питер быстро развернулся к той, кто так незаметно к нему подкралась, и охнул: защемило поясницу.

Перед ним стояла старуха с безобразным шрамом поперек лица.

— Ну что, узнаешь меня? — она смеялась.

Питер помотал головой.

— Когда-то мы дружили, — она мечтательно возвела глаза к небу. — Ты даже думал, что я твоя принцесса.

— Абигейл? — прошептал Питер потрясенно. Боли в пояснице он уже не чувствовал.

— Смотри, что ты наделал, — она провела сухим пальцем по шраму. — Красиво, верно?

— Но как?.. — Питер похолодел.

— Помнишь, как я отыскала книгу с ответами на все твои вопросы?

Питер помнил. Тогда он и слушать ее не пожелал. И отчего он тогда пришел в ярость?

— Но это ничего, — вздохнула старуха. — Я все забыла. Теперь я тоже живу в твоем замке. Мы все живем в твоем замке. В твоих мечтах! Но только не ты. Ты давным-давно потерялся. А твои фантазии так питают землю, что даже вишни никто не узнает.

Она захохотала, сорвав с деревца ягоду размером с персик и откусила.

— Не хочешь?

Старуха протянула ему надкусанную вишню.

Питер помотал головой. Он стал отступать назад.

— Куда же ты? Ты еще не заглянул ко мне. Я живу в северной башне, и она в два раза выше южной. Пожара там почти не было. А вид оттуда!

Она прижала к костлявой груди руки, в которых все еще держала чудовищный фрукт.

— Тебе понравится! — кричала она вслед Питеру, а он ковылял быстро, как только позволяли ноющие колени.

Теперь он мечтал поскорее убраться из этой своей долины.