Глава 7. Ярмарка

С того вечера изменилось все.

Гувернантка оставалось собой: неуемной, порхающей, словно бы сотканной из смеха мисс Лоран, но теперь в ее взгляде сквозило что-то похожее на уязвимость. Она поглядывала на Питера с каким-то затаенным страхом, но стоило ему перехватить взгляд, как уголки ее губ тут же взлетали в улыбке. В улыбке, словно бы обнадеживающей ее саму.

Питер понял, что узнал действительно большую тайну. Он снова и снова вспоминал комнатку, в которой ютилась Элис со своей теткой, плохо слушал на занятиях и смотрел на мисс Лоран совсем другими глазами.

Теперь для него открылось нечто, перевернувшее с головы на ноги все. Не бывает чудес. И тем более, чудес в людях.

Раньше мисс Лоран казалась Питеру каким-то неземным созданием, удивительной феей, которая не знает, что такое печаль, огорчение или обида. Она разве что не питалась нектаром, с удовольствием соглашаясь на вторую порцию десерта, которую безнадежно рассчитывали на Питера. Но теперь мальчик припомнил все: ее отлучки во время своей болезни во Франции, ночную сцену с драгоценностями матери, ее рассеянность по утрам и частые опоздания на уроки, а еще он теперь знал об ее дочери, которую мисс Лоран, понятное дело, любила куда больше, чем его самого. А любила ли она Питера вообще?.. Мальчик вспомнил, как мучился вопросом, можно ли ему к ней привязываться, стоит ли ее считать своей, и не просто какой-то там гувернанткой, а настоящим другом. Теперь мальчик злился на себя, понимая, что все это время первым не был. Мисс Лоран и раньше не упускала возможности улизнуть к своей Элис, и теперь Питер это понимал. Чуть что — она рвалась к дочери. Вся эта нежность, забота, веселый голосок были вторичными, искренними лишь наполовину, потому что другую половину, а то и куда больше мисс Лоран уже истратила где-то за пределами Дома. Настоящая нежность, истинная любовь предназначались не ему, а этой грязной, уродливой девчонке, которая, наверное, и читать-то не умела. А Питер еще осмеливался сомневаться в любви к собственной матери! Он думал о выборе. Он допускал возможность, что веселая, беззаботная француженка может занять место его болезненной, усталой, бледной и печальной матери, которую он любил так беззаветно, что кости сводило при одной о ней мысли. Стоило представить себе ее образ, как Питера обволакивало невыразимо мягким теплом защищенности, счастья, исключительности. Ведь он был у своей матери один, и не нужно его делить с какой-то замухрышкой Элис. И его мать могла оставаться сколь угодно далеко, но при мысли о ней весь мир сжимался до размеров одной-единственной точки, а любая громадная трудность, которая занимала полмира, становилась и вовсе микроскопической. А мисс Лоран? Кем была мисс Лоран?

Вдобавок, Питер все больше и больше злился на ее дружбу с отцом. Он смотрел на них, и ему хотелось схватить чашку, грохнуть ее об стол, разделявший семью и гувернантку, и закричать: «А со мной, кто будет разговаривать со мной?» Нет, мисс Лоран его без внимания не оставляла. Но отец… Когда он в последний раз поговорил с ним по-настоящему? Не бросил пару вопросов об учебе или поведении, а завел беседу? С обменом мнениями, аргументами и спорами, как он делал с мисс Лоран? Отец и гувернантка обсуждали картины и художников, звезды и астрономов, Англию и короля… Но пустили ли они хоть раз в такой диалог Питера? Что вы, он же всего лишь дитя…

У мальчика кулаки тряслись от злости к отцу, который выбирал мисс Лоран, но не сына, не мать Питера. Ведь для миссис Гарланд его общество было куда нужнее, чем для мисс Лоран, которая должна быть занята своим воспитанником. Или теперь это уже не так важно?..

Мальчик вспоминал Элис каждый день. Даже образ Абигейл, которую он беззаветно полюбил с детской, собачьей преданностью, был вытеснен этим новым, гораздо более сильным переживанием. Он ненавидел. Ненавидел эту замарашку с серым лицом и волосами, которые горели так же ярко, как у Абигейл, но казались глупым, ненастоящим париком, потому что — ну как может обладательница таких чудесных волос быть такой некрасивой? Он припоминал ее бестолковый носик, вздернутый кверху, как у свинки, ее маленькие пустые глазки, ее грязные пальцы с черными ногтями. О, он успел разглядеть все. И ее засаленную юбку, и бурые края рукавов, и рваную ленту, которой были перехвачены эти чудесные, сказочные, чужие волосы. И как же она презрительно на него смотрела! Так, будто он вторгся в ее королевство с целым войском наемников, и теперь грабил ее деревни и города, опустошал поля и луга, резал глотки скоту и закидывал камнями лучших придворных гончих, а не она посягала на его, его гувернантку!

С другой стороны, Питер понимал, что ревновать глупо. Для мисс Лоран он воспитанник. Ученик. Но никак не родная плоть и кровь. А Элис — дочь. Но Питеру не хотелось, ну совсем не хотелось размышлять разумно! Он отмахивался и топал ногой. Мисс Лоран платили деньги. Так что же она отдавала в ответ?..

Питер бродил по залам, не замечая, как минуты отсчитываются одна за другой. Он пытался убежать, будто бы могла эта бессмысленная ходьба отдалить его от морока, который мучил его уже который день. Он снова и снова останавливался у своего портрета и картины с изображением Абигейл и всматривался в черты лиц. В них не было радости, глаза не горели. Вдобавок, трещина, которая появилась в стене большого зала, поползла наверх. Питер трогал ее края и всматривался в ее глубину, но видел лишь густой кисельный мрак.

Его королевство треснуло, и он не понимал, как его можно спасти.

Питер искал ответы в книгах, перебирая тома один за другим, перелистывая сотни и сотни страниц в поисках хоть какой-то подсказки, какой-то истории, которую он мог понять, чтобы разобраться в том, что у него за владения и как ими управлять. Наверняка среди всех этих бесчисленных библиотечных книг была такая, и не одна, но он не понимал. Не понимал ни слова.

Потом он бросался вниз, в холл, в сад, в долину. Он торопливо шел, не оглядываясь, вдоль реки, спотыкался, падал, вставал и шел дальше. Он заучил карту почти наизусть: ближайшая деревня была за водопадом, там, где река расширялась и превращалась из скудного притока в настоящую, горделивую и спокойную светло-голубую водную гладь. Там он мог бы найти людей, отыскать хоть кого-нибудь, кто мог бы отправиться с ним обратно в замок и взглянуть на эту чудовищную, уродливую трещину, которая поднималась и поднималась, грозя разрушить его счастье прямо на глазах. Но сколько бы он ни шел, только река неторопливо текла рядом, и никакие крыши домов в кронах деревьев не проглядывали. Ему казалось, он, падая от усталости, брел сутками, но поток лишь дразня перекатывался ленивыми барашками там, где на его пути попадались россыпи камней, и ни одного дома, ни единой хижины…

Наступило первое июля. Питер помнил о платье, которое мисс Лоран ему показала в день приезда, и место злой ревности и обиды на время заняло любопытство. Немного оттаяв, он ждал, когда мисс Лоран снова ускользнет. Но на этот раз все получилось совсем по-другому. Он решил взять дело в свои руки.

Питер не топтался у ее двери, как делал раньше, а постучал и решительно вошел внутрь. Мисс Лоран уже оделась в бережно хранимое до этого дня зеленое платье и теперь поправляла прическу у заплывшего черными трещинками зеркала. Сегодня было воскресенье, а это означало, что половина дня у мисс Лоран свободна. Она могла пойти куда хочет, не отчитываясь перед мистером Гарландом и оставив Питера на попечение нянюшки. Но Питер не собирался оставаться дома.

— Мисс Лоран? — он кашлянул. Та вздрогнула и отвернулась от зеркала. — Я хочу, чтобы вы взяли меня с собой на прогулку.

— Но сегодня воскресенье, — она чуть наклонила голову. — Вы же помните, выходной, — она вопросительно и чуть нерешительно улыбнулась. — Я бы с радостью с вами прогулялась, но сегодня я еду за город, а это далеко и…

— Я хочу с вами, — кивнул Питер. — Просто возьмите меня с собой. А я попрошу отца дать вам выходной в следующую субботу.

Мисс Лоран усмехнулась:

— Как легко вы распоряжаетесь.

— Разве я не наследник своего отца? Я имею кое-какое слово в этом доме, — с отстраненной горделивостью протянул Питер.

Гувернантка колебалась:

— Я не уверена, что вам понравится там, куда я собралась…

— Понравится, — отрезал мальчик. — Пойдемте к отцу сейчас же, пока он не уехал.

Мисс Лоран сделала еще одну попытку:

— Но там не будет ни одного человека… вашего круга.

— Мне все равно, — Питер помотал головой. — Судя по вашему наряду, это совсем не местечко вроде Ист-Энда, верно?

Гувернантка больше не знала, что сказать.

— Хорошо, идемте, — кивнула она, наконец.

Отец разбирал бумаги в кабинете. Он уже собирался уходить, но Питер проскользнул в комнату раньше, а за собой увлек и мисс Лоран.

— Отец, у нас есть к вам дело, — начал Питер.

Тот захлопнул свой саквояж для бумаг и взглянул на вошедших. Выглядел он не очень хорошо — под глазами залегли глубокие тени, а пальцы как будто дрожали.

Мисс Лоран не очень твердо начала:

— Мистер Гарланд, я хочу вас кое о чем попросить. Сегодня днем в Абингтоне летняя ярмарка, и мне бы очень хотелось свозить на нее Питера. Ничего особенного, конечно, но это будет приятным развлечением для смены обстановки. Мальчику не помешает немного прогуляться.

Мистер Гарланд смотрел на них с полминуты, размышляя, а Питер все думал, отчего взгляд у отца такой усталый. Потом тот улыбнулся:

— Почему бы и нет. Доктор Бергхоф прогулки одобряет, а в Лондоне один смог. Поезжайте, я отдам приказания Смитсону. Жаль, что я не могу отправиться с вами. Прекрасная погода.

Он бросил взгляд за окно.

Мисс Лоран наклонила голову, но без особой радости:

— Благодарю вас, мистер Гарланд. Мы отлично проведем время вдвоем. Правда же, Питер?

Мальчик кивнул. Конечно, они отлично проведут время. Он узнает, что это за ярмарка такая, и гувернантке уже не выкрутиться.

Пока они ехали с отцовским шофером до вокзала, Питер все думал о том, почему этот день для мисс Лоран такой особенный. Он мог бы спросить напрямую, но он дулся на свою гувернантку, и быстро сдавать позиции не собирался. Потом он отвлекся. Мисс Лоран, к большому неудовольствию няни, сама распорядилась об одежде мальчика и выбрала светлый летний костюм-матроску. Питеру полоски и шапочка с лентами пришлись по вкусу, и он все пытался разглядеть свое отражение в стекле. Засмотревшись, пока они ехали, Питер забылся и с любопытством спросил:

— А все-таки, что такое ярмарка?

— Это большой деревенский праздник, — объяснила мисс Лоран осторожно.

— Разве таких не бывает в Лондоне? — с недоумением протянул мальчик. — Почему нужно ехать так далеко?

— Но это же деревенская ярмарка.

— Почему именно Абингтон?

— Он ближе всего.

Питеру показалось, что мисс Лоран поколебалась прежде, чем ответить, но мальчик решил больше не расспрашивать.

Ярмарка была огромной. Все поле у края деревни заняли шатры, палатки и лотки, ярко убранные лентами и цветами. Со всех сторон неслась музыка: вот мальчик играет на дудочке; чуть дальше, перекрикивая протяжно-надрывными стонами, выводит свою мелодию скрипка цыгана; на другом конце прохода звуки перехватывает флейта черноволосого юноши. День уже был в разгаре, ярмарка давно началась, и повсюду толпились люди. Женщины в немодных, пышных, по-птичьему крикливых юбках спорили над козой, которую шутница-хозяйка для видности украсила венком из полевых цветов, девушки с яркими лентами в косах стайкой хихикали, поглядывая на молодых людей, которые состязались в силе; девочка в сером платье с маковым бутоном за пояском упрашивала отца, чисто выбритого в честь праздника, одетого в штопаный, но все еще новый праздничный костюм, купить ей вырезанную из дерева, ярко выкрашенную игрушечную лошадку. У Питера голова закружилась от обилия красок, от громких выкриков зазывал, смеха девиц, фырканья коней. Он лихорадочно оглядывался, стараясь рассмотреть все, что только можно и нельзя, и никак не мог. Здесь все было таким другим, не городским, что ему показалось, будто он попал в другой мир. Пахло сладким сеном, горячими звериными шкурами, людским потом, цветами, травами, медом и свежеструганным деревом. Смеялись, кричали, улюлюкали, запевали песни, нисколько не смущаясь. Толкались, наступали на ноги и пихали локтями, не извиняясь. Воздух колыхался живым, беззаботным морем веселья, и Питер задохнулся от восторга и одновременно от страха.

Мисс Лоран, крепко держа мальчика за руку, вела его сквозь толпу. Питер уже оставил свою показную холодность, потому что суета ярмарки ослепила его, и мисс Лоран почувствовала себя куда увереннее. Она то и дело встречала знакомых, расплывалась в улыбке, обнимала, жала руки, и так радостно, так несдержанно — ни разу не сделала тот высушенный, чинный книксен, который был принят в стенах Дома. Болтовня с очередным знакомым так увлекала мисс Лоран, что если бы не ее рука, Питеру бы показалось, что гувернантка про него забыла. Он переминался с ноги на ногу и, крутя головой, пользовался моментом, чтобы разглядеть окружение получше. Полосатые шатры с баночками меда, пучками высушенных трав, сырными кубиками, уложенными в коричневую бумагу, лошадиными подковами, вышитыми поясами, стойки с засахаренными палочками и леденцами… Питер едва успевал рассмотреть одно, как отвлекался на другое.

Его немного удивило обилие друзей мисс Лоран в этакой деревенской глуши, но мысль улетучилось, стоило ему заприметить в толпе знакомые огненно-рыжие волосы.

Абигейл? Что она здесь делает?

А потом девочка развернулась, и Питер вздрогнул от отвращения. Серое личико, бесцветные глаза, впалые щеки — это была Элис.

— Что она здесь делает? — его голос потонул в гомоне толпы.

Мисс Лоран еще крепче сжала его пальцы и потянула за собой.

Он натянуто поздоровался с принаряженной, но все такой же уродливо-бледной Одетт, которая совсем не походила на мисс Лоран и скорее казалась глупой карикатурой, а потом с презрением смотрел, как девчонка прыгает на шею мисс Лоран.

Питер с омерзением ощутил, как его руки коснулись грязноватые кружева, наверное, единственного праздничного платья девчонки. Ему захотелось вырваться и броситься бежать прочь от этого мерзкого создания, но гувернантка его не выпускала. Словно бы знала, что его так и подмывает сделать ноги. А может, просто боялась потерять его в толпе, а за такое в Доме ей бы уж точно не поздоровилось, как бы очаровательно она ни улыбалась.

Мисс Лоран все-таки выпустила на минуту его руку, чтобы достать из сумочки перевязанный лентой сверток и протянуть ее Элис.

В это мгновение Питер мог бы убежать, но возмущение так овладело им, что он захотел увидеть, что же будет дальше. Значит, он оказался на дне рождении этой маленькой свинки, и будет смотреть на то, как мисс Лоран вокруг нее хлопочет. Что ж, Питер сам захотел поехать со своей гувернанткой.

Элис занялась разворачиванием своего подарка, который умещался на ладони (у него-то презенты побольше, с высокомерием подумал Питер), а мисс Лоран обернулась к мальчику.

— Сегодня день рождения Элис. Можете ее поздравить, — она мягко, ободряюще улыбнулась.

— Вот еще, — фыркнул Питер, косясь на то, как девчонка возится с упаковочной бумагой. — Поздравляйте сами. Она же ваша дочь.

Мисс Лоран покачала головой:

— Вам она не нравится, я вижу. Но вы джентльмен, а значит, обязаны быть вежливым. Давайте, всего два слова.

Питер мотнул головой:

— Ни за что.

Гувернантка помолчала, а потом тихо сказала, отведя глаза:

— Я знаю, как вы меня теперь ненавидите. И я понимаю, почему. Но я не хочу, чтобы мы стали врагами. Ведь мы раньше так чудесно дружили.

Дружили! Питер поежился. Что, если мисс Лоран умеет читать мысли? А он все это время и в ус не дул, чего только не передумав о ней, Элис, этой скучно-серой Одетт и доме с красным плющом…

— Вы еще совсем ребенок и многого не понимаете… — продолжила мисс Лоран.

Питер взвился:

— Я не ребенок!

— Тогда вы можете понять, как непросто мне жить такой двойной жизнью? Как это опасно?

Она заглянула ему в глаза без улыбки. Мальчик смешался. Он впервые задумался о том, что мисс Лоран может совсем не нравиться то, что она делает.

— Хорошо, — буркнул Питер. — Сегодня мы все друзья. А потом я подумаю.

Мисс Лоран рассмеялась, то ли с облегчением, то ли с издевкой над его детскостью. Питер смотрел, как замарашка Элис радуется вышитой кукле.

— Просто будьте джентльменом, — напомнила гувернантка, подмигнув Питеру. — Считайте это очередным уроком, раз уж сегодня у меня не выходной.

Питер фыркнул.

— А в поощрение вы получите день без латыни, — добавила мисс Лоран.

Латынь Питер ненавидел, и даже гувернантка делала ее не такой занимательной, как, к примеру, географию с картинками из книг, которые она выбирала в их библиотеке.

— Два дня, — сощурился он.

Гувернантка засмеялась.

— Это вымогательство, — она закусила губу. — Чему я вас учу?

— Два дня, — Питер не улыбнулся.

— Хорошо, — сдалась мисс Лоран.

Она вернулась к Элис и Одетт, а Питер остался стоять чуть поодаль. Если уж он сам себя втянул в это не самое приятное приключение, он сделает все, чтобы держаться подальше от Элис. А может, его даже отпустят прогуляться вдоль лотков самостоятельно?

— Ты так хорошо выглядишь, — услышал Питер голос сестры мисс Лоран. В нем не звучало и капли зависти или укора. Просто восхищение.

Мальчик только теперь обратил внимание на Одетт, и заметил, какая она робкая, как незаметно и бесцветно она старается себя вести, словно боится неодобрения и ссор. Она и высказалась о виде мисс Лоран с каким-то испугом, с желанием чуточку подсластить то, что казалось опасно пересоленным. Она держалась в шаге от сестры, словно боялась приблизиться, и выглядела как-то пришибленно, неуверенно. Возможно, виноват был шум ярмарки, а может, она и всегда была такой немногословной и не очень решительной. Одетт совсем не походила на мисс Лоран, разве что едва заметно — овалом лица и цветом глаз. И вела она себя уж совсем по-другому. Но если мисс Лоран получила такое воспитание и образование, которое позволяло работать в достойной семье, то и Одетт должна была вырасти в таких же условиях. Ведь они сестры. Но теперь Питер видел: из них двоих только мисс Лоран могла постоять за себя, устроившись в хорошую семью. Одетт и слова хорошего в свою пользу бы не вымолвила. Потому именно она ютилась в глубине Ист-Энда, присматривая за Элис, а мисс Лоран пыталась их обеспечить.

Мисс Лоран обняла сестру:

— Я буду приносить еду чаще, я обещаю! А если сможешь приходить на набережную напротив Тауэра по вторникам и четвергам, будет просто чудесно!

Питер отвернулся, не желая подслушивать чужой разговор. Теперь он участвовал в еще одном заговоре, и он вряд ли бы пришелся по нраву его родителям. Чем меньше он будет знать, тем лучше.

Он покосился на Элис. Та пробовала на зуб пуговичный глаз своей новой куклы.

— Оторвешь, — Питера невольно передернуло.

— Не твое дело, — отозвалась тут же девчонка. — Этой мой подарок. Что хочу, то и делаю.

Ее вздернутый носик наморщился, словно у кролика.

— Как хочешь, — мальчик пожал плечами.

— Мама сказала, ты хороший, — помолчав, задумчиво выдала она. — Но ты мне совсем не нравишься.

Она смерила его резким, быстрым взглядом.

— Ты мне тоже, — ответил Питер.

— Со мной она не проводит столько времени, как с тобой, — завистливо прошептала она.

Мальчику захотелось вырвать из рук девчонки куклу и отодрать эти несчастные пуговицы-глаза, чтобы замарашка-Элис залилась горькими слезами. Да кто эта зверушка такая?..

— Мой отец ей за это платит, — Питер горделиво выпятил грудь.

— Ну и что? — огрызнулась девчонка.

— А то, что это ее работа, — бросил Питер. — Без нее вам бы нечего было есть.

Элис внезапно призадумалась, и ярость ушла из ее сощуренных глаз.

— Так что же, я должна его благодарить?

Долго злиться она, очевидно, не умела.

— Конечно! — ободренный слабиной врага, Питер еще острее почувствовал свою правоту.

— Ну и ладно, — девчонка снова нахмурилась. — Ты мне все равно не нравишься.

— И мои ореховые пироги? — напомнил мальчик.

— Твои?

— Ну конечно. Из моего дома.

— Вкусные, — озадаченно призналась Элис. — И клубничные пирожные — объеденье, и шоколадные кексы, и лимонные полоски.

Питер поперхнулся. Судя по всему, гувернантка уже давно подкармливала свое тайное семейство из кухни Гарландов. Но теперь мальчик почему-то не ощутил возмущения, а только лишь силу превосходства. Эта Элис больше не распускала перед ним хвост, она стушевалась. И была от его семьи зависима — иначе ни на какой бы ужин им с этой Одетт не хватило.

— А пончики? — вспомнил Питер.

— В розовой глазури? — глаза Элис загорелись. — Я их обожаю! Самые-самые! Пальчики оближешь.

Питер про себя усмехнулся. Вот, значит, куда деваются те пончики, которые он не успевает отдать Маффину.

— Но мама готовила еще вкуснее, — задумчиво отметила Элис. — Раньше. Теперь она уже пирогов не печет.

Питер представил себе мисс Лоран на кухне и мотнул головой. Нет, гувернантка должна учить, а не готовить. Пироги — это дело кухарки и прочей кухонной челяди. Все-таки мисс Лоран — образованная леди!

— И давно ты живешь в Ист-Энде? — поинтересовался он.

Злость ушла. Осталось любопытство и ощущение власти.

— Где? — Элис моргнула.

— Ну… В доме с красным плющом, — Питер сделал заметку: не так уж эта девчонка и умна.

— Не очень. Вообще-то…

Тут их прервала мисс Лоран.

— Хотите по засахаренному леденцу?

Питер заметил, как тревожно заблестели глаза гувернантки, когда она к ним обернулась. До того она преспокойно болтала с Одетт, но стоило прозвучать слову «Ист-Энд»…

— Да! — воскликнула Элис.

Мальчику не хотелось, но он кивнул, чтобы отвлечь внимание:

— Не откажусь.

— Тогда за мной!

И они отправились сквозь толпу к канареечно-желтой палатке со сластями.

Питер наблюдал за Элис, даже не скрываясь. Девчонка на него особенно не смотрела, да и мисс Лоран вместе с Одетт было не до него. Гувернантка еще иногда поглядывала на Питера, чтобы убедиться, что он не потерялся, но разговор с сестрой поглотил ее полностью.

Девчонка была все-таки удивительно мерзкой. Питера в ней раздражало все. Она то и дело почесывалась, словно у нее в волосах водились вши; она не смущалась тереть нос, а потом обтирать руки о платье; она откусывала от леденца по кусочку и с оглушительным треском его разгрызала, не закрывая рта. Пусть к празднику ее и переодели, от нее пахло давно не мытым детским телом, и Питер невольно отступал подальше, чтобы этого запаха не чувствовать. Единственным, что в ней можно было посчитать приятным (помимо густых огненных волос), был ее звонкий, живой голос, как две капли воды похожий на голос мисс Лоран. Если отвернуться и закрыть глаза, прислушиваясь, можно представить, что когда-то эта немытая зверушка станет копией его гувернантки. Но взглянув на нее снова, Питер с содроганием отгонял эти мысли: никак такие серые, маленькие глаза, тонкие губы и впалые щеки не смогут преобразиться в нечто, хотя бы отдаленно напоминающее черты красавицы мисс Лоран. А еще хуже — эти жуткие манеры дикого животного, которые не вписываются ни в одни рамки приличного общества.

— Мама говорит, вы ездили на морское побережье, — протянула Элис, расправляясь с очередным куском леденца. — Хотела бы я увидеть чаек.

— Чаек? — переспросил Питер, борясь с желанием напомнить девчонке, что жевать и говорить одновременно в приличном круге не принято.

Элис сглотнула и, оставив на минуту недоеденный леденец в покое, уставилась на небо.

— Они умеют летать по-настоящему, — объяснила она.

— Как будто остальные птицы не летают, — фыркнул Питер.

— Летают, — она наклонила голову. — Воробьи, сойки, галки — ты их видел?

— Ну да, — мальчик не очень понимал, к чему этот странный разговор.

— Так вот, они порхают. Суетливые, как курицы на птичьем дворе, — продолжала втолковывать Элис, напрочь позабыв о старой ненависти к своему собеседнику. — И крылышки у них короткие, как клювы у птенцов. Глупость! А вот чайки — другое дело. У них крылья — во! — она раскинула руки в стороны. — На таких можно парить и парить. Зависнуть на ветру и смотреть на нас сверху…

Питер сощурился.

— У орлов тоже крылья длинные, — напомнил он.

Элис махнула рукой:

— А где ты этих орлов будешь смотреть? Вот чайки — это понятно. Они живут на море. И воробьи с сойками — отыскать проще простого. А орлы — да на картинках разве что. Ну а чайки… Мама говорит, что можно так же парить и людям. Что придумали специальные машины…

Питер вспомнил, как дирижабль уносил его ввысь, прочь от земли, от мелких точек-людей, от печных туб и зеленого моря лесных крон. Он вспомнил, как колыхалось дно корзины под его ногами, как крепко вцепился он в ее край, как ветер холодил кожу, трепал стропы, разгонял облака, а сверху, далеко в вышине и веерной россыпи солнечных лучей парили чайки — белые крылья распахнуты изогнутыми акварельными мазками на густо-синем брюхе неба.

— А я… — начал Питер, но его прервала мисс Лоран.

— А почему бы ребятам не прокатиться на карусели?

Ее глаза блестели от солнечных бликов, разговоров и сладких угощений.

— Да-да-да! — заверещала Элис.

Питер никогда карусели не видел, но уже чувствовал раздражение. Стоило найти интересную тему! Птицы, полеты, машины для воздухоплавания! И об этом заговорила замарашка… Но теперь они снова протискивались сквозь разодетую, цветную толпу, и он едва успевал за мисс Лоран.

Карусель оказалась небольшой, на шесть лошадок, и пришлось ждать целую вечность, пока две из них, наконец, освободились. Их подсадили, Питер вцепился в игрушечную мохнатую гриву и закружился, позабыв о разговоре. Мимо мелькали краски, первые разноцветные огни. Из-за палаток на него выпрыгивала то одна мелодия, то другая: у лотка с медовыми пряничными медвежатами пела свирель, а у навеса с мешками пшеницы бродил со скрипкой цыган. Питер ловил взглядом знакомые юбки мисс Лоран и Одетт и считал разы: один, два, десять, двенадцать… Он сбился со счета, а потом стал разглядывать спину Элис. Она сидела на свой лошадке как-то неуверенно, словно готовилась вот-вот с нее упасть, но хохотала так, что даже его потянуло улыбаться. Они кружились на своих разукрашенных деревянных скакунах, а по правую руку набегало одинаковыми волнами людское море, полное улыбок, смеха и ярких пятен. Теперь Питер позабыл обо всем: и о Франции, которая так бесславно окончилась, сраженная его долгой и скучной болезнью; и об Абигейл, с которой он толком и не поболтал, не поиграл, не погулял; и о матери, которая снова поселилась в спасительной спальне и почти не спускалась вниз; и об отце, который теперь с мальчиком только завтракал, отгородившись исполинской газетой; и о тетушке Этель, которая должна была прийти на ужин сегодня вечером… Питер рассмеялся.

Тетушка Этель! Он пропустит ужин с тетушкой Этель!

Сумерки спускались медленно, тягуче. День пролетел незаметно. Они бродили меж палаток, разглядывая игрушки, сладости и безделушки, останавливались у загонов с животными, выставленными на продажу и показывали пальцем на овец, коз и лошадей, выбирая самых красивых, следили за состязаниями, в которых мужчины боролись за внимание разодетых деревенских девиц… Элис смеялась так заливисто, так заразительно, что Питер невольно смеялся с ней, позабыв и о старом раздражении, и о ревности и о странной невозможности попросить все, что только понравится, потому что у мисс Лоран не было денег. Погруженный в эту смеющуюся, раскрашенную как оперение попугая толпу, он совсем не думал о том, что все эти люди — простые деревенщины. Краски как будто смыли все уродство их мозолистых рук, растрепанных вихров, грубого смеха, и Питер на время забыл, кто он сам и откуда.

День закончился ароматными сэндвичами с помидорами и домашней ветчиной, которые они купили, когда толпа заметно поредела, и те, кто распродал все до нитки, стали собирать свои навесы и тушить фонари. Они присели на балку деревянной изгороди и жевали хлеб, глядя на то, как опадают шатры, сворачивают цветочные гирлянды, гонят домой вместе с собаками оставшихся неказистых овец, на которых так никто и не польстился. Ярмарка разбредалась, а Питер болтал ногами, вынимая ветчину, чтобы съесть свой хлеб отдельно. В цветном полумраке, под ветвями дуба, где они уселись, было совсем не видно, как неприлично он ест руками, и от мысли, что его никто не накажет, Питеру было весело и хорошо.

По правде говоря, ему уже давно так хорошо не было, и все равно, что рядом сидела глупая замарашка Элис, которая так его раздражала.

Он посматривал на мисс Лоран, которая все болтала с Одетт, и думал о том, что пока что он должен прекратить на нее злиться.

Ведь она — мисс Лоран.