Глава 14. Подслушанный разговор

Питер все никак не мог поверить, и перечитывал последнюю строку несколько раз. Его взгляд словно приклеился к пляшущим символам, выведенным рукой матери. Она всегда так писала: буквы у нее выходили то крошечные, то крупные, и оттого казалось, что строка — гирлянда разномастных рождественских лампочек на ярмарочной площади. Но теперь Питера чудилось, что слова и вправду танцуют. Он никак не мог ухватить их за хвост и остановить эту дурацкую пляску, чтобы до конца осознать смысл, но они подпрыгивали и подпрыгивали, словно расшалившиеся котята.

Мадемуазель Лоран ушла.

Ушла из Дома? Ушла в Ист-Энд? В эту кирпичную лачугу, увитую красным виноградом? Оставила теплый, уютный, роскошный Дом, чтобы жить — где?.. Чтобы делать — что?.. Она оставила Питера, даже не попрощавшись? Она бросила лимонные пироги и его отца, с которым так хорошо дружила, бросила кухню, на которой теперь кухарка, наверное, торжествует… Она просто развернулась и ушла из самого прекрасного места на земле, из Дома… Но почему? Отчего? Зачем?..

Вопросы метались в его голове из стороны в сторону, как растревоженные водомерки на пруду. Питер не понимал ровным счетом ничего. Ему даже подумалось, что нужно сбежать из школы. Прошмыгнуть мимо привратника и броситься на станцию, а там ждать поезда, сколько нужно. Но потом Питер вспомнил, что у него нет ни монеты, а бесплатно его вряд ли кто-то повезет. Тут он начинал изобретать план проникновения в поезд зайцем…

Его в очередной раз высекли за невнимательность. Еще не успели толком затянуться раны от неуместных мечтаний об Абигейл, как Питер получил за свою тревогу о мисс Лоран. Теперь он и вправду хромал, предпочитая лишний раз никуда не ходить и сидеть как можно меньше. Даже с обеда он сбежал побыстрее, только бы не торчать на жесткой скамейке. Ребята проводили его сочувственным взглядом (теперь Питер смотрелся в их глазах настоящим героем), а Генри догнал у порога комнаты.

— Ты в порядке? — спросил он, теребя свою шапочку.

Он не доел суп и сильно страдал, но друг ему был дороже даже еды.

Питер тем временем рухнул на кровать лицом вниз.

— Все хорошо, — неразборчиво прогудел он в подушку.

— Точно?

Питер перевернулся на бок и рассказал Генри о мисс Лоран. Уже прошел целый месяц с того момента, как мальчик узнал о том, что его бывшая гувернантка ушла из Дома, но он все никак не мог поверить, что она не написала ему ни строчки.

— Может, не успела? — растерянно протянул Генри, присаживаясь рядом. Ему сидеть было куда проще, чем Питеру.

— Может, — тот пожал плечами. — Или она обо мне просто не думала. Забыла.

Генри промолчал. Питер подозрительно взглянул на друга. На круглом лице Генри застыло отчужденное выражение.

— Ты что? — тут же спросил Питер.

Генри мотнул головой.

— Ты уж прости, что я тут со своим… — он запнулся. — Но с тех пор, как ты сдружился с этими ребятами Барретта, ты обо мне совсем забыл.

От обиды уголки его губ опустились вниз, отчего он стал походить на грустного клоуна.

— Что за глупости, — буркнул Питер в подушку. — Ничего подобного.

— А мне так не кажется.

Голос обычно мягкого Генри звучал так решительно, что Питер невольно нахмурился.

— Да с чего ты взял?

— С того, — Генри говорил тихо. — Популярность тебе голову вскружила. Все мечутся вокруг тебя, интересуются здоровьем, в глаза заглядывают… А ты — им. А меня как будто нет. Они куда интереснее, да? Ведь это целый десяток друзей, и каких! Но мне казалось, ты выше таких глупостей… Мне казалось, что мы немножко похожи.

— Это чем? — взвился Питер.

Он считал, что нисколько не походит на пухлого, неуверенного Генри.

— А разве нет? — щеки у Генри подрагивали с такой печальной комичностью, что Питеру стало противно.

— Послушай, я не понимаю, о чем ты тут завел… — начал Питер.

— Вот и мне теперь кажется, что мы нисколько не похожи. А еще тебе настоящая дружба не нужна!

Генри выпалил это с такой неожиданной, холодной яростью, что Питер вздрогнул. Но это неправда! Именно о дружбе он так мечтал всю свою жизнь. В детстве у него приятелей не было никогда. Разве что Джо и Смитти, друзья на один день, пока Питер не понял, кто они такие. И еще мисс Лоран, но она — взрослая, а это совсем другое дело. А потом — Абигейл, но и она тоже подруга совершенно особенная. Во-первых, она девочка. Во-вторых, они поклялись о союзе куда более крепком. А друзья… Да Генри был его первым настоящим другом!

Когда Питер с трудом сел, Генри уже и след простыл.

Теперь мальчик припомнил об еще одном своем промахе: совсем недавно он так и бахвалился приглашением Абигейл на каникулы, а ведь первым на лето его пригласил Генри. Тогда друг смолчал, хотя бродил рядышком, выглядывая из-за спин ребят Себастиана, а теперь, видимо, чаша закипела.

«Ну и пусть, — подумал Питер, рухнув обратно на постель. — Что за детские обиды?»

С наступлением весны потеплело. Земля по ночам больше не покрывалась паутинками льда, а днем так припекало, что газоны позеленели чуть не за неделю. Занятия Питера волновали все меньше и меньше. Он уже не трепетал перед мистером Бозуортом, суровым преподавателем риторики, а на английском миссис Риверс он и вовсе слушал вполуха. Шел уже не первый семестр, и Питер больше не чувствовал себя желторотым новичком. Он освоился и в классных комнатах, и в коридорах, и за столом, где он уже не трепетал в ожидании тяжелой борьбы за еду. И потом, он ощущал собственную важность в окружении Тома, Зака, Гордона, Клайва, Майкла и даже Себастиана. Питеру не нравилось то, что Генри все еще на него дулся, а встретившись с ним в классе, пытался отсесть подальше. Но виноват сам Генри: это он придумал с целый короб, а не Питер, и потому идти мириться первым Питеру совершенно нечего. Подумаешь, стал общаться меньше! А сам Генри теперь как себя ведет?

По выходным им разрешалось отлучаться из школы на целый день, и большинство ребят отправлялись в соседнюю деревню. Питер больше не косился в сторону станции, как делал бы еще несколько месяцев назад, и с интересом крутил головой, стараясь рассмотреть все-все вокруг.

Селение было небольшим, и дома тянулись вдоль единственной неширокой улицы. Здесь размещалась и почта, и телеграф, и два паба, в которые мальчикам заходить строжайше запрещалось. Питер знал, что старшим ребятам удавалось раздобыть выпивку, несмотря на все запреты, но сам пока что к правилам относился с благоговением. Чувствовал он себя в школе теперь куда свободнее, но пробовать деревенское пиво — ну уж нет. Вот если бы ему предложили хорошее, выдержанное как следует вино…

Теперь Питер мог отправлять письма самостоятельно, не дожидаясь почтового дня в школе. Ему нравилось захаживать на почту, где пахло старым деревом и бумагой, а из-за прилавка дружелюбно улыбалась пожилая женщина в коричневом платье. Особенно людно здесь не было никогда, и потому Питер с удовольствием прохаживался вдоль стен, рассматривая картинки в рамах и объявления, которые оставляли местные жители.

В один из таких дней Питер с удивлением подслушал разговор двух преподавателей. Еще завидев их в дверях почты, Питер хотел дать деру, но не успел и только забился в угол комнатушки, надеясь, что его не заметят. Учителя на него внимания не обратили.

— Вам стоит на нее поглядеть, — говорил один. Питер его по имени не знал, как и второго, но не раз встречал в школьных коридорах. — Голосок хрустальный, а талия — загляденье!

Другой преподаватель, седоватый мужчина с круглыми очками на носу хохотнул:

— Поостереглись бы, Криспин. Слышала бы вас Пэгги!

— А что Пэгги? — удивился Криспин. — Я за этой красоткой ухлестывать не собираюсь. Найдутся и другие. А у меня, Уилбер, исключительно культурный интерес. Наверное. Скорее всего.

— Ну-ну, — снова усмехнулся Уилбер, отчего его усы весело затряслись. — Пожалуй, я заинтересовался. Съезжу в Лондон на следующие выходные, схожу на представление. Может быть, она ищет полезные знакомства… Где, вы говорите, она выступает?

— О, это настоящая дыра. Но я думаю, долго она там не пробудет. Она алмаз, чистый бриллиант! — Криспин закатил глаза.

Питер вжался в стену еще больше. Таких разговоров ученикам слышать уж точно не полагалось. Не хватало еще схлопотать тройную порцию розог. Так у него и до лета ссадины не затянутся!

— А еще она француженка! — шепнул Криспин, придерживая шляпу, которая от его активной жестикуляции чуть не упала на пол.

— Француженка? — глаза Уилбера загорелись поистине молодецким огнем.

— Да-да. Раньше, говорят, она пела только во Франции. Там таких пруд пруди. А здесь ее толпа просто проглотит!

Питер поморщился. Не самая изящная метафора.

— Хм, — Уилбер перебирал пальцами по набалдашнику трости, словно уже представлял себе загадочную красавицу-певичку из грязного кабаре на окраине. — А как ее имя, говорите?

— Очень французское! — покивал Криспин. — Как же… Ах да! Мадемуазель Лоран!

Питера словно в живот ударили. Он дернулся, ударившись головой о некстати появившуюся рядом полку, и на него посыпались газеты.

Преподаватели покосились на него с неприязнью и тут же развернулись, чтобы выйти прочь. Нечего подслушивать!

Мисс Лоран… У Питера даже слезы на глаза навернулись. Это мисс Лоран! О ней с таким грязным, таким мерзким вожделением говорили эти два тучных старика. Словно о куске ростбифа, словно о куске аппетитнейшего вишневого пирога!.. Сомнения быть не может. Хрустальный голос, тонкая талия, француженка… Они говорили о его, его мисс Лоран, которая почти заменила ему мать, стала такой дорогой и такой любимой подругой… Которая умела прогонять печали и заставляла улыбаться даже над самым нужным правилом латинского спряжения… Которая порхала, словно бабочка и другим дарила свои чудесные крылья… Она была прекрасна, как фея и почти наверняка умела творить настоящее волшебство… Она знала, как успокоить и как обрадовать, она умела выслушать и посоветовать то, что действительно работало… Мисс Лоран, конечно, отличалась еще той легкомысленностью и самовлюбленностью, и она с трудом делила Питера и Элис… Но это чушь! Глупая дурацкая чушь! Он ведь ее так любит! Ведь это мисс Лоран!

А теперь она, оказывается, растрачивает свой чудесный голос во второсортных театриках, где ее слушают такие мерзкие джентльмены с сальными мыслишками, как этот Криспин и Уилбер! И это все вместо того, чтобы петь в теплой, уютной гостиной респектабельного, благонадежного и исключительно благопристойного Дома для его отца и его друзей! А сколько мисс Лоран получает за свои выступления в этой дыре, как выразился Криспин? Это же настоящее безумие! Зачем? Почему? Неужели ей наскучило общество воспитанных, приличных людей, и она решила отдаться толпе, которая состоит из вот таких сытых старикашек, прикрывающихся ярлыками порядочных преподавателей солидной школы для мальчиков из семей высших кругов? Да еще и ни строчки! Ни слова ему, Питеру, своему любимому (а любимому ли?) воспитаннику! Неужели все эти пять лет, что мисс Лоран с ним провела, для нее ничего не значили? Неужто можно было все это время порхать вокруг него с притворной заботой и не ощутить ни укола совести?

Питер пришел в ярость. Недоумение испарилось, как высохли и слезы, брызнувшие из глаз от таких неожиданных, отвратительных новостей. Да она даже одной мысли его не стоит! Лживая, равнодушная, двуличная дрянь!

Мальчик сжал руки в кулаки и вылетел вон. Улица ослепила его лучами солнца, которое от счастья возрождения после хмурой зимы сияло ярко как никогда, но он лишь раздраженно прикрыл глаза ладонью.

Мадемуазель Лоран… Вот уж кто не знает, что такое дружба и благодарность!