Глава 13. Перемены

Остаток каникул прошел не лучше, чем начало. Абигейл равнодушно пробыла в Доме еще два дня и так же безучастно отбыла, оставив Питера наедине с его разочарованием. В день отъезда она собиралась так суетливо и выглядела как никогда взволнованно, что натолкнуло Питера на мысль, что она куда-то спешит, и вряд ли это «куда-то» — родительское гнездо. Девочке предстоял следующий визит, это было очевидно. От этой мысли Питер приуныл еще больше, хотя один отъезд Абигейл и без того повергал его в поистине вселенскую тоску. Все, что удалось мальчику выпросить, это безразличное обещание отвечать на его письма. А писать он собирался с удвоенной силой. Мисс Лоран сказала, что у него есть шанс, и нужно лишь подождать. Во время ожидания Питер предполагал напоминать о себе как можно чаще.

Когда Абигейл уехала, мальчик принялся за подаренную ей книгу. Питер воображал, что страницы пахнут ее духами, но это была, конечно, фантазия. Девочкам духами пользоваться не дозволялось, и он это знал, но представлять было приятно. Сама история увлекла Питера мало, и он скоро отложил томик подальше. Сделал он это с большим сожалением, потому что во время чтения с ним словно бы сидела Абигейл, следя за тем, чтобы он не пропустил ни слова. Внимание воображаемой подруги было приятным, только вот книга так и располагала к тому, чтобы пропускать целые абзацы. Питер вообще читал мало, и терпения даже на самую увлекательную повесть у него недоставало.

С мисс Лоран, к очередному своему разочарованию, Питер виделся мало. Пышных обедов больше не предполагалось, и потому на кухне она бывала редко. Остальную часть дня она проводила в своей комнатушке, а Питер не решался ей надоедать. Его бывшая гувернантка никогда вот так не пряталась, ни от кого не скрывалась, а если ее что-то и беспокоило, она умело скрывала это под маской напускной веселости. Уж в улыбках она была мастерицей, они удавались ей в любое время и в любом обществе. Теперь же происходило что-то из ряда вон выходящее, и Питер понял, что лучше оставить мисс Лоран в одиночестве.

Отец, возвращаясь по вечерам в Дом, запирался в кабинете и долго курил трубку, шурша бумагами. Питер слышал шелест и чувствовал запах дыма, притаившись за дверью. Мистер Гарланд больше не приглашал его на задушевные беседы у камина, да и во время еды (если, конечно, заставал время ужина) особой разговорчивостью не отличался. Питер иногда ловил внимательный, задумчивый взгляд отца, но тот тут же отворачивался, заинтересовавшись бараньим филе, которое так трудно разрезалось на кусочки.

Мать с отцом предпочитала вовсе не пересекаться. Иногда мать засиживалась в гостиной за очередной вышивкой, но встретив мистера Гарланда, тут же поднималась к себе. В такие моменты Питер чувствовал себя непрошеным свидетелем. Когда миссис Гарланд не закрывалась в своей спальне, Питер не упускал ни минуты, чтобы побыть вместе с ней. Но она больше не играла с ним, как раньше. То ли мальчик вырос, то ли миссис Гарланд посерьезнела, но на ковер она с заговорщическим блеском в глазах больше не усаживалась. Она мягко улыбалась сыну, который устраивался в кресле рядом, и принималась за рукоделие. Но Питеру и этого было достаточно. Хватало и того, что она просто в одной с ним комнате. Но когда в гостиную входил отец, а мать исчезала, мальчику казалось, что его вообще здесь быть не должно. Мистер Гарланд провожал сконфуженным взглядом жену, потом решительно подходил к окну, словно хотел показать, что зашел в комнату именно с этим намерением, а потом тоже испарялся, словно его сдувал ветер. И Питер оставался один, не зная куда деваться.

Словом, каникулы вышли еще хуже, чем обычные дни еще до школы. Не то, чтобы обстановка накалялась… Напротив, она словно бы покрывалась коркой льда. Холодно было везде. В холле, в коридорах, на лестнице, в гостиной, столовой, даже в детской. И никакие камины не спасали.

Когда пришла пора возвращаться в пансион, Питер даже обрадовался. Он снова увидится с Генри и попытается сдружиться с ним еще сильнее. С Барреттом он тоже попытается вести себя как можно более дружелюбно. Если надо, он будет цветисто врать, хитроумно сочинять и всячески вешать на уши лапшу — главное, это кинуть побольше пыли в глаза, чтобы заклятый враг захотел стать другом. Первый шаг он уже сделал до каникул, и теперь нужно было закрепить успех. А потом… Барретт пользуется определенным авторитетом среди старших мальчишек. Если Питер будет ходить в друзьях Субастиана, он перестанет плестись в конце, его заметят и оценят по достоинству.

Такие радужные мечты Питер изобретал по пути в школу. Реальность оказалась куда менее красочной, чем он предполагал.

Барретт принял его без всякой радости.

— Ты лопоухий теленок, — объявил он сразу же, стоило Питеру переступить порог их комнатки.

Мальчик оскорбился: во-первых, уши у него были в полном порядке, а во-вторых, уж на кого-кого, но на теленка он не смахивал никоим образом.

— Что-то не так? — обеспокоенно поинтересовался Питер.

— Еще как не так! — возмутился Себастиан, вскакивая со своей кровати, где он, по всей видимости, отдыхал до этого момента.

Питер попятился, ощущая, что велика вероятность получить по своим самым не лопоухим ушам.

— Все твои советы — полная чушь! — воскликнул Барретт.

— Так ты про кузину? — Питер припомнил их последний разговор.

— Именно про нее! Она сказала, что я бестолковый попугай, и что все мои попытки понравиться смехотворны!

Питер аккуратно спросил:

— А как именно ты пытался ей понравиться?

— Я соглашался со всем, что она говорила! Я подстраивался, как ты мне советовал! — Барретт замахнулся со всей злобой, которая, очевидно, в нем клокотала. — Она подняла меня на смех, когда я сказал, что вышивка — это очень интересно!

Или кузина Себастиана оказалась проницательнее, чем Абигейл, или сам Барретт действовал не так искусно, как, по мнению Питера, действовал он сам.

В тот день мальчик получил хороших тумаков, а попытавшись хоть как-то умилостивить своего соседа, впавшего в настоящую ярость, схлопотал вторую порцию.

Зато с Генри все ладилось как нельзя лучше. Тот приехал из дома довольный, лоснящийся, как откормленный поросенок. Питеру сразу подумалось, что мальчика на каникулах угощали куда обильнее, чем в школе: дома не нужно было сражаться за каждый кусок, а скорее следовало отбиваться от добавки. Генри сразу наведался к Питеру, вытащил его во двор, подальше от полыхающего гневом Себастиана, и стал рассказывать.

— Отец обещал, что директор разрешит мне отлучаться домой! По выходным, дважды в месяц. Мать его упросила. Ты знаешь, какой говяжий пирог готовит наш повар? Ты просто закачаешься!

Питер усмехнулся. Ему никто отлучаться по выходным не разрешал.

— На следующие каникулы ты можешь приехать к нам! — продолжал восторженно жестикулировать Генри. — Я все устроил. Тебе будут только рады!

Питер расплылся в улыбке. Вот эта новость лучше некуда. Похоже, и сам Генри очень не против укрепить их дружбу. Наконец-то Питер не один!

Они долго болтали, описывая друг другу каникулы, и горечь при мыслях об Абигейл чуть поутихла, когда Питер рассказывал Генри о своей подруге. Так все выглядело чуточку менее трагично, и ему даже начинало казаться, что он слегка преувеличивает свою драму.

Когда в углу двора собралась компания мальчишек, которые возбужденно перешептывались и приплясывали на месте от нетерпения, Питер и Генри замолчали и стали прислушиваться. Ребята, в отличие от друзей, вовсе не обсуждали каникулы и не делились впечатлениями о вкусных домашних обедах и мягких перинах. Один помахал мальчишке, который пересекал двор, тот подбежал к ним и, услышав, о чем они говорят, тут же пришел в восторг.

— Ну, так что вы стоите! Пошли смотреть! — предложил он.

— Погоди, нужно позвать Барретта, — сказал белобрысый, худой паренек с круглыми, словно бы удивленными глазами.

— Сбегаешь? — предложил кто-то.

— Не-а, — мотнул белобрысый головой, закладывая два пальца в рот.

Он свистнул так оглушительно, что Питер даже вздрогнул. В окне его корпуса замаячила знакомая темноволосая голова Барретта и тут же исчезла.

— Сейчас спустится. Без него не пойдем, он нам этого не простит.

Ребята хохотнули.

Питер расхрабрился и подошел к мальчишкам.

— Что это вы замышляете? — спросил он у белобрысого.

Кажется, в отсутствие Себастиана он был за старшего.

— А тебе какое дело, малек? — поинтересовался тот со странным изумлением, которое придавали каждому слову его круглые глаза.

— В полях за школой приземлился самолет! — выкрикнул какой-то мальчишка из толпы. — Мы идем на него смотреть!

— А ну тихо! — шикнул белобрысый. — Сейчас вся школа набежит. Этого нам только не хватало.

Питер оживился.

— Можно я с вами? Одним глазком!

Еще живы были воспоминания о чудесном полете на дирижабле во Франции.

— Да ну! — мотнул головой белобрысый.

— Пусть идет! — крикнули из толпы.

— Пусть его! — согласилось еще несколько голосов. — Иначе разболтает от зависти.

— И правда, — нахмурился главарь.

Питер обрадовался и помахал Генри. Тот нерешительно присоединился к группе.

Но тут к ним подошел Барретт и ткнул Питеру в грудь пальцем:

— А ты что здесь делаешь?

— Мы идем смотреть на биплан! — снова крикнул один из мальчишек.

Он оказался рыжеволосым, низеньким пареньком с такими оттопыренными ушами, каких Питер еще не видел. Вот его почему Барретт не бьет?

— Пошел прочь! — ощерился Себастиан на Питера. — Это развлечение только для своих.

Он сильно толкнул мальчика в плечо, и Питер упал на траву. Когда Генри помог ему встать, толпа ребят уже удалялась.

— Ну, уж нет, — прошептал Питер. — Это мое развлечение, а не ваше.

Решимость в нем родилась удивительная. Он махнул Генри, чтобы тот следовал за ним, и бросился догонять мальчишек.

Он следовал за ними на расстоянии, достаточном, чтобы не обратить на себя внимания и не получить очередную затрещину. Хотя это было лишним: ребята так весело переговаривались, так шумели и топали, даже не думая обернуться, что Питер вполне мог даже затесаться в толпу, не будучи замеченным.

Они с Генри добрались до заветного поля без приключений. А когда все увидели биплан, стало не до разговоров.

— Бензобак подтекает, — Питер услышал голос пилота. — Остановился у вас на починку, если никто не против.

Он улыбнулся так весело, словно его детище просто капризничало, а не грозило ему серьезными неприятностями в небе. Визиту ребят он не удивился, а, напротив, будто ждал их.

— Я знаю вашу школу, — подмигнул он. — Я с друзьями не раз сюда бегал, в окна заглядывал. Мы жили в соседней деревне.

— Так вы из этих мест? — спросил рыжий лопоухий.

— Нет, теперь я перебрался в Шотландию, — принялся рассказывать пилот. Он даже свои инструменты отложил. — Вообще-то я планировал куда более дальний полет, но пока что придется повременить. Старушка Лотти любит сюрпризы.

— Так вы заночуете прямо здесь, на поле?

— Но сейчас так холодно!

— Может быть, вас пустят в школу?

Толпа мальчишек заволновалась.

— Ну-ну, — пилот осадил ребят. — Все в порядке. Я как-нибудь сам разберусь.

По его виду Питер понял, что ночевки на природе, даже в самый холод, ему не впервой.

— А как же вы будете спать?

— В самолете?

— Под крылом?

Питер уже не слушал гомон мальчиков, куда больше его интересовал биплан. Он обошел махину со всех сторон, потрогал деревянные крылья, обшитые темно-зеленой тканью, погладил винт и украдкой заглянул в кабину, подтянувшись на руках. Он так увлекся, что не заметил, как насмешливо и одобрительно поглядывает на него пилот.

— Любопытствуешь? — спросил он, оставив ребят обсуждать мотор самолета.

Питер развернулся, испугавшись, но пилот говорил дружелюбно, без тени раздражения. Кажется, внимание к нему самому и его летательному аппарату его только забавляло.

— Ага, — мальчик кивнул. — Я как-то летал на дирижабле, — добавил он, сам не зная, зачем.

— У-у, — протянул пилот. — Дирижабль — глупый воздушный шар по сравнению с королями неба, самолетами. Попробуешь полетать в таком, — он похлопал обшивку биплана, — и потеряешь голову.

Питер недоуменно спросил:

— Разве голову терять так уж обязательно?

Пилот рассмеялся.

— Конечно, — кивнул он. — Иначе с такими красавицами не бывает.

Мальчику подумалось, что этот человек и в самом деле помешан на полетах. Но он тут же осознал, что и самому не терпится когда-нибудь подняться в небо в настоящем самолете.

— Лотти юркая, как лиса, — пилот довольно жмурился. — Нетороплива, конечно, но куда быстрее многих современных моделей. Слушается штурвала на раз-два. А уж приземляется мягко, как на облако.

Питер чувствовал, что уже попался.

— Я хочу на ней полетать… — прошептал он.

Наверное, глаза его так умоляли, что пилот не выдержал, и рассмеялся.

— Вот починю бензобак, заправлюсь — и хоть до Африки тебя домчу.

— До Африки не нужно, — помотал головой Питер. — Мне нужно учиться.

— Ты не думал записаться в летный корпус? — пилот внезапно сощурился.

Мальчик посмотрел на него удивленно.

— А можно? И что там делают?

— Королевский летный корпус — это мечта любого летчика, — пилот вытянулся по стойке «смирно», посерьезнев. — В паре миль отсюда расположен аэродром. Я бы приземлился там, но Лотти заартачилась, и пришлось садиться на вашем поле. А до аэродрома на самом деле отсюда рукой подать. Не знаю, как там сейчас дела, но если подружиться с кем нужно… Помаячить как следует, везде совать нос… Может, кто и возьмет тебя на обучение.

— А это возможно? — Питер загорелся.

— Все возможно, — кивнул пилот.

В школу Питер отправился, когда остальные ребята уже давно ушли. Они с Генри возвращались последними. Мальчик мечтал о том, как будет летать, а Генри его сдержанно слушал. Кажется, все это было ему интересно только из-за восторгов Питера, но какой-никакой, это был интерес, и Питер был благодарен. Генри даже осторожно выразил желание полетать вместе с ним, отчего Питер обрадовался еще больше. Мысли о полетах крепко засели в его голове еще с поездки во Францию, но теперь это были уже не детские фантазии, а вполне реальные планы. Питер собирался научиться летать, и даже не попробовав полет на биплане, уже знал, что заболеет небом.

— Это как быть птицей! — он оборачивался к Генри, и его глаза горели огнем. — Представляешь? Ведь у нас нет крыльев, но эти машины… Крылья есть у них!

Генри кивал:

— Да, это любопытно.

— Ты должен попробовать, — решительно высказал Питер. — Тогда мы будем мечтать вместе.

От этих слов Генри заулыбался. Кажется, ему и самому очень хотелось обрести друга, с которым они будут делать все вместе.

Когда Питер вернулся в свою комнату, он обнаружил Барретта с подарком мисс Лоран в руках. Вернее, тот успел взять замок в руки, но тут же уронил.

— Ай! — вскрикнул он. — Что за чертовщина?

Он дул на пальцы, словно обжегся.

Питер подхватил игрушку с пола и принялся изучать — не сломал ли чего Себастиан.

— Не смей трогать мои вещи! — выкрикнул он.

Барретт был и без того ошарашен.

— Я увидел огоньки в окнах… — забормотал он с необычным для него страхом в голосе. — И решил посмотреть… Клянусь, там горели огни!

Питер прижал подарок к груди. Огоньки не появлялись очень давно. А теперь их увидел Барретт.

Чтобы не соскользнуть с гладкой спины, Питер вцепился в ее перья так сильно, как только мог. Исполинская птица повернула к нему громадную голову и с неудовольствием клацнула страшноватым клювом, но на этом возражения кончились. Она взмахнула крыльями сильнее, и они взмыли ввысь. У Питера заложило уши, и словно бы огромная ладонь прижала его к плоской спине. Краем глаза он увидел наклонившуюся землю — расчерченные на квадраты поля, красные крыши домов, башенки своего замка. В небо струились столбики дыма от печных труб, на горизонте собирались алые закатные облака. А над головой куполом раскинулось темнеющее небо, на котором то тут, то там загорались яркие точки звезд.

— Куда мы? — спросил Питер.

— А куда хочешь ты? — спросила в свою очередь птица. Голос у нее был низкий, гортанный.

— Я хочу посмотреть на свои земли, — неуверенно протянул Питер.

— Смотри, — отозвалась птица и заложила вираж.

Они летели над деревней, и их провожали изумленные взгляды селян. Они проносились над лесом, и с ветвей снимались стаи потревоженных пичуг. Они пикировали на город, и прохожие останавливались в переулках, запрокинув головы. Они спускались над самой рекой, вздымая в воздух хрустальные брызги, и Питер кричал от восторга. Птица поднимала его высоко-высоко, туда, где тяжело дышалось, и тут же спускала вниз, где ночь пахла томными ароматами цветов и хвои. Она накренялась, распластав длинные сизые крылья над землей, цепляла пером траву и разворачивалась, чуть не сбрасывая Питера на ходу. Птица кружила над замком, задевая флаги на башнях, а юноша свешивался вниз, чтобы получше разглядеть знакомые стены…

Она сбросила его у самых замковых ворот. Высота была небольшой, но падение все равно оказалось болезненным.

Питер сидел на полу своей комнатки и потирал коленку. Игрушечный замок лежал у его ног невредимый.

— Да ты что? — Барретт маячил рядом, нависая над Питером. — Взял и хлопнулся.

— Хлопнулся? — Питер с трудом понимал, что произошло.

— Ну да. Упал, как будто тебя кто-то ударил, — Себастиан говорил без тени самодовольства или торжества. Напротив, ему было жутковато.

— Э… — Питер поднялся ноги. Голова все еще кружилась от невероятного полета. — Я перенервничал.

— Сначала огоньки, теперь тебя как будто кто-то шибанул, — со страхом пробормотал Барретт. — Странный ты какой-то.

— Никакой я не странный, — тут же огрызнулся Питер. — А трогать чужое имущество не полагается.

— Да я только…

Себастиан не стал продолжать. Он до сих пор не понимал, отчего обжегся.

С этого вечера все стало так, как хотелось Питеру: Барретт его зауважал. Но только не по-дружески, а из страха. Питер не спорил. Как-никак, с таким отношением его не гнали от компании Себастиана, стоило Питеру появиться рядом, и он даже немного сблизился с лопоухим рыжим мальчишкой по имени Том. Если другие ребята к Питеру относились с терпеливым равнодушием, то Том встрече всегда искренне радовался. Он учился во втором классе, и на занятиях они не встречались. Зато во время обеда Том присаживался рядом, заставляя и остальных друзей Баррета пристраиваться за столом, где сидел Питер. Сам Себастиан криво ухмылялся, но не возражал. Помимо страха в нем, очевидно, горело недюжинное любопытство. А что, если Питер снова хлопнется в обморок? Такое пропускать не стоило.

К тому же, ребята каждый день наведывались в поля, где ночевал чудесный, обтянутый зеленой материей биплан. Они снова и снова вытягивали шеи, рассматривая конструкцию и отваживаясь то крутануть винт, то залезть в кабину. И только Питеру повезло подняться на нем в воздух. Закончив починку, наполнив бак и захватив из деревни целый тюк провизии для своего дальнейшего путешествия, пилот собирался отправиться в тот же день, но перед этим он предложил Питеру сделать круг над школой. Ребята с нескрываемой завистью и восхищением смотрели, как мальчик усаживается в кабину, а пилот его пристегивает. Очевидно, в Питере он почуял росток той самой любви к небу, в которой он сам так самозабвенно признавался, и оттого выбрал именно Питера. А может, мальчик просто напоминал летчику его самого.

Как бы там ни было, в один из последних зимних дней Питер поднялся в воздух на настоящем биплане, и это был его первый настоящий полет. Теперь он понимал, что дирижабль никак не мог сравниться с подвижным, вертким и маневренным самолетом. Биплан взмывал в облака за считанные секунды, и от этого закладывало уши; он вставал на крыло и закладывал вираж стремительно, как птица; он то приближал, то отодвигаю землю по одному желанию пилота. Французский дирижабль так не умел. Питер припоминал свое первое воздушное путешествие, и полет на дирижабле казался ему полетом на спине толстого и неповоротливого кота, если бы только коты могли летать. Дирижабль годился разве что для неторопливых прогулок над восхищенной толпой отдыхающих. На самолете же, казалось, возможно все. Он качал крыльями, сделал бочку и горку, пикировал на мальчишек, которые с веселым гиканьем разбегались в разные стороны… У Питера захватывало дух.

Это выходило почти так же удивительно, как и полет на скользкой спине гигантской птицы, которая носила Питера над его замком.

Когда они приземлились, мальчик еще долго молчал. Земля под его ногами кренилась, а он знал, что теперь обязан научиться летать сам.

Из-за такого внезапного благоволения к щуплому новичку, который на первый взгляд не отличался никакими особыми талантами, ребята все больше и больше интересовались Питером. Сдержанная терпеливость сменилась благодушным безразличием, а она в свою очередь переросла в любопытство. Семья Питера отличалась высоким положением, и хотя многие могли похвастаться тем же, такого роскошного дома в самом центре Лондона не было почти что ни у кого. Барретт еще заикался о том, что у его семьи есть замок в Уэльсе, но Питер рассказал о своем имении в шотландских горах, об огромных лесах, в которых отец охотился с друзьями, о хрустальном озере, в котором водится самая вкусная в округе форель, о целой конюшне на тридцать голов, о пони по имени Карамелька, на котором он учился верховой езде, и о Барретте позабыли. Питер купался в незнакомом доселе внимании и упивался сам собой. Он стремился заработать интерес хотя бы одного друга, а получил целую компанию. Его слушали в запой. Он рассказывал о своей гувернантке, которая (это он добавлял шепотом, и ребята наступали друг другу на ноги, только бы расслышать) была немного волшебницей, об ее удивительном подарке (посмотреть на него вызвались все, но Питер с демонстрацией решил повременить) и, конечно, об Абигейл. Такая красивая подруга повысила положение Питера еще больше. Ее фотография ходила из рук в руки, и ребята восхищенно присвистывали.

— Не врешь? — подозрительно щурился Майкл, смуглый паренек из старших классов.

— Ну и волосы! — восхищался Гордон.

— А какие глаза! — добавлял Зак.

— И это старая фотография, — говорил Питер не без гордости. — Теперь она еще красивее.

— Да ну, он придумывает, — недоверчиво щурился Клайв, лучший друг Барретта.

— Зачем мне? — Питер смотрел на ребят такими искренними, невинными глазами, что вопросов больше не возникало.

Но он и вправду не лгал. Абигейл была его подругой. И более того, когда-то они дали друг другу важное обещание, и это стоило многого. Правда, Питер все больше и больше сомневался в том, что он нужен Абигейл. Ее последний визит и скука, от которой она, без сомнений, страдала, были лучшими тому доказательствами.

Все поменялось, когда он получил очередной ответ на свое письмо. Абигейл писала необычно живо и многословно. Она описывала свои занятия, пересказывала последнюю прочитанную книгу и интересовалась жизнью Питера. Впервые она вложила в конверт два исписанных листка, а не один, который обычно был едва заполнен наполовину. Мальчик с удивлением сел за ответ, а следующее письмо получил куда быстрее, чем обычно.

На уроках он мог сосредоточиться только на мыслях об Абигейл: он не верил в такую внезапную перемену и вместе с тем никак не мог сдержать улыбку. За отстраненный и глупый вид он получил двойную порцию розог, но это только добавило уважения к Питеру. Он хромал и кривился, встречая друзей, а те с пониманием похлопывали его по плечу.

— Отлично держишься, — говорил рыжий Том.

— Ну, ты герой, — весело подшучивал Зак.

— Меня так никогда не пороли, — с завистью шептал Гордон.

В общем, после зимних каникул воплотились сразу две заветные мечты Питера: у него появились друзья, а Абигейл пригласила его летом в гости. Сама! Питер не намекал и не напрашивался, а подруга явно хотела его видеть.

У Питера еще закрадывалась предательская мыслишка, что эта резкая перемена произошла сразу после каникул неспроста. Что, если все-таки существовал некий второй друг, к которому Абигейл так спешила после визита к Питеру? Что, если она в нем разочаровалась, и теперь за неимением других вариантов переключила внимание на Питера? Но мальчик предпочитал таких догадок не строить. Никаких оснований и очевидных доказательств у него не было, да к тому же — что, если просто пришло то самое время, о котором упоминала мисс Лоран?.. От этой мысли Питер содрогнулся в восторге. Ну конечно! Гувернантка говорила так загадочно, а значит, это ее нужно благодарить за внезапный интерес Абигейл! Теперь Питер окончательно уверился, что мисс Лоран особенная.

Но радоваться Питеру суждено было недолго. В один из февральских почтовых дней мальчик получил письмо от матери. Обычно из Дома приходило послание, написанное всей семьей: несколько строк от отца, пара абзацев от матери и еще несколько — от мисс Лоран. Теперь писала лишь миссис Гарланд, и тон у нее выходил какой-то неискренний. Она много говорила о погоде, о соседях и старых знакомых, и только к концу приписала три странных и страшных слова.

«Мадемуазель Лоран ушла».