Эпизод 49.

Эпизод 49. 1686-й год с даты основания Рима, 12-й год правления базилевса Романа Лакапина (2 декабря 932 года от Рождества Христова).

Мароция встретила возвратившихся сенаторов отрешённым и потухшим взором. За время обсуждения своей судьбы за соседней стеной она вначале тщетно пыталась открыть ставни на окнах, предусмотрительно заколоченных Кресченцием, а затем найти способ вбить клин в отношениях между заговорщиками. Отчаявшись, она бессильно опустилась в своё кресло, кляня на чем свет стоит свою мимолётную глупость, которая теперь так дорого для неё обходилась. Мароция никак не отреагировала на появление в покоях своей сестры, в чьих глазах читалось нескрываемое злорадство. Более живую реакцию у неё вызвало появление Розы, которую Кресченций втолкнул в спальню.

— Зачем она здесь?

Ей никто не ответил. Кресченций подвёл Розу к Мароции и силой опустил конкубину на колени.

— Роза, дочь Вальперта, вы вступали в греховную связь с королём Гуго, зная, что тот является супругом присутствующей здеcь Мароции, сенатриссы Великого Рима?

— Да, меня принудили к этому, — залепетала Роза, испуганно таращась то на Кресченция, то на Мароцию, лицо которой по-прежнему выражало немалое изумление.

— Прочтите же покаянную молитву пред Господом и попросите прощения у сенатриссы Мароции, и да будете отпущены ею с миром!

Глупо улыбнувшись вести о своём грядущем освобождении, Роза начала спешно читать молитву. У Альбериха сжалось сердце от жалости к ней, он увидел, что его друг что-то прячет за своей широкой спиной.

— Закройте глаза, — потребовал Кресченций, и девушка послушно исполнила приказ своего освободителя.

— Да отпустит всеблагий Господь грехи ваши! — сказал Кресченций и, достав спрятанную за спиной палицу, сокрушительным и расчётливым ударом размозжил Розе лицо, оборвав её печальный жизненный путь.

Мароция от неожиданности вскрикнула. Роза беззвучно упала к её ногам, заливая кровью подол платья сенатриссы.

— Теодора, посмотрите у своей сестры подходящую одежду. Желательно красную тунику, она всегда появлялась в Риме в красном, — сказал Кресченций, наклонившись к Розе и деловито рассматривая изуродованное лицо.

— Что там, Кресченций?

— Можете посмотреть, Альберих. Посмотрите и вы, Теодора. Если найдёте отличие, несложно сейчас будет устранить.

Но ничего не скажешь, удар Кресченция был поистине мастерским, лицо Розы было разбито всмятку, черты её сделались неузнаваемы.

— Глаза, Кресченций, у неё другие глаза, — напомнил Альберих и отошёл от трупа, предоставляя довершить дело своему искусному другу. Тот с невероятным хладнокровием достал кинжал и выколол Розе глаза.

— У вас железное сердце, Кресченций, — сказала Мароция.

— Давайте не будем обмениваться взаимными комплиментами, Мароция. Я вам очень многое могу наговорить, но Бог вам судья, как и мне. Вы, должно быть, удивитесь, но я это делаю для вас. И именно для вас сейчас взял на свою душу смертный грех.

— Не скажу, что увиденное мне понравилось.

— Тогда вам непременно понравятся слова, которые вы сейчас услышите от собственного сына.

Своими словами Кресченций выдвинул Альбериха на передний план. Сын подошёл к матери и, стараясь выглядеть спокойным и уверенным под взглядом её скорбно насмешливых и полных упрёка тёмных глаз, зачитал приговор.

— За ваши грехи и деяния Великий Рим приговаривает вас к лишению сана сенатора, лишению всех ваших бенефиций и патримоний, всего имущества, включая скотину и рабов. Вы будет сосланы на остров Искья под надзор мессера Фузулуса, графа Амальфи, где будете находиться в ограничении своей свободы, в покаянии и строгости, пока Господь не призовёт вашу душу над суд Свой. Прощайте, прощайте навсегда.

Они стояли друг против друга, а подле них суетились Кресченций со своей супругой, спешно переодевая труп Розы в одежды сенатриссы. Лицо Мароции нервно дёрнулось, задрожал изменнически подбородок, губы сложились в печальную, ироническую улыбку. Она шагнула вперёд, наклонила к себе голову сына и неожиданно для всех поцеловала его в лоб.

— Не думай ни о чём. Ты мой настоящий сын, и ты всё правильно сделал. Да покорится Рим твоей воле! Из тебя выйдет великий правитель!

Никогда доселе Альберих не слышал из уст матери такой похвалы. Он вздрогнул, отступил от неё и, пряча от всех заблестевшие глаза, чуть ли не бегом вышел прочь.

— Прощай, — бросил он матери напоследок. Кресченций, с тревогой следя за этой сценой, выдохнул с явным облегчением и отпустил на волю эфес своего меча.

Теодора позвала себе в помощь двух верных слуг-мавров. Кресченций распорядился очистить от посторонних людей первый ярус башни Ангела и снять охрану с подземного хода в Ватикан. Закрыв кляпом рот, завязав Мароции глаза и руки (Теодора сделала это собственноручно и с превеликим удовольствием), накинув на неё длинный плащ, они вывели поверженную сенатриссу из пределов Замка Святого Ангела, который столько лет был для Мароции родным домом, став свидетелем как её невиданного взлёта, так и её сокрушительного падения.

Что же касается Альбериха, то он спустя время вернулся в покои матери, взял на руки обезображенный труп Розы и начал спускаться с ним во двор башни. Там, внизу, к нему успел вновь присоединиться Кресченций.

Плач и возмущение охватили Рим, когда ему предъявили свидетельство неслыханного преступления бургундцев. Альберих шёл к римлянам, продолжая нести на руках труп своей матери, и воины, стоявшие рядом, обнажали головы, слуги падали на колени, воздевая вверх руки и пытаясь коснуться в последний раз одежд своей обожаемой хозяйки. Гневные децибелы достигли апогея, когда страшная весть донеслась до ушей горожан, находившихся за пределами Замка Ангела, и счастье бургундцев, что никого из них более не осталось в живых, а тех немногих из слуг, кто заблаговременно успел сдаться, надёжно охраняла римская милиция.

— Смотрите, смотрите, что сотворили те, кого мы так доверчиво впустили в свой город! Не найдя в себя силы и мужества огнём и мечом сопротивляться нам, они отомстили моей матери, верной дочери Великого Рима. Да не отпустит Господь всемилостивый злодеяния им! Их король позорно бежал из нашего города, но за стенами Рима собралось его сильное войско, и долг каждого римлянина оказать сопротивление коварному врагу, собирающемуся напасть на нас!

Слова Альбериха, как и накануне, нашли горячую и единогласную поддержку в рядах римлян. Многие из черни готовы были тотчас атаковать бургундское войско, расположившееся на Нероновом поле. Звук многочисленных труб заставил ревущую толпу расступиться, к Альбериху на ватных ногах и с посеревшим лицом подходил его старший брат, папа Иоанн.

— Как такое могло произойти, брат мой? О горе, горе нам всем, — застонал понтифик и упал на землю, содрогаясь в рыданиях.

Кресченций поднял Иоанна с земли, а Альберих придвинулся к нему так, чтобы их не могли слышать иные.

— Брат мой, ведите себя подобающе вашему сану, — жёстко сказал Альберих, и Иоанн удивлённо и обиженно взглянул на него.

Альберих опустил труп на расстеленное на земле римское знамя и отошёл от него. Толпа замолчала, с ужасом разглядывая деяния вероломного бургундского короля. Папу, которого сознание готово было вот-вот покинуть, за руку крепко держал и периодически встряхивал Кресченций.

Новый истошный крик раздался позади Альбериха. К трупу кинулась Ксения, престарелая служанка и кормилица Мароции. Подняв тело с земли, она прижала его к себе, покрывая поцелуями и сопровождая всё это воем, похожим на предсмертные стоны раненого животного. Ксения целовала обезображенное лицо, волосы, руки и плечи убитой и не давала себя оттащить от своей любимой хозяйки. У многих при виде этой картины навернулись на глаза слёзы, а некоторые присоединились к возобновившемуся хору стенаний, в котором голос Ксении, безусловно, солировал.

Внезапно причитания Ксении оборвались. Кормилица, в свои немалые годы значительно потерявшая зрение, поднесла близко к глазам лицо убитой и внимательно рассматривала её рот. Куда девалась та маленькая родинка под нижней губой? Как могла она пропасть, ведь она у неё была с рождения? Первым встрепенулся Альберих.

— Немедленно убери её, — прошипел он на ухо Кресченцию.

Кресченций отогнал всех склонившихся вместе с Ксенией над трупом, резким рывком поднял кормилицу с земли и оттащил в сторону. Она удивлённо шепнула ему:

— Это не она!

— Тише, добрая христианка, тише! Вы погубите свою госпожу, если скажете ещё хоть слово. Ваша госпожа жива и ждёт вас. Но ни звука, вы же не желаете причинить своей госпоже зло?

— Нет-нет, — испуганно зашептала Ксения, а Кресченций силой повёл её внутрь башни.

— Господи, прости меня, какую невинную душу приходится лишать жизни, — прошептал Альберих, глядя вслед удаляющимся Кресченцию и Ксении.

Через десять минут мрачный как декабрьская ночь Кресченций вновь был подле Альбериха.

— Там наверху осталось ещё четыре наложницы короля. Мы совсем забыли про них, а они знают всё, — шепнул Кресченций на ухо другу. Тот только покачал головой.

— Грехами, тяжкими смертными грехами начинается наш путь, сенатор! Да разве может быть иной путь у того, кто жаждет власти? Иди, мой друг, иди, я разделю с тобой все грехи наши, распорядись, чтобы эти несчастные поскорее увидели светлый лик Божий!