Эпизод 6.

Эпизод 6. 1682-й год с даты основания Рима, 8-й год правления базилевса Романа Лакапина (23 мая 928 года от Рождества Христова).

Однако времени на утехи в этот день для Мароции не нашлось. Едва ее кортеж, распугивая ранних прохожих, прибыл в Замок Ангела, сенатрисса потребовала немедленно отправить за кардиналом Львом и начальником городской милиции Михаилом, недавно утвержденным Сенатом в своей должности по настоятельному внушению Мароции. Сама же Мароция, сжалившись над валящимся от усталости с ног мужем и разрешив тому короткий сон, поднялась на свою излюбленную смотровую площадку башни и пожелала оставить ее наедине со своими мыслями.

Этой ночью ею была одержана решительная и блестящая победа, она перешла свой Рубикон и выиграла свой Фарсал[1], впервые обнажив свой меч в Риме, но теперь надлежало извлечь максимальную выгоду из упавших к ее ногам победных плодов, сохраняя по-прежнему лисью осмотрительность и дипломатичность. Прежде всего, надлежало успокоить и обмануть Рим. Пусть папа Иоанн и не пользовался большой симпатией у римлян, в их глазах он все равно оставался наместником Апостола Петра и, стало быть, нельзя было вот так запросто объявить его арестованным. К тому же гипотетически папа мог быть подвергнут только суду Церкви, но идею с организацией собора Мароция отвергла сразу — за годы понтификата Иоанна на церковных кафедрах мира утвердилось множество его креатур, к которым теперь добавились и королевские ставленники, прибывшие из Бургундии, так что созыв собора с большой долей вероятности не только освободит Тоссиньяно из заключения, но и подвергнет интердикту саму Мароцию с Гвидо.

Таким образом, Иоанн должен оставаться пусть и формально, но на воле, а между тем его отсутствие на утренней мессе в скором времени начнет волновать Рим. По городу уже наверняка ползут самые невероятные сплетни о ночных столкновениях и появлении в городе чужеземцев. Возможно, размышляла сенатрисса, именно по пути этих слухов ей и следует идти, развивая легенду о попытке убийства или похищения понтифика неизвестными. В этом случае будет вполне оправданным нахождение Иоанна в Замке Ангела, а она сама в этом случае предстанет верной защитницей Святого престола. Да, решила она, именно в этом ключе для римлян следует представить события этой ночи.

Но кто мог покуситься на главу вселенской Церкви? Списать, как обычно это делалось в предыдущие годы, на сарацин не представляется возможным — именно благодаря усилиям папы ни один африканец не показывался в предместьях Рима на протяжении последних двенадцати лет после сражения у Гарильяно. А кто еще мог оказаться врагом папы? Очевидцы, конечно, заметили на Авентине присутствие тосканцев и сполетцев, но обвинить первых было совершенно нельзя, ибо они ассоциировались сейчас с самой Мароцией, а вторых тем более, поскольку они возглавлялись самим братом папы. Да, черт побери, теперь из этого мерзавца Петра придется сделать героя, мужественно защитившего своего святейшего братца, по-другому не получится. А принадлежность нападавших, их мотивы и организатора нужно искать в другой стороне.

Бургундцы? В этом нет никакой логики, союз папы и короля до последнего времени был крепок и оснований для разрушения не имел. Греки? Папа с Византией поддерживал умеренно-теплые отношения, а в бесконечные теологические споры, так охотно раздуваемые порой Константинополем, он и вовсе предпочитал не вмешиваться, так что никак не мог оскорбить чувства какого-либо фанатичного ортодокса. Нет, надо искать среди тех, с кем папа обошелся в последнее время сурово и несправедливо. Как с ней.

Гвидолин? А что, а вот это мысль! Папа лишил его по сути всего — власти, богатства, сана, а между тем епископ Пьяченцы до последнего времени обладал серьезной армией и сетью активных агентов среди негоциантов, жонглеров, паломников. Этот вполне мог решиться на такой поступок и, захватив папу, потребовать от того восстановления в своих правах. Во всяком случае, никто этому бы не удивился, случись такая авантюра в действительности. Поэтому, решила Мароция, именно эту версию и надо навязать Риму.

Как раз ко времени принятия решения к Замку Святого Ангела прибыли кардинал Лев и магистр Михаил, ее наиболее преданные и влиятельные соратники. Мароция приняла их в зале на втором ярусе главной башни.

— Magister militum, прежде всего, прошу вас незамедлительно взять под арест начальника стражи Ослиных ворот. Того, кто впустил в город чужеземные войска без всякого на то разрешения, — с этого начала Мароция.

— Уже сделано, великая сенатрисса, — отвечал ей Михаил, тридцатилетний, ладно скроенный грек, начинавший свою службу еще в дружине Теофилакта. Будучи однажды прельщенный дочерью своего командира, его карьера впоследствии получила ощутимое ускорение.

Далее Мароция поведала своим друзьям собственную версию произошедшего этой ночью.

— Его Святейшество планировал сегодня ночью встретиться со своим братом Петром, герцогом Сполето. Об этом стало известно сторонникам низвергнутого из сана епископа Пьяченцы Гвидолина, которые вознамерились дерзко похитить понтифика и заставить того вернуть Гвидолину утраченные права. Проникнуть в город им помогла стража Ослиных ворот, начальник которой таким образом совершил измену и будет предан смерти. Между заговорщиками и сполетской охраной произошел бой, в результате которого смертью храброго воина пал Петр Ченчи. Мятежники добились бы успеха, если бы на выручку папе не пришел своевременно тосканский отряд моего мужа, который этой ночью по счастливой случайности — нет, по воле Небесного Провидения! — вошел в Рим и сохранил для нашего города и всего мира главу Святой Церкви. Аминь.

Лев и Михаил поклонились сенатриссе в знак того, что ее версия понята и принята ими. Каждому надлежало теперь довести эту версию до своих помощников, долженствующих распространить этот слух далее по всему городу. Перед уходом кардинал Лев, как непосредственный участник событий этой ночи, не мог не поинтересоваться у Мароции судьбой и состоянием папы. Сенатрисса и на сей счет дала исчерпывающую версию.

— Его Святейшество потрясен событиями этой ночи и опечален смертью любимого брата. Тосканцы, выручив его, доставили Его Святейшество под мою охрану в Замок Ангела, где он и будет пребывать незначительное время, пока не завершится расследование обстоятельств заговора и не восстановится его вновь пошатнувшееся здоровье, ведь не забывайте, что он совсем недавно был сражен таинственным недугом и только по воле Господа, сотворившего чудо из чудес, остался в этом мире. Не исключено, что между его болезнью и сегодняшним нападением есть прямая связь, — добавила она, мысленно порадовавшись на ходу придуманной возможности списать на Гвидолина и еще один, едва ли не более тяжкий, грех.

Лев и Михаил удалились, а их место занял едва выспавшийся Гвидо. Мароция поднялась с ним снова наверх и поведала о своих распоряжениях.

— Все это чрезвычайно разумно, друг мой. Но что нам дальше делать с Иоанном? — спросил, едва сдерживая циничную зевоту, Гвидо.

Да, это был вопрос абсолютно четкий и ясный по своему ответу, но невыразимо тяжелый для человеческой совести, в каком бы подавленном или же зачаточном состоянии она не находилась у этих людей.

Иоанн должен умереть. Возможность компромисса с ним исключена, ни при каких обстоятельствах папа не должен был обрести свободу. На добровольное отречение взамен на жизнь и постриг рассчитывать также не приходилось, тем более что на тот момент подобный прецедент в истории папства случился только с папой Понтианом[2], сосланным римлянами на рудники, и папой Марцеллином[3], после того как император Диоклетиан[4] заставил того совершить подношение даров языческим богам Пантеона.

Оставались вопросы времени и средства. Смерть папы не должна произойти в ближайшие дни, чтобы исключить ее связь с заточением в замке. С другой стороны, папа не мог долго оставаться в неволе, рано или поздно папская курия, со своим непрекращающимся делопроизводством, начнет все более удивляться тому, отчего папа предпочитает Замок Ангела стенам Леонины и удобствам своих покоев. Отсюда следовал вывод, что, прежде всего, надлежит убедить горожан и Церковь в добровольном нахождении здесь ее епископа, после чего счет земному существованию Иоанна пойдет уже не на дни, а на часы.

Ну и, наконец, как исполнить задуманное? В пору было вновь огорчиться отсутствием подле Рима африканцев — в прежние годы сарацины, лишенные благоговейного трепета перед отцами Церкви неверных, не раз исполняли подобные щекотливые заказы. Найти же мерзавца, способного на это и при этом носящего под рубахой крест, представлялось делом архисложным. По всей видимости, кинжал как средство отпадал. Оставался яд. Не будет удивительным, если папу Иоанна через несколько дней постигнет новый приступ удушья, который едва не отправил его на тот свет три недели тому назад.

Все эти мысли лавиной пронеслись в сознании Мароции, приведя ее в итоге к единственно правильному решению, которое она, тем не менее, оставила при себе. Гвидо же на свой вопрос ответа не дождался и вновь задремал под лучами утреннего солнца. Мароция, стоя у зубцов башенной стены, еще несколько раз проанализировала свои мысли и альтернативы своим будущим действиям не нашла. Под ее ногами медленно пробуждался город, и людские ручейки засновали уже по обоим берегам Тибра. Сенатрисса позволила себе еще с полчаса понаблюдать за горожанами, прежде чем пришла к выводу, что свой план пора приводить в действие.

Она разбудила недовольного Гвидо и сообщила о намерении посетить папу. Граф крикнул двух слуг и последовал за супругой.

Иоанн был помещен в гостевые, без окон, покои на втором этаже башни, возможно в те же покои, которые спустя шесть веков облюбует для себя Родриго Борджиа[5]. Мароция не рискнула поместить папу в камеру для узников, дабы не смутить, тем самым, свою охрану. Даже здесь, находясь среди верных слуг, повидавших всякое от своей госпожи, ей приходилось выдерживать определенный политес и делать вид, что все совершается только в целях защиты понтифика и с его добровольного согласия. На полпути к папским покоям Мароция вдруг вспомнила об одной очень важной вещи и приказала одному из сопровождающих слуг принести ей эту вещь из своей спальни.

Вошедшие застали папу спящим. С момента своего ареста Иоанн не смыкал глаз, беспрестанно обращаясь к Господу за помощью, оплакивая своего брата и с тревогой прислушиваясь к каждому, доносившемуся к нему из пределов его темницы, звуку. Но время шло, силы Иоанна оказались на исходе и незадолго до прихода своих мучителей папа забылся нервным и рассыпающимся на фрагменты сном. Сон сморил его сидящим за столом, и папа спал, уронив голову на старые деревянные доски стола, будто пьянчужка в кабаке, перебравший накануне вина. Слуги и сам Гвидо остались в дверях, Мароция же, ничуть не стесняясь, подошла к столу и с минуту разглядывала спящего. И вновь, как сегодня ночью на Латеранской площади, она с удивлением обнаружила в себе странное отсутствие былой ненависти к своему самому лютому врагу и с презрительным состраданием разглядывала изъеденное болезнью лицо любовника своей матери. Сама от себя не ожидая такого, она провела рукой ему по голове и папа, мгновенно очнувшись, схватил ее за руку. Он взглянул на нее и, будучи, по всей видимости, еще в плену у своего сна, на несколько сладостных секунд вернувших к жизни его Теодору, он прижал ее руку к своим губам. Безжалостное сознание прогнало остатки сна прочь, и Иоанн с ужасом оттолкнул от себя эту руку и спешно осенил себя спасительным крестом. Следующее мгновение стало еще более страшным для понтифика, он увидел в другой руке Мароции подушку, моментально воскресившую в его сознании события пятнадцатилетней давности. Лицо папы побелело, а губы начали шептать молитву.

— Вижу, память у вас с годами не ослабла, — насмешливо сказала Мароция, тогда как ее сопровождающие склонились в поклоне перед ожившим понтификом.

— Надеюсь, мне будет позволено последнее причастие? — спросил Иоанн, и все поразились тому мужественному спокойствию, с которым были произнесены эти слова.

— О чем вы, Ваше Святейшество? — Мароция выбрала для общения обычный для себя насмешливый тон, — Вы в кругу друзей, и друзья эти приглашают вас на прогулку.

— Что вы задумали, Мароция?

— Вместе с вами полюбоваться красотами Рима с высоты башни Ангела. Для этого сегодня просто восхитительный день. И не забудьте вашу тиару, чтобы все обитатели моего замка на пути вашем оказывали должное вам почтение.

Взглянув на Гвидо, лицо которого не выражало ровным счетом никаких эмоций, и на секунду поколебавшись, Иоанн последовал из своих покоев вон. Мароция взяла было его под руку, чтобы помочь понтифику подниматься по крутым ступеням башни, но Иоанн отстранился от нее и предпочел помощь одного из слуг Гвидо.

Очень давно папа не бывал на верхней террасе башни и вид открывшегося ему жизнерадостного Рима одновременно восхитил и опечалил. Город простирался под его ногами, но теперь казался каким-то далеким и недоступным, а невнятный шум его улиц говорил, что Рим продолжает жить собственной жизнью, немало не обеспокоясь судьбой своего епископа, ничуть не опечалясь от такой потери. Мароция же все спешила к стене башни, слуга тянул папу за собой, и в какой-то миг сознание папы осенила страшная догадка. Он вновь начал читать молитву.

— Полно, Ваше Святейшество, откуда такие страхи? Неужели вы думаете, что мы столкнем вас со стены на глазах у всего Рима?

Логика в этих словах, безусловно, присутствовала, и папа разрешил слуге подвести себя к парапету стены. В то же мгновение послышались многочисленные приветственные крики горожан и паломников, собравшихся подле башни и ведущем к ней мосту Элия. Всех их сегодня растревожили слухи о попытке покушения на римского епископа, и они жаждали увидеть его целым и невредимым под охраной своей благословенной спасительницы.

— Так вот для чего я вам понадобился. Хитро, я всегда знал, что вы хитрая бестия, — сказал папа и уже хотел было спуститься прочь.

— Ваше Святейшество, народ Рима ждет вашего благословения. Наши отношения никуда не денутся, но причем здесь ваша паства, жаждущая благодати от вас? Неужели все эти люди, пришедшие сюда справиться о вашей судьбе, не заслужили подобного?

Иоанн, скрепя сердце, вынужден был согласиться с доводами сенатриссы. Папа трижды осенил толпу крестным знамением и трижды поклонился своей участливой пастве. Новые крики граждан слились в один, неразличимый по содержанию, но явственный в своей радости, гул. Взгляд папы скользил по толпе, по лавкам торговцев-иудеев на мосту Элия, по пролетам самого моста, на котором семь веков спустя будет казнена его дальний потомок, красавица Беатриче[6], убившая своего родного отца в отместку за собственное изнасилование им. Еще одна невероятная закольцовка фамильной судьбы, на которые так славен Рим!

— А что если я сейчас сделаю шаг вперед? — как бы размышляя сам с собой, вслух произнес вдруг папа.

— Тогда вы станете первым папой-самоубийцей, что не принесет ничего хорошего ни лично вам, ни авторитету Святой Церкви, о котором вы так страстно печетесь. Но на всякий случай, спасибо за предупреждение, отойду-ка я от вас подальше, во избежание нелепых подозрений. Захочется прыгать — прыгайте, я буду вам только благодарна за счастливое разрешение всех проблем.

Если бы не поврежденные связки и астма, папа наверняка попробовал бы крикнуть толпе о том, что находится в неволе. Пусть он, возможно, в тот же миг лишился бы жизни, но участь его убийц стала бы также незавидной. Однако башня была высока и далека от толпы, и даже здоровому человеку навряд ли бы удалось докричаться, тем более что собравшаяся толпа была достаточно занята собой и оживленно комментировала «спасение» своего понтифика. Папа еще раз благословил плебс крестным знамением и спустился на площадку. Мароция приказала своим слугам вести Иоанна в его покои.

— Все ловко придумано, Мароция, но завтра я не доставлю вам подобного удовольствия.

— Напрасно. Свежий воздух для вашего здоровья сейчас просто необходим. Мне же несложно будет найти жонглера или просто слугу, который в ваших одеждах завтра со стен башни благословит от себя народ Рима. На таком расстоянии никто не заметит подмену.

— А что дальше, Мароция? — спросил папа.

— Вы все время куда-то торопитесь, Ваше Святейшество. Это невежливо по отношению ко мне, хозяйке Замка Ангела. Я рассчитываю, что вы задержитесь и погостите у меня.

— Как долго? — папа остановил свой шаг, и глаза его встретились с глазами сенатриссы. Та ответила змеиным шелестом:

— Как только Я захочу.

[1] Рубикон — река в Италии, перейдя которую Гай Юлий Цезарь начал гражданскую войну в Римской республике (49-45 до н.э.). Фарсал — город в Греции, возле которого Цезарь в 48 г. до н.э. одержал решающую победу в Гражданской войне.

[2] Понтиан (? — 235)— мученик, римский папа (230-235)

[3] Марцеллин (? — 304)— римский папа (296-304)

[4] Диоклетиан, Гай Валерий Аврелий Диоклетиан (245-313) — римский император (284-305), известный жестокими гонениями на христиан

[5] Родриго Борджиа(1431-1503) — римский папа под именем Александра Шестого (1492-1503)

[6] Беатриче Ченчи (1577-1599)