Эпизод 42.

Эпизод 42. 1686-й год с даты основания Рима, 12-й год правления базилевса Романа Лакапина (сентябрь 932 года от Рождества Христова).

Мароция Теофилакт, личной казной помогая пришедшей в упадок базилике Святого Климента, лишь в десятую очередь думала о спасении своей давно пропащей души. Выбор сенатриссы объяснялся просто: рядом с базиликой, ныне, увы, уже не существующей, располагалось аббатство Святых Андрея и Григория, в котором с рождения воспитывались внебрачные сыновья Мароции, погодки Сергий и Константин, живые напоминания сенатриссе о её буйной молодости и тернистом пути к вершинам римской власти. Лишь сама мать знала, кто являлся отцом этих подростков, но считала нужным держать это в секрете, а самих детей планировала направить на службу Господу. Сергий по большей части оправдывал надежды матери, питая страсть к чтению и к своим двенадцати годам уже научившись сносному латинскому письму. Младший Константин, в противовес Сергию, для церковной карьеры подходил мало, его неуёмная энергия и рано обозначившаяся склонность к жульничеству доставляли местному аббату сплошные нервные хлопоты.

Но сегодня Мароции необходим был именно плутоватый Константин, находивший в ограниченном пространстве монастыря десятки потайных мест, лишь бы увильнуть от тяжёлой монашеской работы или зубрёжки нудных текстов на полуистлевших пергаментах. Отец Бенедикт, вернувшись из Замка Ангела, сообщил аббату о желании сенатриссы Рима видеть своего сына, и тому ничего не оставалось, как выпустить ушлого отрока в Рим, снабдив того мулом для передвижения и двумя монахами для контроля.

Мароция встретила сына всё на той же смотровой террасе замка. Наградив Константина поцелуем в лоб, она начала расспрашивать его об учёбе, о жизни в монастыре, о строгости учителей. Мальчишка отвечал односложно, взгляд его то и дело падал на стоявший неподалёку стол с фруктами и орехами. Мароция ещё некоторое время поиграла в строгую мать, после чего дозволила сыну перейти к уничтожению яств.

— Что, если тебе пожить здесь несколько дней? — предложила Мароция, и подросток, набив к тому моменту рот орехами, восторженно замычал в знак своего безусловного согласия.

Мароция рассмеялась.

— Но у меня к тебе будет одна просьба.

Константин, продолжая давиться сладостями, жестом показал, что ради такого стола готов на всё.

— Вот здесь часовня архангела Михаила, — продолжала она, указывая на часовню, стоявшую на самой вершине Замка Ангела, — сюда приходят молиться люди, живущие в замке. Её двери открыты всегда.

Мароция раскрыла небольшой ларец и извлекла оттуда красивейший пояс, переплетённый золотыми нитями и усыпанный драгоценными камнями.

— Ух ты! — воскликнул подросток, от удивления просыпав из прохудившегося рта ореховые крошки.

— Этот пояс будет лежать в часовне рядом с ризницей, где прихожане оставляют свои пожертвования. Тебе нужно будет спрятаться в часовне или возле неё, но так, чтобы ты в любое время дня и ночи не упускал этот пояс из виду и немедленно дал мне знать, когда он пропадёт. Если ты исполнишь всё, что я тебе сказала, я дам тебе золотой солид. И все дни, что ты будешь находиться в замке, тебя будут кормить с моего стола.

— Даже если пройдёт целый месяц?

— Даже если так. Не забудь только потом поделиться наградой с твоим братом Сергием.

— Я куплю ему пергамент, пусть портит его своей латынью.

— Ну что ж, faber est suae quisque fortunae[1]. Смотри же, не упусти этот пояс.

— Если он будет на виду, его может украсть кто угодно.

— Главное, чтобы этим «кем угодно» был не ты, — переменив тон, оборвала сына мать.

Оставив надёжного егеря возле приманки, Мароция вернулась в спальню и отказалась сопровождать короля и Одона Клюнийского в их визите к папе, сославшись на недомогание. Сам понтифик, пребывая в разбитом состоянии из-за вчерашней прогулки, не поддержал на сей раз Одона в его добровольной эпитимьи, заключающейся в стирании колен на пути от Замка Ангела до базилики Святого Петра, а встретил смиренного аббата в качестве гостеприимного и находящегося у себя дома хозяина. Отец Одон получил вожделенные документы от папы, с благодарностью принял от него предложение о размещении в Риме монастыря с уставом подобным Клюнийскому, после чего, благодарно отказавшись от пышного ужина в папском триклинии, вернулся в Замок Ангела.

Здесь, как и накануне, в угоду Одону были накрыты общие столы для знати и челяди. Мароция тоже спустилась во двор и, узнав подробности папской аудиенции, предложила затем подняться в часовню Архангела, дабы благодарственной молитвой Господу подвести итоги столь успешного дня. Поскольку часовня была слишком мала, у отца Одона не нашлось возражений против того, чтобы хвалу Небу вознесли только он сам, король с супругой, Теодор — епископ из Веллетри, Альберих и чета наместников Тосканы, Бозон и Вилла. Всем прочим было предложено помолиться во дворе замка.

Во время ужина отец Одон выразил желание на следующий день отправиться в Веллетри. Мароция, рассудив, что присутствие авторитетного аббата ей жизненно необходимо, пустила в ход весь свой дар убеждения, чтобы аббат остался в Риме ещё на пару дней, за которые она снарядит ему отряд, достаточный для безопасного путешествия. Одон протестовал против такого неуместного внимания, но вынужден был сдаться, ибо Мароция сообщила ему о шайке разбойников, недавно напавших на её виллу Фраскати, стоявшую на полпути в Веллетри. На протяжении всего этого разговора Альберих недоуменно поглядывал на мать, ибо все слова её были чистейшей фантазией, и можно было только догадываться, зачем ей это было надо. В итоге Одону ничего не оставалось, как поблагодарить хозяйку замка за заботу и особо отметить её смирение и набожность, которые она проявила в вечерней молитве в часовне Архангела. В самом деле, сенатрисса сделала всё возможное, чтобы дичь заметила приманку, и задержала всех присутствующих настолько, чтобы у дичи разыгрался аппетит.

Стук в дверь спальни сенатриссы раздался в час, когда солнце своими первыми лучами начало робко шарить по пустынным римским улицам. Открыв дверь, она увидела няньку Ксению и стоявшего рядом с ней Константина, чьи возбуждённо блестевшие глаза яснее ясного говорили, что её западня сработала.

— Матушка, солид мой! — радостно воскликнул Константин. Мароция впустила его к себе одного и закрыла дверь.

— Пояс пропал, и я видел, кто это сделал.

— Говори же!

— Только что в часовню заходила красивая знатная дама, которая была с вами накануне. Сотворив молитву, она забрала пояс и спрятала его под свою одежду.

— Главное, что молитву не забыла сотворить. Интересно, отчего она это сделала на рассвете, а не ночью?

— Ночью ей пришлось бы зажечь свечу, и охрана могла увидеть её снизу.

— Верно. Ты заслужил хороший сон и награду. Оставайся здесь, можешь воспользоваться моей постелью.

Теперь Мароция только молилась, чтобы Вилла сей же час не покинула замок, тогда все её хлопоты оказались бы ничтожны и даже убыточны. Она мигом спустилась к своей страже, вызвала начальника и с облегчением узнала, что сегодня из ворот замка ещё никто не выходил. Её приказ вызвал полное замешательство у стражника.

— При попытке выхода графа Бозона или графини Виллы за пределы замка обоих задержать и немедленно вызвать меня. Задержать, даже если будут выходить в сопровождении короля. Отвечаете головой.

Она вернулась к себе в спальню, с усмешкой взглянув на развалившегося на её кровати сына. Сама она спать нисколько не хотела, напротив, она чувствовала острое возбуждение охотника, напавшего на след зверя. Игра началась, и это была опасная игра, грозящая, в самом худшем случае, перерасти в масштабное столкновение между римской милицией и королевской стражей. Для неё самой всё это также могло кончиться печально, но она рискнула пойти ва-банк.

В течение всего завтрака она боялась взглянуть на Бозона и Виллу, чтобы не выдать себя взглядом. По счастью, обычно наблюдательный король в это утро был по-прежнему занят беседой с Одоном. Что же касается Альбериха, то тот уже давно сделал далеко идущие выводы о том, что новый брак, вопреки ожиданиям, не принёс его матери много счастья, и потому списал её заметное возбуждение на очередную обиду, причинённую королём.

После завтрака король и аббат намеревались отправиться к базилике Апостола Павла За Стенами. Приготовления заняли около получаса, были снаряжены колесницы для аббата и Мароции. Гром среди ясного неба грянул, когда Виталий, начальник стражи замка, решительно преградил путь наместнику Тосканы и его жене, возглавлявшим королевский кортеж.

— Благородный мессер, имею приказ Сената Рима не пропускать вас далее этих стен.

— В чем дело, милейший? Вы что, с ума сошли? — Первым на такую наглость отреагировал король и своим конём начал теснить римлянина. — Мессер Альберих, жду объяснений!

— Квирит Виталий, поясните ваши слова и действия! — Альберих также подскочил к эпицентру разгоравшегося конфликта, мысленно мгновенно встав на сторону своего воина.

— Сегодня утром я получил приказ не выпускать за пределы Замка Ангела благородного графа Бозона и его супругу. — Виталий старался сохранять в своём голосе бодрость при зло таращившемся на него короле.

— Кто отдал вам этот приказ?

— Великая сенатрисса Рима и госпожа этого замка.

Гуго развернул коня и бросился к Мароции, нарочито вальяжно расположившейся в колеснице. Рядом с ней сидела Вилла, чей взгляд представлял собой смесь тревоги и недоумения.

— В чём дело, душа моя? — Король пугливо озирался по сторонам, ища подтверждения своим самым страшным опасениям. Однако стража крепостных стен замка сохраняла спокойствие, а удивлённый взгляд Альбериха развеивал все подозрения относительно вероятного заговора.

— Государь, супруг мой, из часовни пропал драгоценный пояс, ранее принадлежавший мне, а не так давно поднесённый в дар Господу и архангелу Его, хранителю моего замка. Считаю себя вправе обвинить в краже брата вашего Бозона и его жену Виллу.

Бозон разразился проклятиями, по лицу Виллы пробежали тени всех цветов радуги. Слуги, слышавшие слова сенатриссы, зашелестели за спиной короля комментариями, в которых почтения к своим господам было ничтожно мало.

Гуго спешился, и его примеру последовали все остальные. Он подошёл вплотную к Мароции.

— Ты понимаешь, что произойдёт, если твои обвинения окажутся клеветой?

— Я в вашей власти, супруг мой.

— Что скажет мне граф Бозон? — король повернулся к Бозону, умышленно не назвав того братом.

— Это оскорбительная ложь, брат мой. Не знаю, какого возмещения потребует обида, нанесённая мне.

— О возмещении поговорим после. Я жду доказательств, Мароция.

— Этот пояс спрятан в одеждах Виллы или Бозона.

Бозон громко усмехнулся.

— Подвергните меня обыску, брат мой. Равно и жену мою.

Король обернулся к отцу Одону за советом. Аббат развёл руки в стороны.

— Иначе ничего нельзя доказать, ваше высочество.

Было решено подняться на верхний этаж башни, в покои Мароции, чтобы совершить унизительную процедуру при минимальном числе свидетелей. На протяжении пути Мароция старалась не упускать из виду Виллу, роль наблюдателя за Бозоном охотно взял на себя Альберих.

— Это ещё что такое? — вскричал Гуго, входя в покои жены и указывая на по-прежнему спящего в постели Константина, который при звуках королевского баса вскочил с видом сомнамбулы.

— Отрок Константин, воспитанник монастыря Святых Андрея и Григория, — сказала Мароция, — и мой сын.

— Прелестно! — прокомментировал король.

— Именно он стал свидетелем кражи даров из храма Господа и архангела Его.

— Сомнительный свидетель, — произнёс Одон. Бозон с Виллой горячо поддержали аббата. Король также согласно кивнул головой.

— Ну что же, Мароция, обвиняемые перед вами. Обыщите их. Ради справедливости я прошу вас, граф, разрешить мне это. Но будьте уверены, в случае обнаружения клеветы вы будете с лихвой отомщены.

Мароция вызвала Ксению, и та слой за слоем, как гурман с артишока, сняла с Бозона и Виллы всю одежду до исподнего. Пояса нигде не было. Король повернулся к Мароции с немым вопросом.

— Возможно, пояс остался в их покоях.

— Граф Сансон, не откажите в любезности осмотреть покои моего брата, — распорядился Гуго.

— Осмотр будет тщательнее и быстрее, если мессеру Сансону поможет мой сын Альберих.

Король презрительно хмыкнул, но перечить не стал. Следующие полчаса присутствующие в спальне Мароции провели в полном молчании, враги обменивались многообещающими взглядами. Константин, забытый всеми, залез под кровать и бесстрашно прислушивался к происходящему.

Наконец Сансон и Альберих вернулись, и граф королевского дворца радостно выпалил, что пропажа не найдена. Мароция почувствовала, как противно холодеют ступни её ног.

Гуго пристально смотрел на неё и молчал. Бозон и Вилла рассматривали Мароцию, как некогда варвар Одоакр поверженного императора Ромула.

— Велите им избавиться от исподнего, государь, — Мароции уже нечего было терять.

Бозон и Вилла шумно запротестовали. Королю же это показалось забавным. Он приказал удалить всех слуг прочь. За дверьми остался и Теодор, епископ Веллетри, чьё богобоязненное сознание, по мнению оставшихся, могло быть потревожено.

— Поверьте, брат, компенсацию вашей поруганной чести вы определите сами, — прервал возмущение Бозона король.

Бозон с вызовом избавил себя от последней одежды.

— Благодарю вас, брат мой. Я не сомневался в вас, но как ещё возможно было опровергнуть вашего обвинителя? Теперь очередь за вами, графиня. Напрасно, отец Одон, вы покидаете нас, вы лишаете нас авторитетного свидетеля.

— Простите, государь, но исход этого дела не стоит того искушения, которому будет подвергнута моя душа.

Король расхохотался. Вероятно, он избавил бы Виллу от унизительного досмотра, но слова монаха только раззадорили короля. Вилла, сделавшаяся красной как рак, сняла одежды, и Гуго с удовольствием предался сравнительному анализу, благо в этой области он слыл настоящим экспертом.

— Довольно, государь! — воскликнул Бозон.

— Да, довольно, — вздохнул король, нарочно медленно поворачиваясь к Мароции, а та, закрыв в страхе глаза, пыталась примириться с последней в своей жизни проигранной битвой.

— Что теперь, Мароция?

Та не знала, что ответить. Открыв глаза, она потупила взор в пол и встретилась взглядом с Константином, который отчаянно жестикулировал, пытаясь привлечь её внимание, и указывал пальцем в сторону Виллы.

— Что там такое, Мароция? — зарычал Гуго и откинул полог кровати. — Опять ты? Ты всё время находился здесь, грязный ублюдок?

— Это мой сын, — с достоинством ответила Мароция.

— Достойный своей матери!

Мароция не ответила королю. Мальчишка по-прежнему тыкал пальцем в сторону Виллы и, отчаявшись от такого непонимания, вылез из-под кровати и подбежал к графине, успевшей запахнуться в тогу. Наглец бессовестно указывал на половую щель!

— Что-что? Что ты хочешь этим сказать? — воскликнул Гуго, чувствуя, что его охватывает необоримый хохот. Сансон и Альберих присоединились к смеху короля, тогда как Виллу кинуло в дрожь.

Мароция решительно подошла к Вилле и сорвала с неё простыню. Та даже не сопротивлялась. Константин бесстыже запустил свою руку и потянул из чрева графини пояс, приветливо блеснувший всем своей позолотой.

— Господь всемилостивый! — воскликнул Бозон, падая на колени. Вилла же повалилась в обморок, едва не придавив собой Константина.

— Накиньте на графиню простыню и пригласите отца Одона. Дело окончено, — резюмировал король.

Отец Одон вернулся к присутствующим, и граф Сансон рассказал тому об итоге процесса. На протяжении долгого времени в покоях, несмотря на обилие людей, царила полная тишина. Король хмурился, барабанил пальцами, все прочие покорно ждали его решения. Граф Бозон оставался на коленях, не в силах вымолвить ни слова в свою защиту и устремив глаза долу. Виллу привели в чувство, усадили на колени рядом с мужем, по лицу её ручьём текли слёзы, с каждой минутой она шмыгала носом всё чаще и громче. Мароция также не проронила ни слова, понимая всю их ненужность. Один только Константин чувствовал себя в данной мизансцене героем-победителем, мать время от времени ласково трепала его за волосы.

— Ну вот что, — наконец произнёс король, — прежде всего, об этой истории не должно никому постороннему знать.

Все молча поклонились в знак согласия дать такой обет.

— Государь, супруг мой, — сказала Мароция, решившая-таки поддуть кузнечные мехи, помогающие плавить железо, — подобный случай происходит не впервые. Прикажите привести отца Бенедикта, священника базилики Святого Климента, который на Писании подтвердит вам, что браслет, накануне купленный мной на ваших глазах у графини Виллы, много ранее принадлежал мне и был подарен базилике на восстановление святых стен её.

— Кирие Элейсон! Молитесь о душе вашей, графиня! Создатель всего сущего, прости заблудшее дитя! — всплеснул руками Одон, а король тем временем продолжил:

— Полно, Мароция, не надо никого более звать, всё и так уже ясно. Граф Бозон, вы удаляетесь прочь с моего двора, я лишаю вас сана наместника Тосканы и приказываю отправиться сей же час в Павию, под начало моего сына Лотаря, и там дожидаться моих указов о дальнейшей судьбе вашей. Ваши деяния оскорбили весь род наш, и я затрудняюсь сейчас определить для вас меру наказания за преступление вашей супруги. Молю Господа о прощении вам и надеюсь, что вы сами не знали об этом преступлении и не участвовали в нём.

У Бозона, ошеломлённого своим крушением, отнялся язык. Он только молча поклонился королю и вышел прочь, глядя вперёд совершенно опустошёнными глазами. За ним в полном молчании последовали все остальные. Гуго и Мароция остались наедине, если не считать Константина, который при новом взгляде короля спрятался за мать.

— Нет более опасного врага, чем бывший друг, — сказала Мароция, как только за Бозоном закрылась дверь, — особенно если он приходится тебе роднёй.

— Бозона нечего опасаться. При первом же намёке на мятеж на свет выплывет такое, что он в одночасье растеряет все свои патримонии, ведь только я один знаю, как они ему доставались.

— Я тоже знаю, как ему досталась Тоскана.

— И так же, как и он, будете держать свой прелестный язычок за зубами! — прикрикнул Гуго. — Ведь вы не хуже меня, Мароция, научились играть в шатрандж. Сегодняшний день только тому подтверждение. Благодаря прекрасной партии, разыгранной вами, наверняка следующим желаемым для вас ходом с моей стороны стало бы приглашение в Рим моего племянника Теобальда Сполетского?

— Я думаю, что он не посчитает для себя опалой обмен Тосканы на Сполето, и, таким образом, вы не потеряете для себя ещё одного лояльного родственника.

— Всё так, но будет ли моим новым союзником ваш сын?

— Получив герцогство, которым владел его отец…

— Герцог Альберих не отец ему.

— Хорошо. Получив герцогство, которым владела его мать, он до скончания своих дней будет превозносить в молитвах ваше имя.

— Я бы предпочёл молитвам нечто более вещественное.

— Его меч крепок, его ум светел, он будет прекрасным управителем земель своих.

«Это-то меня и пугает. Подкармливать змею в расчёте на ответное добро — дело безнадёжное. Ты только раньше времени позволишь ей набраться сил», — подумал Гуго, но на словах выразил безусловное согласие с комплиментами Мароции, которые она так редко отпускала в адрес своего младшего сына.

[1] «Каждый сам кузнец своей судьбы» (лат.).