Науре. Нея Осень

Золу промахнулся. Снова. Так не бывает, чтобы собственноручно открытый переход необъяснимым образом повернулся и выбросил охотника не в то место. Но ведь выбрасывает! Уже второй раз! И даже понять ничего не успеваешь, как оказываешься вовсе не там, куда направлялся. А реагировать приходится быстро.

Золу часто заморгал, привыкая к яркому солнцу, и поспешил смешаться с людским потоком, продолжая движение, будто уже шел тут, а не только что выскочил из ниоткуда. Кажется, никто не заметил. Люди, разморенные жарой, неторопливо прохаживались вдоль лавок с разноцветными навесами, лениво торговались, отсчитывали потными пальцами монеты и шли дальше.

Опять этот рынок. Уже знакомые запахи специй и свежей рыбы, далеко разносившиеся в жарком воздухе, сладкое благоухание спелых фруктов и ягод. И такие же сладкие голоса, нахваливающие свой товар.

— Эй, парень! Купи дыньку, гляди, какая гладкая — будто девушку пощупаешь, — игриво подмигивала дородная женщина в цветастом платье, ласково оглаживая спелые бока плода.

Золу изобразил подобие улыбки и ускорил шаг. Знала бы, кого завлекает. Знала бы… он представил, как сползают с пухлого лица краски, трясется в страхе подбородок и женщина валится в обморок. Наверняка.

Смесь рыночных запахов разбавляли тонкие, но четко уловимые, горячие нити ароматов человеческой крови. Такие разные — терпкие, приторные, острые, нежные; слабые и насыщенные, но все одинаково отвратительные. Золу старался дышать редко и неглубоко, брезгливо кривил губы, унимая звериную дрожь в глубине живота. Находиться прямо внутри толпы — испытание не для слабаков. И зачем его снова сюда выкинуло?

Минуя ограду рынка, Золу свернул на боковую улицу, густо засаженную пышными каштанами. Надо найти безлюдное место и мотать отсюда. Жертва не будет сидеть и покорно ждать, пока за ней явятся.

Тротуарная плитка плавно перешла в узкую асфальтированную дорожку, разделявшую шеренгу частных домов. Народу заметно поубавилось. Отлично. Хоть вдохнуть свободно.

В лицо пахнуло ароматом спелых яблок с горьковатым привкусом бархатцев. Взгляд увяз в хитросплетениях темных волос, скользнул по тонкой шее, задержался в ямке у ключиц. Золу споткнулся и замер. Ноздри затрепетали, нервно вздернулась губа, обнажая клыки. Пройдя вдоль дощатого забора, осторожно приоткрыл хлипкую калитку, пробрался в сад. Двигался совершенно бесшумно, но тихо дышать был не в силах. Девчонка обернулась, испуганно расширились дымно-серые глаза, с глухим перестуком посыпались из подола румяные яблоки.

— Не бойся! — неожиданно для себя произнес Золу.

Но она сдавленно пискнула и стремглав помчалась к дому. Промелькнуло светлым пятном платье, взметнулась пышная коса и скрылась за дверью.

Золу втянул носом оставшийся след запаха. В голове помутилось, из горла вырвалось приглушенное рычание. Что за… чушь… Прикрыв глаза, он встряхнулся и поспешил прочь. Не сейчас. Нырнул в арку перехода и наконец, оказался в нужном месте.

Институцкий двор, мальчишка на скамейке, уткнулся носом в учебник. Светлые вихры блестят на солнце. Ничего не замечает вокруг. Золу принюхался. Ищейка был прав. Первая группа. Качественная, соленая, текучая. И координаты верные. Теперь дело за охотником. Под ребрами противно заныло.

По дорожкам сновали студенты, то парами, то поодиночке, неясный шум голосов, словно шелест листвы, доносился со всех сторон.

Золу обошел кусты, приблизился, не спуская глаз с коротко стриженого затылка. Мальчишка медленно закрыл книгу, поднялся и неуверенно шагнул вперед. Так, хорошо, теперь направо и к заборчику, подальше от глаз, чуть быстрее, что ж ты бредешь, как сонная муха? Чужой мозг поддавался легко, послушно следуя указаниям. Очень удобно — не приходится применять физическую силу. Жертва будто сама, по доброй воле идет на заклание. Как же слабы и уязвимы люди! Золу помнил, как на первых вылазках сердце сжималось от жалости. Да и сейчас… Стоять! — скомандовал он и утянул мальчишку за собой, в тоннель перехода.

— Уже заждались, — приветствовали их. — Тот самый? Ты уверен?

— Я не ошибаюсь, — недовольно процедил Золу, подавил неприятное чувство холода внутри и торопливо зашагал в свои комнаты. Когда-нибудь, лет через шестьдесят, он перестанет этим заниматься. И на смену ему придут другие, как и тысячу лет до этого. Неужели их Прародитель вечен? Золу никогда не видел, как именно их используют, доставленных им людей. И не хотел видеть. Никто не подозревал, что его, потомственного охотника, каждый раз тошнит от осознания необходимости человеческих жертв. Весь их проклятый клан крепкими узами связан с Прародителем, которому периодически нужна свежая кровь. Зачем — знали только посвященные.

Запах жертвы испарился, а на смену ему пришел другой — свежий, бодрящий, как воздух после грозы, с примесью нежного аромата фиалки и еще… чему не было названия. Никогда еще Золу не ощущал ничего подобного. Ничего настолько волнующего и притягательного.

Рваный ветер гнал по небу темные облака, растрёпывая их в клочья, и солнечный луч то и дело выглядывал в прореху, на миг ярко подсвечивая хмурый день. Облака сгущались, заволакивали горизонт, и казалось, вот-вот разразятся ливнем.

Эвита перебежала на другую сторону улицы, под сень деревьев. Порыв ветра ударил в лицо, разлохматил волосы, бесстыдно влез под юбку, лизнул влажным холодом, встопорщил подол, открывая чужому взору изящные линии бедер. В пыль упали первые капли дождя, покрыли мостовую темными пятнами, вдалеке раскатисто громыхнуло. Отворяя калитку, Эвита облегченно улыбнулась — успела! Взбежала на крыльцо, вынула из сумочки ключ. Руки дрожали, стержень чиркал, не попадая в замочную скважину. Тот взгляд она запомнит надолго. Пристальный, жадный, ошарашенный. Напугал ведь, зараза, до сих пор вот…

— Дай сюда.

От прикосновения вверх по руке поползли жаркие змейки.

Тот же хриплый, простуженный голос. Она резко обернулась. Узкое лицо с бледным румянцем на впалых щеках, беспорядочные темные пряди волос и губы, словно только что терзал их зубами. Так близко… и совсем не страшно.

— Разве… мы знакомы?

— Нет. Ты бы запомнила, — он наклонил голову, словно собирался понюхать или поцеловать ее волосы, но быстро отвернулся, открыл дверь и вошел в прихожую. Небрежно пригладил пятерней волосы.

— Уютно. Одна живешь?

— Почти, — покосилась Эвита на кошачью миску.

Закончив осматриваться, он развернулся к ней с насмешливым удивлением:

— А гостей в этом доме кормят?

Она все еще стояла у порога, сжимала в руках мягкую кожу сумки и смотрела, будто была не в силах оторвать взгляд от его кривоватой усмешки.

— Я тебя не приглашала, — выдавила еле слышно.

— Так мне уйти?

Она растерянно молчала, и почему-то хотела расплакаться.

Он приблизился в два шага, отобрал сумку, провел пальцами по щеке, стирая капли дождя.

— Или нет? — легонько встряхнул за плечи, посмотрел в глаза. В зеленой радужке сверкнул отсвет молнии.

— А мне показалось… у тебя глаза желтые…— выдохнула она.

— Бывают. Иногда. Как тебя зовут?

— Эвита.

Отвела взгляд, отстранилась, не пошла — почти побежала, схватила чайник, бухнула под кран, с силой вцепилась в край раковины. Вот так, руки перестали предательски дрожать. Как глупо. Она же его не знает, совсем. Почему так замирает сердце? И душа раскрывается навстречу. И туманит разум, шепчет — мое, родное…

— Эвита… Эвита, Эви… — повторял он, усаживаясь у окна. Мотнул головой, убирая со лба длинную челку, хрипло рассмеялся. — Уже не влезает, — кивнул на переполненный чайник.

Эвита тихо чертыхнулась, поспешно слила лишнюю воду, чиркнула спичкой — язычок пламени потух, коробок выскользнул из рук, сухо прошелестели, рассыпаясь, спички. Он соскочил со стула, сгреб их, ловко впихнул на место, поставил чайник на огонь и сжал ее подрагивающие пальцы. Она замерла, едва переводя дыхание. Мысли столкнулись, смешались и растаяли. Лишь два желания боролись друг с другом: пусть он уйдет, немедленно и… нет! Он стиснул в ладонях ее голову, пресекая попытку вырваться. Твердые, чуть шершавые губы обожгли рот, дразня, лаская, требуя. Стены дрогнули и поплыли, размазывая рисунок в длинные полосы, в животе плеснулось горячечной дрожью.

— Я поймал тебя, птичка Эви, поздно трепыхаться, — щекотал ухо прерывистый шепот.

Она наконец-то сделала вдох, уткнулась лицом в его плечо, пряча улыбку. Как глупо. Так бы и стояла. Долго — долго, кутаться в его теплые объятия, чувствовать его запах — лесной, горьковато-хвойный, и жаркое дыхание на своей шее.

— Кто ты такой? Зачем пришел?

— За тобой пришел. Ты моя.

— А моего согласия спрашивать не надо?

— А ты не согласна? — будто удивляясь, спросил он.

Эвита подняла голову и пытливо посмотрела в его лицо.

— Я не знаю.

Золу усмехнулся, выключил давно кипевший чайник и схватил девчонку за руку.

— Идем, я покажу тебе.

Проход схлопнулся за спиной. Золу придержал девчонку, шагнул на край каменного выступа и посмотрел вниз. На обширную долину, окутанную белым туманом. Надвигалась ночь, постепенно приглушая краски и звуки. По левую сторону раскинулся Ревном — каменный город венолишей.

— Смотри! — Золу вытянул руку навстречу закату. — Это моя земля и мой город. Я венолиш — из древней расы оборотней. Когда то мы умели превращаться в зверей, но эта способность угасла. По легенде, один из наших далеких предков во время превращения увидел прекрасную девушку и застыл на грани, не смея ее напугать. С тех пор мы так и остались, будто на перепутье, еще не зверь, но уже и не человек.

Девчонка стояла в его объятиях спокойно, даже расслабленно, во все глаза рассматривая новый мир. Золу слышал удары сердца, ток крови, струящейся по венам, вдыхал волны ее аромата и не мог надышаться. И ведь не боится, не вырывается, хоть он и не стал подчинять своей воле ментально. Почти. Они и так притягательны для людей. А женщина интуитивно должна чувствовать, кто не предаст, станет опорой и защитой. Золу и сам еще не отошел от потрясения. Не думал, что это может случиться с ним. Да еще так скоро.

— Зачем тебе я? Разве у вас нет женщин?

— Нас мало. Вливание свежей крови полезно. Но люди… слишком плохо пахнут, кроме некоторых. Они находятся очень редко и только для одного из нас. Их называют науре — особенный. Последний такой человек влился триста лет назад.

— Я хорошо пахну для тебя?

— Да. Я не знал, что это бывает настолько пленительно, — Золу развернул Эвиту лицом к себе и впился губами в нежную кожу шеи, чувствуя в руках доверчиво-податливое тело. — Теперь ты моя. Навечно.

Но перестраховаться стоит. Человеческая женщина, побывав под венолишем, никогда уже не сможет быть с кем-то еще. Вот только… он ни разу не брал человеческую женщину. По правилам он должен был сначала привести ее на проверку. Но Золу было наплевать, когда это он подчинялся правилам?

Ее запах опьянял, будоражил, хотелось зарычать и набросится прямо здесь, сейчас. Но Золу подхватил ее на руки и сиганул вниз, помчался в подлесок, на мягкий мох, где сквозь огромные листья папоротников просачивался свет еще бледной луны, отражая алые отсветы гаснущего солнца. Девчонка и сама вся дрожала, и то цеплялась за него, то отталкивала. Поцелуи принимала, а как стал расстегивать платье — схватила за руку, отвела в сторону. Ну нет, родная, так не пойдет, привыкай слушаться! Золу стянул с себя одежду, освободил девчонку от платья. Потревоженные растения роняли на белый атлас кожи блестящие капли росы. Они струились, скатываясь с холмиков грудей, и Золу ловил их прохладный вкус, обнимал губами маленькие упругие соски, чувствовал ладонями быстрые удары сердца, едва сдерживаясь, из последних сил терпел тянущую боль в паху. Разорвал тонкое белье, раздвинул сомкнутые бедра. Девчонка жалобно всхлипнула, но Золу уже запустил пальцы в нежные складки, влажные, скользкие и горячие, ловил затуманенный взгляд своей птички Эви.

— Смотри на меня!

Тело под ним изогнулось, подалось навстречу и услышав зовущий стон, Золу дал себе волю, с наслаждением врываясь в тесную жаркую плоть. Крики девчонки ласкали слух, кровь вскипала в жилах, он втискивался все глубже, подчиняя и властвуя. А потом нежил и ласкал девчонку снова, разгоряченную, но уже расслабленную в истоме.

— Твоя, — выдыхала она, целуя его руки, и появившиеся на небе звезды яркими бликами отражались в ее зрачках.

В беспамятстве к нему приходил Прародитель. Золу никогда его не видел, но почему-то был уверен, что это он. Лысый, жилистый старик с мутными глазами. Он свалился на пол, как мертвый, завыл, затрясся и обернулся в зверя, покрытого седой шерстью. Золу вздрогнул и очнулся, крепче прижал к себе девчонку. Что это было? Сон или явь? Но венолиши не видят снов.

Он привел ее на рассвете, когда белые стены замка золотились в первых лучах солнца.

Не терпелось увидеть отца, но сначала придется пройти через зал, где дежурил Оргон. Своеобразный фильтр, которому подвергались все чужаки. Здесь с человека считывалось все — прошлое и будущее, желания и стремления, тайные замыслы и пороки.

Худой и длинный, с белой просвечивающей кожей, Оргон неподвижно сидел в кресле, полуприкрыв веки и казалось, не слышал вошедших. Но только Золу собрался произнести положенное приветствие, как тот упреждающе поднял руку.

— Тихо.

Ладно, давай, сканируй быстрее. Золу переступил с ноги на ногу. Девчонка сжала его пальцы и вопросительно заглянула в лицо.

— Ты нарушил закон, — медленно и четко проговорил Оргон, не поднимая век.

— Не закон, а предписание, — огрызнулся Золу и презрительно скривился. Червяк с уникальными способностями всю жизнь просидел в этом кресле. Золу одним движением пальца переломил бы пополам эту бледную немощь.

— Она не подходит, — бесстрастно продолжал фильтрующий, — более того — она несет в себе серьезную угрозу. Тебе придется отдать ее Прародителю. А самому предстать перед судом. Я все сказал.

Что за… Из глотки вырвалось глухое рычание. Не было такого ни разу. Как человеческая женщина может стать угрозой?

Золу сделал шаг вперед, но перед ним тут же выросла стена, отгородив его и от Оргона, и от Эвиты.

— Ах, ты тварь! — Золу помчался вдоль стены, по коридору, прямо в крыло посвященных. Еще издалека услышал крики и шум борьбы, а когда попал внутрь, оторопело остановился — пятеро приближенных Прародителя уже лежали на полу, сраженные восставшими сородичами. Двое самых крепких венолишей взламывали двери.

— Золу! — к нему подбежал отец. — Где ты был?

— Я был с науре, отец.

— Что?! И где она?

— Оргон забрал ее! Сказал, что в ней какая-то… — не договорив, Золу рванул за остальными, в покои Прародителя.

Они лежали на столах, Эвита и старик, приходивший к нему во сне. Как два полюса жизни, обнаженные старость и юность. Два тела: гладкое, белое, упругое, словно едва распустившийся цветок и рядом ссохшаяся, темная плоть, как железная кочерга, испещренная выемками и царапинами. А между ними тянулись тонкие прозрачные трубки, наполненные кровью.

Золу метнулся вперед, торопясь, стал вытаскивать из вен девчонки иглы. Руки дрожали от гнева. Отец стал помогать, залепливая следы уколов пластырями, в изобилии разбросанными на столе.

— Мы давно подозревали неладное, да…

Прародитель вдруг очнулся, оттолкнул отца и вскочил на ноги, пробежал по собравшимся безумным взглядом и перекинувшись зверем, ломанулся к дверям. Но уйти ему не дали. Связанный, беспомощно скулящий, он прижался к полу и трясся так, что седая шерсть обсыпалась. Зверя окатили холодной водой и он вновь стал голым, еще более жалким и немощным.

— Говори! — замахнулся на него самый старший венолиш, сжимая в руке пучок окровавленных трубок.

Губы старика затряслись, из груди вырвался громкий всхлип вперемежку с рычанием и он заговорил, сначала тихо и виновато, но затем его голос окреп и зазвенел в праведном гневе:

— Я желал вам спасения! Всему клану! Я один, не потерявший способность превращаться. Все эти годы я черпал силу в людской крови, надеясь возродить нашу истинную сущность в своих детях…

— У тебя уже сто лет как нет детей!

— Я искал, пробовал, возможно какая-нибудь кровь вернула бы мне мужскую силу.

Венолиши возмущенно зароптали.

— Да ты просто древнее полено, дряхлая, никчемная пиявка! Окружил себя сильными менталами, чтобы туманить мозг остальным…

— Постой, — перебил отец. — При чем тут Золу и его науре?

— Я давно знал, что как только твой сын воссоединится с науре, в нем проснется дар видений.

— Я видел его во сне, — подтвердил Золу, ни на шаг не отходя от спящей Эвиты. — Зверем.

— Столько напрасных жертв! — старший венолиш тяжело вздохнул и брезгливо оглядел старика. — Ты хотел вернуть для нас прошлую жизнь. К чему? Все течет, все меняется, с утратой способности воплощаться в зверя мы потеряли звериную сущность, но осталось главное — сила, выносливость, острота чувств… а человеческое дает нам душу. Да что тебе объяснять! Уведите его в лес, подальше, прикуйте к дереву. Возможно, он найдет общий язык с дикими сородичами, в чем я очень сомневаюсь.

— Нет! Пощадите! Прошу, убейте меня здесь! Превратиться снова я смогу только через три дня! — завыл Прародитель, скребя по полу ногтями.

Но комната опустела. Никто не обернулся. Не сказал больше ни слова. Только двое оставшихся накинули на старика балахон и потащили вон из замка.