Птица счастья. habbarr

…Сегодня снова улетаешь в небеса,

Я обещаю, что грустить теперь не буду.

Я на прощанье загляну в твои глаза,

И буду ждать весны и снова верить в чудо.

(Наталья Ермилова «Птица счастья»)

Пентаграмму нарисовала, свечку посерёдке поставила и сама рядышком уселась. Всё сделала, как в книжке сказано. Осталось заклинание прочитать.

Книгу эту у бабули увела. На время. Бабуля у меня почти слепая стала, сто и один год нынче исполнится. А книга — реликвия семейная, из поколения в поколение передается. Мое детство прошло в слушании сказок из неё. Родители, пока живы были, каждый вечер доставали из книжного шкафа и читали вслух, чтобы я быстрее засыпала. Засыпать-то засыпала, но, хотя и маленькой была, а видела и понимала что книга не простая — перевёртыш. Возьмёшь в руки, перевернёшь и откроешь как бы с конца, а там — заклинания всякие, ритуалы колдовские, картинки старинные.

Это мне бабуля показала и объяснила, когда я подросла и в школу начала ходить. Посторонний не видит, только те, кто из нашего рода, начало которого происходит от колдуньи, жившей в давние времена в лесах Полесья.

Много воды утекло с тех пор…

Сижу и жду. Вроде и начинать надо, но боюсь: вдруг что-то не так пойдет, придется бабулю звать, а она к соседке ушла — квартира, напротив, по лестничной площадке.

Жар-птицу хочу! Читала, что та зрение возвращает слепым, вот и готовлю подарок бабуле на день рождения.

Закрыла глаза и стала медленно считать до десяти. Пока считала, расслабилась, чтобы легче было установить контакт с астралом. Нахлынувшее тепло волной прошлось по всему телу, растворяя последние частички страха и неуверенности. Время словно замедлилось, тягучими каплями роняя мгновенья в вечность. Окно в иной мир открылось легко, как-то даже обыденно. Слова заклинания, которое я произнесла вслух, затейливой цепочкой потянулись туда, в сероватый туман…

Тихо. Ничего не изменилось. Никто не пришёл. Только туман сгустился, стал плотнее и темнее.

Наверное, я где-то не так что-то сделала. Вышла из транса, как бабуля учила, мягко, постепенно. Молча сижу. Плакать хочется. Свеча потухла и… вроде пол подо мною… горячий. Щиплет, жжёт — ноги, попу. Высунула руку за пентаграмму — теперь можно — нет, пол холодный. Ламинат, он завсегда такой, словно его льдом нашпиговали на заводе.

Неужто сработало? Вылетаю из пентаграммы, вся на нервах, и… чувствую, что кто-то есть в комнате. «Кто? — кричу во весь голос. — Скажи хоть слово!» Тишина. Чего это я? Вот дура, она же только петь умеет. Пока соображала, ощущение присутствия чужого пропало. Мда, вот и поговорили… А тут и бабуля вернулась, слышу стучит чем-то на кухне. Быстренько прибралась, следы замела и — к компу. Типа, материал для реферата ищу.

Утром проснулась рано. На смартфоне — шесть часов ровно. В комнате светло, словно солнце уже в зените. Лежу и думаю: свет накануне вечером точно выключила, склерозом пока не страдаю. Тогда что? Встала, смотрю на стол компьютерный, который возле окна, а на нём, прямо на клаве, перо лежит и светится как двухсотваттная лампочка. Расцветкой перо похоже на павлинье. Только жёлто — красного много.

Вот это да! Никак подарок от Жар-птицы! Подбегаю, хватаю — тёплое ещё. Провожу пальцами по клаве, вроде целая, ничего не поплавилось. Интересно, однако. Несу перо осторожно — ещё одна будущая реликвия — и прячу под подушку. Тайник, конечно, не ахти, но тут просто рефлекс сработал.

Прислушиваюсь: в коридоре ширк-ширк… Ха, а бабуля чего так рано встала? Открываю дверь, а там… запахи из кухни — чуть язык не проглотила. Вкусняшка! Мои любимые блинчики и аромат кофе. Несусь быстрее курьерского поезда — моё, моё…

На кухню влетаю, словно ночная бабочка на огонёк. Бабуля возле плиты возится, на столе аппетитная горка блинчиков ласкает взор, запах кофе будоражит мое естество, как допинг — спортсмена. Хм… а кто же тогда в коридоре ходил? Чужой? Хотя нет, уже не чужой, а свой, вернее, своя. Чувствую, жаром пышит и ниточка между нами протянулась. Невидимая. Прочная. Бабуля голову чуть наклонила, смотрит поверх очков, улыбается и так ласково-ласково спрашивает: «Ну как, понравилось перо?» У меня блинчик изо рта чуть не выпрыгнул, хорошо зубы успела сжать. «А ты откуда знаешь?» — отвечаю вопросом на вопрос, прожевав блинчик. «Как откуда? Да вижу я твою Жар-птицу. Вон, за спиной стоит». Аккуратно положив очередной блинчик на блюдце, поворачиваюсь…

Вижу коридорчик, часть прихожки, а… Жар-птицу не вижу. В упор. Но ощущаю, что она здесь! Здесь!!! Разворачиваюсь и жалобно смотрю на бабулю. Та качает головой: «Рано тебе ещё… Молода слишком, подрасти сначала. Да и не хочет она всем показываться».

Ну и ладно! Демонстративно допиваю кофе, встаю. Не люблю уходить с поля боя просто так, хотя бы на ничью надо свести. «Я уже взрослая, мне пятнадцать лет… на следующий год будет», — и удаляюсь в свою комнату с гордо поднятой головой. Пора в альма-матер…

Закрывая за мной дверь, бабуля напутствует: «Смотри, школу там не спали...» Ха, а причём тут я? Не у меня же перья пожароопасные растут. Не, сначала доучиться надо, а там посмотрим. Слышу, по лестнице кто-то топает. Слонопотам! Это Васька Щуров с третьего этажа, к гадалке не ходи! Одноклассник. Маленький, круглый, ниже меня ростом, а амбиций… Увидел меня, кричит: «Светик-самосветик, подожди, вопрос имею!» Это он из-за моих волос так обзывается — они у меня и не рыжие и не светлые, застряли где-то на переходном этапе. Палевые, короче говоря.

«Привет, Колобок-ака, чего надо-то?» — не остаюсь в долгу, встречая запыхавшегося Ваську. «Рефе-е-рат по хим-м-ке сделала?» — пыхтя как древний паровоз, спрашивает он. Пожимаю плечами, усмехаюсь. Знает же что сделала, щас просить будет, чтобы его писанину посмотрела и поправила.

Химию как предмет знаю неплохо, хотя уже и не самая лучшая в классе — из-за прошлогоднего скандального провала на городской олимпиаде. Какая-то тёмная, запутанная история. Всё мероприятие почему-то было проведено по старинке — на бумаге. Зачем? Сначала, даже интересно было, но когда мой лист с вопросами и ответами где-то «потерялся», а в жюри только руками развели, мне стало как-то не по себе. В итоге я оказалась за «бортом». Дело замяли, спустили на «тормозах». В лидеры вышла другая школа. Не знаю, что там наплели нашей химичке, но та с тех пор почему-то меня невзлюбила. Придирки, занижение оценок, игнорирование — обычный набор инструментов в её арсенале, который она стала применять на моей персоне, как на подопытном кролике.

Одной рукой достаю планшетник из рюкзака, другую — не глядя протягиваю Ваське. Он без слов вкладывает в ладонь флэшку. Вставляю её в узби-порт и открываю. Всё это мы делаем, не прерывая поступательного движения. Васька забегает вперёд и галантно открывает дверь подъезда, пропуская меня первой. Ну, надо же! На что только не пойдешь ради достижения своей цели!

Осень встречает нас тёплым солнышком — пока ещё теплым, — чистой небесной лазурью и птичьим гомоном. Деревья в скверах, словно манекенщицы на подиуме, демонстрируют свои красочные наряды: жёлтые, красные, зелёные, рыжие…

Подходим к школе. Квартал «проскакали» и не заметили. Вот что значит, когда мозги-руки работают, ноги идут… счастливые времени не наблюдают. Отдаю флэшку Ваське, тот безмерно рад и преданно смотрит в глаза: «Я твой до последней косточки, госпожа!» И сразу переходит на деловой тон: «Надеюсь, Павлина Херсановна, правильно оценит мой труд». «Наш», — поправляю, наступая ногой на первую из пяти ступенек на пути к заветной двери. Он согласно кивает головой. Ха, завтра же забудет! Мойра, которая плетёт Васькину нить судьбы, видимо, временами дремлет. Иначе чем можно объяснить его непутевость и наплевательское отношение к жизни.

Легкомыслен как ветер, беспечен как вылупившийся птенец! За что химичка наша его не очень-то и жалует, приклеив ему ярлык «Мой любимый бездельник». Очень быстро кличка стала популярна среди учителей. Васька отреагировал оперативно. Официально химичку зовут Полина Хирсановна, но за глаза, с его подачи, — Павлиной Херсановной. Кстати, она наша классная дама и любит «строить» всех подряд.

Вот так и живём — весело и увлекательно.

За всеми этими перепитериями я как-то забыла о птичке. Она напомнила о себе на четвёртом уроке — физре. Степан Николаевич, наш школьный физрук, работает у нас недавно — второй год. Молодой, но по нашим меркам старик, хотя ему ещё и тридцати нет. Девчонки на него заглядываются. Симпатичный. Накаченный. Старшеклассницы, так те вообще рядами вешаются ему на шею. Ходят слухи, что у него уже были романы с некоторыми из них. Кое-кто даже аборт успел сделать. Но как говорится, не пойман — не вор. Он продолжает работать и дальше.

Я далеко не спринтер и тем более не стайер — бегу как могу. У меня и в мыслях нет сделать лёгкую атлетику своей будущей профессией. Физрук наш думает иначе. Педагог он, конечно, неплохой, но нельзя же так фанатично стремиться обращать в свою веру всех подряд.

Вот и сейчас: бегаем вокруг спортплощадки, круги нарезаем. Он стоит почти вплотную к беговой дорожке, смотрит, фиксирует, кто как бежит и раздаёт замечания. Поймав в свой фокус мою тушку, язвительно произносит: «Рамзина, прибавь скорость, черепаха по сравнению с тобой, просто классный бегун» — и делает вид, что хочет хлопнуть меня по заднице. Типа, ускорение придать. Мы оба понимаем, жест чисто символический. Он никогда этого не сделает, у нас нет близких отношений. Я могу запросто «телегу» накатать за сексуальное домогательство…

Хм… но почему физрук трясёт ладонью, весь побледнел, словно его змея укусила. Останавливаюсь, смотрю: «Дядя Стёпа… ой, извиняюсь, Степан Николаевич, что с вами? У вас ладонь вся красная и опухла к тому же. Может «скорую» вызвать?» «Рамзина, — отвечает он, размахивая рукой и кривясь то ли от боли, толи от шока, — беги, куда бежала! Всё, забыли! И… брось эти фокусы».

Ну и ладно! Бегу дальше. Чувствую — жаром мне в спину веет, тепло так. И ниточка вновь протянулась. Ха, Жар-птица за мной присматривает! Я даже ускорилась от счастья и к финишу пришла… пятой. Достижение! Удивлённые глаза одноклассников, а Васька тут же подначивает: «Самосветик, поделись допингом. Я тоже так хочу». Не вопрос. Отвечаю шёпотом ему на ухо, но чтобы слышно было другим: «У бабули вчерашний суп остался. Гороховый. Приходи, накормлю. Специально для тебя бережём». Васька отшатывается, точно к краю пропасти подошёл. Вокруг улыбки, ржачка. Повеселились.

Впереди последний урок — химия.

Голгофа.

Васька сидит за мной, как за каменной спиной. Ну, это образно, конечно. Павлина видит его сквозь меня, словно я прозрачное стекло — каждый жест, каждый вздох его улавливает. Не женщина, а радар какой-то… На вид ей больше сорока, пожалуй, ближе к пятидесяти: старомодные очки на пол-лица, строгий темно — синий деловой костюм, причёска под стать, нитка красного жемчуга эффектно выделяется на фоне белой блузки. Наверняка дешёвка какая-нибудь, а не жемчуг. Бижутерия!..

Урок начинается с приёма-сдачи рефератов. Павлина зачитывает фамилию вслух, и имярек отправляется к её столу, держа в руках либо флэшку, либо карту памяти. На столе они отправляются в целлофановые пакетики с соответствующей фамилией. Никаких бумаг!

Почему она делает это не в конце урока, как остальные учителя, для меня загадка. Предмет свой знает великолепно, словно родилась с учебником химии в руках, и рассказывает так, что заслушаешься. Но… жёсткая, придирчивая, принципиальная, железной хваткой держит весь класс. Есть, конечно, у неё любимчики, как и у всех учителей. Я, похоже, из этой шеренги выпала. Надолго.

«Рамзина, — дошла очередь и до меня, — я жду твой реферат!» Её голос в пугающей тишине класса вызывает в моей голове ассоциации с пожарным колоколом. «Удачи!» — шепчет сзади Васька. «Да, и прихвати с собой Щурова!» — Павлина позволяет себе чуть-чуть ехидно улыбнуться. Я встаю. Делаю шаг и замираю…

Позади Павлины, расцветая всеми красками радуги, появляется сначала хвост, а затем голова Жар-птицы. Она открывает клюв и начинает… петь. За моей спиной недоуменно топчется Васька, он не может понять, почему я остановилась. Кроме меня птицу никто не видит и не слышит.

… Сыплется на столешницу жемчуг с оборавшейся внезапно нитки. Мелкий перестук падающих темно — красных капель естественно и как-то даже гармонично вплетается в песню. Я вижу по лицу Павлины, что она тоже слышит пение, только не поймёт откуда. Одной рукой она медленно снимает очки, а другой — также медленно — водит по столу, пытаясь собрать жемчужины в кучу. У неё красивые зелёные глаза. Зачем прячет их за этими страшными очками? От кого? Павлина пытается что-то сказать, но губы не слушаются. Две слезинки катятся по щекам, словно две звёздочки в ночном небе.

На какой-то миг взгляды наши встречаются, словно две заблудшие души, и я вижу в её глазах отражение женщины — одинокой, беззащитной, так и не устроившей своей судьбы…

«Рамзина… прекрати, прошу…» — и я вдруг понимаю, что именно это она пытается сказать.

Но я не знаю как!!!

Павлина вскакивает и, забыв про очки, выбегает из класса. Жар-птица исчезает, прихватив с собой песню. Волшебство словно нехотя растворяется в воздухе, оставляя после себя запах разноцветной детской мечты. И снова тишина. Никто ничего не понял — всё произошло неожиданно быстро, отрезок времени, выданный высшими силами на этот эпизод, оказался слишком мал. И оттого все притихли, затаились, не зная чего ждать в следующий момент.

Она вернулась перед самым звонком. Молча прошла по рядам, собирая оставшиеся SD-шки и флэшки. Когда я протянула свою, обожгла взглядом своих зелёных глаз, словно пыталась отгородиться стеной. Но флэшку забрала, стараясь не касаться пальцами моей руки. Села за свой стол и стала что-то искать в ноутбуке, водя мышкой туда-сюда. И тоже всё молча. Как только прозвенел звонок, собрала свои вещи и ушла не попрощавшись…

С того памятного дня, когда птица исполнила свою незапланированную арию, прошла неделя. С химичкой помирились, хотя она до сих пор вроде как побаивается меня: старается пореже поднимать с места и отвечать на вопросы. Носит новые модные очки, с оранжевым светофильтром. Да и в одежде стиль поменяла — стала более женственной и привлекательной. Васька тоже изменил отношение — не ко мне, к Павлине. Зауважал её что ли, женщину в ней разглядел? Перестал бросаться ехидными высказываниями налево-направо, а если кто по старой привычке и продолжал называть Павлину им же придуманной кличкой, лез чуть не с кулаками. Даже химию начал прилежно изучать, чем поразил меня несказанно. Не знаю отчего, может после этого случая или ещё что-то другое, но он стал меняться в лучшую сторону.

Каждое утро я теперь просыпалась с ощущением присутствия Жар-птицы. Словно ангел-хранитель она неотступно следовала за мной, грея душу приятным пониманием защиты и маленького тайного счастья, неведомого другим. Жизнь казалась светлой и радостной…

…Расхожая истина, что хорошее когда-нибудь кончается, пришла ко мне неожиданно, хотя в глубине себя я всё время ждала её прихода, заталкивая эту мысль как можно глубже и дальше, надеясь подольше продлить нынешнее состояние. Но всё равно, ЭТО застало меня врасплох.

Пятница. Завтра день рождения бабули. За окном — хмурое, серое утро. Тучи свинцовым покрывалом закрыли всё небо до самого горизонта. Деревья укутались пеленой печали, сиротливо поникнув ветками-руками. На душе апатия, тоска и необъяснимая тревога, будто потеряла близкого человека. Я не чувствую Жар-птицу. Что-то случилось! Что? Села на кровати, обхватила коленки руками и… заплакала.

Тихо отворилась дверь и вошла бабуля, села рядом. Обняла. «Поплачь, милая, поплачь. На душе легче станет, — сказала и нежно погладила меня по голове. — Вызывая Жар-птицу, ты должна была знать, что осенью она умирает!»

Я не знала! Поторопилась как всегда, не прочитала в той книге мелкий шрифт в конце раздела!

Слёзы ещё сильнее полились из глаз, основательно намочив пижаму на груди. «Но каждую весну, когда появляются первые зелёные листочки на деревьях, когда прилетают с юга первые птицы, она возрождается заново… как птица Феникс, — и, наклонившись к моему уху, бабуля шепотом закончила. — Можно вызвать её снова… если захочешь». Слёзы мои высохли, как утренняя роса под лучами солнца. Где-то там, в глубине души, затеплился робкий огонёк надежды.

Во входную дверь постучали. Это, наверное, Васька. Обещал зайти, лыцарь мой…

Я рванулась в прихожку, забыв, что всё ещё в пижаме. Ай, да ладно — жизнь потихоньку налаживается. Открываю. Васька, увидев моё зарёванное лицо и мокрый след на пижаме, понимающе выставил руки перед собой: «Сиди дома, скажу, что приболела. Типа ногу подвернула», повернулся и вышел.

В прихожке появляется бабуля: «А знаешь, врач мне новые очки выписал. Говорит, мол, зрение ваше улучшилось, потому что лекарства принимаете, которые я назначил, — хитро улыбается, — но мы-то с тобой знаем, что это не так!»

А то! Бабуля их вообще не принимает. И не покупает…