Потому что идет дождь. Евлампия

Оказывается, дождь можно возненавидеть.

Он уже не бормочет ласково, баюкая меня по ночам, а нудно барабанит по стёклам, приносит не свежесть и чистоту, а грязь и сырость, не избавляет меня от печали, а вгоняет в тоску, такую же сизо-махровую, как тучи над городом.

Раскисшие дороги, куча аварий, волны грязной воды. Какая рыбалка в такую погоду? Поэтому эти выходные — третьи подряд! — муж проведёт дома. Он, конечно же, не даст мне скучать. Просмотр фильмов с перерывом на еду и секс не самое ужасное времяпрепровождение, но… больше всего на свете мне хочется увидеть тебя, вдохнуть запах твоей кожи, смешанный с ароматом леса и цитрусовых, почувствовать вкус твоей плоти.

Сердце сжимается, когда мне приходится набрать твой номер, чтобы сказать, что нам снова не удастся встретиться.

— Приезжай тогда ты. На поезде. Я тебя встречу. — В голосе столько мольбы, что мне хочется немедленно всё бросить: мчаться, не различая дороги, обнять, успокоить…. Добавляешь убийственное: — Я скучаю.

Звоню мужу, несу в трубку какую-то ахинею, удивляясь, что получается довольно складно. Реагирует он спокойно, впрочем, как и всегда. Пять минут стыда, и я получаю свободу на выходные.

Прежде чем начать приём, несколько минут стою возле зеркала, стараюсь придать лицу невозмутимое выражение. Но меня выдаёт румянец — за тридцать лет я так и не научилась врать, не краснея, — и глаза. Они всё такие же обыкновенно-карие, но всё-таки не такие, как всегда, — бессовестные, но счастливые.

Делаю покерную физиономию и открываю дверь. Люди, люди, люди… Я их сейчас почти не вижу, мечтаю…

Дождь продолжает назойливо шлёпать, но мне он больше не помеха. Вприпрыжку домой. Впервые я радуюсь тому, что из-за командировок чемодан приходится держать наготове. Пятнадцать минут на душ, пятнадцать на сборы, кружка горячего чая с малиной, чтобы не простудиться, и бегом по лужам к такси. Если повезёт, я успею на семичасовой поезд.

Дождь бодро тарабанит по стёклам автомобиля, хлюпает за окнами кассы, шуршит по документам, которые пристально изучает проводница.

— Угадай, где я? — спрашиваю, набрав номер.

Несколько секунд тишина.

— Неужели? — выдыхаешь ты и заразительно смеёшься, — во сколько прибытие?

— В час, — безудержно улыбаюсь я в ответ, заставляя соседа неодобрительно коситься на меня.

— Что приготовить на ужин? — интересуешься ты.

— Себя. Я буду очень голодная, — обещаю я и отключаюсь.

Сосед — грузный немолодой дядька — молчит, чем очень радует. Быстро застелив постель, я падаю на подушку и тут же отключаюсь.

— Через сорок минут прибытие, — слышу незнакомый голос и испуганно подскакиваю, спросонья не сразу понимаю, где я.

Но твоя улыбка, видная даже сквозь запотевшее стекло, компенсирует все неудобства.

Стоишь немного в стороне — фигура в сером под чёрно-белым зонтом. Уже не улыбаешься, но в глазах цвета спелой чёрной смородины бушует столько чувств, что у меня перехватывает дыхание.

При посторонних ведёшь себя сдержанно: здороваешься, забираешь чемодан, но как только оказываемся в машине, притягиваешь к себе и целуешь неистово, жадно, заставляя меня дрожать от предвкушения.

И снова перестук капель, запах мокрой кожи и твои влажные волосы. Я смотрю в окно, пытаясь рассмотреть раскрашенный подсветкой город. Но это невозможно, потому что ты отвлекаешь меня — на каждом светофоре прикасаешься ко мне, как будто боишься, что я растворюсь.

Руки у тебя холодные, но от них по коже бегут волны тепла, заставляя меня думать только об одном. Поэтому, когда мы входим в квартиру, я уже заведена до предела. Рву нетерпеливо пуговицы пальто, стремясь как можно быстрее добраться до тебя.

— Тебе… надо… поесть… — задыхаясь, шепчешь ты.

Я отчаянно трясу головой, боясь оторваться от твоих губ, потому что они — это то, что нужно мне сейчас и всю эту безумную, лихорадочную ночь, ещё нужно твоё дыхание, твоё тело, рядом с которым моё оживает, как растение после дождя, нужна ты. Словно в наркотическом экстазе мы плывём под рыдающими от избытка эмоций небесами и возвращаемся на дышащую нежностью землю.

*******

Просыпаюсь от того, что тебя нет рядом. Только что я чувствовала твоё дыхание, но сейчас кровать рядом со мною пуста. Сразу становится холодно и очень-очень грустно. Накидываю халат и собираюсь идти на поиски, но вовремя замечаю тебя на балконе — голую, возле открытого окна.

Ты смотришь на лениво ползущие гусеницы туч и куришь. Сигарета, вырванная из твоих пальцев, отправляется вниз, за ней полупустая пачка. Мы смотрим друг на друга: в твоих глазах вызов, как у попавшегося на шалости ребёнка, который отказывается признать свою вину, в моих, я надеюсь, ты видишь: «я люблю тебя», а не что-то иное.

Отворачиваешься, протягиваешь руки, набираешь в ладошки стекающую с крыши воду и неожиданно выливаешь мне прямо за шиворот. Ловишь губами мой вскрик.

— Иван Купала, обливай, кого попало! — смеёшься ты.

Как я могу не поддаться твоему настроению?

*******

Тащишь меня на кухню и не позволяешь ничего делать. Хлопочешь, напевая. А мне только и остаётся, что сидеть на мягком стуле и любоваться тобой, улыбаться и чувствовать себя самым счастливым на земле человеком.

Невысохшие после душа волосы смешно топорщатся, открывая затылок. Мне хочется прижаться к нему губами, вдохнуть запах твоих волос. Стоит мне представить, что я массирую твои плечи, пальцами ощущая, как расслабляются мышцы, — ты оглядываешься, словно я тебя окликнула. Смотришь лукаво.

Фигура, как у долговязого мальчишки, грудь — как ты любишь говорить: «Минус первого размера», круглая попка, что притягивает множество взглядов, которые тебе удаётся не замечать. Сколько бы я ни говорила о твоей прирождённой грации, ты только недоверчиво фыркаешь, а зря. Но может быть, если я повторю это миллион раз, ты мне, наконец-то, поверишь?

Выглядишь совсем юной, беззаботной, моложе, чем пять лет назад, когда мы познакомились.

*******

Городская гинекология — испытание не для слабых духом. Пожелтевшие от времени стены, жёсткие кровати, прикрытые тонюсенькими матрасами, сквозняки и персонал, испытывающий искреннюю ненависть к каждому пациенту.

Муж суетился, пытался уговорить меня перейти в платную палату, но мне было всё равно. Я хотела только одного: исчезнуть, как исчезла последняя надежда завести ребёнка — пока на соседней койке не появилось чудо с малиновыми волосами и пирсингом в носу. Чудо материлось, похлеще любого грузчика, постоянно ругалось с персоналом и курило, не выходя из палаты, в форточку. Если бы у забияки тётушка не работала в Минздраве её, скорее всего, выставили бы, как только она встала с кровати, а так терпели.

— У тебя есть деньги? — обратилась она ко мне на третий день нашего совместного заключения — так она обозначила нахождение в больнице.

— Нет, — ответила я.

— У тебя в ушах брюлики, и новенький айфон, — и нет денег?! — вытаращила она и без того немаленькие глаза, — что, твой толстозадый муженёк боится, что ты от него слиняешь, если у тебя появится копеечка?

— Сколько тебе нужно? — уязвлённая нападками на мужа, спросила я.

— Да, немного. Тыщу или две. Хочу нажраться, чтобы не сдохнуть от скуки в этой богадельне!

— А как ты собираешься протащить сюда алкоголь? — невольно заинтересовалась я.

— Думаешь, эти клуши посмеют меня не пропустить? Им же неприятности с начальством не нужны. Были б деньги… — вздохнула она.

— Давай я позвоню мужу и попрошу привезти, что ты хочешь, — зачем-то предложила я.

— О! Пусть бутылку «Бейлиза» привезёт. Нет! Лучше две, — обрадовалась соседка, — и денег попроси, вдруг нам не хватит.

Муж хоть и удивился, но задание выполнил. И мы напились — до отключения разума и утраты контроля, до того, что когда она забралась ко мне в койку и принялась целовать, обдавая запахом сладкой карамели, кроме блаженства, я не испытала никаких эмоций.

*******

— Овсянка, мэм! — радостно объявляешь ты и ставишь передо мной тарелку. На лице улыбка, но в глазах тревога.

Это твоя первая попытка сварить мою любимую кашу. Я набираю полную ложку кушанья и отправляю его в рот, медленно пережёвываю, глотаю. Не отводя глаз, ты наблюдаешь за мной, ждёшь моего вердикта.

— М-м-м… вкусно, — говорю я, и вижу, как в твоих глазах вспыхивают искорки, — попробуй.

Ты ешь кашу, а я смотрю на твои губы и не могу оторваться. Больше всего мне хочется провести по ним пальцем, ощутить их упругость, погладить ямочку на подбородке, и, наконец, добраться до твоей майки, которая совершенно не скрывает бесстыдно торчащих сосков. Но приходится есть, потому что это же ты приготовила.

Потом мы валяемся на диване, слушаем Энию и гадаем друг другу по ладошкам, точнее, судьбу предсказываешь ты, а я — целую твои плечи, затылок, шею и пьянею от одного твоего присутствия.

— Тебя ждёт развилка, — объявляешь ты, после пристального изучения моей ладони, — принятие важного решения.

— Мне предлагают стажировку в Германии, — неохотно отвечаю я на невысказанный вопрос.

— И? — ты замираешь, откинув голову на моё плечо, внимательно смотришь на меня.

— Я собираюсь отказаться.

— Почему? Давай поедем вместе! Останемся там… — в твоих глазах вспыхивает надежда, и я чувствую себя последней скотиной из-за того, что мне придётся убить её.

— Я не могу оставить мужа, — в тысячный раз повторяю я.

Наградой мне трясущиеся плечи и придушенные всхлипы в подушку.

Как объяснить, не знаю. Легонько поглаживаю выступающие позвонки и жду.

— Почему? — всё же спрашиваешь ты и, поворачиваясь ко мне лицом, подставляешь губы. У тебя красный нос, и губы твои солоны на вкус. Но из-за этого я ещё острее ощущаю нежность и бесконечное желание сделать тебя хоть чуть-чуть счастливей. Мои пальцы оставляют в покое спину и отправляются в путешествие по твоему животу, спускаясь всё ниже и ниже.

Потом прячу лицо и рассказываю о самом первом в жизни подарке. Не от дедушки Мороза, а от взрослого дядьки в синем костюме — его в предыдущую смену привозили гаишники, чтобы подышал в трубку.

Этот момент мне не забыть никогда. В моих руках бело-красная коробка, в которой на прозрачной подложке лежат двадцать четыре шоколадных яйца. Я задыхаюсь от восторга и не могу поверить. Когда твой отец алкоголик, а мать работает санитаркой, обыкновенные киндер-сюрпризы становятся подобны сказке — близкой, яркой, но недоступной. Поднимаю глаза и вижу в глазах цвета мятных леденцов такую невероятную грусть, что это заставляет моё сердце перевернуться. Если бы не это, я, скорее всего, не решилась бы принять подарок.

— Он столько сделал для меня! — почти кричу я, — не хочу делать ему больно. Достаточно того, что веду себя как последняя свинья. Может быть, поэтому он сбегает от меня по выходным? Когда-то я бесилась из-за этого, но после нашей с тобой встречи — радуюсь! Потому что жду тебя. Разве это мало? — спрашиваю сквозь слезы, которые так и не удается сдержать.

Чувство вины — мой личный демон! А тебе ещё и приходится утешать меня.

*******

Просыпаюсь моментально, как будто меня толкнули в плечо. Ты мирно сопишь у меня на плече, всем телом прижимаясь ко мне, и даже во сне крепко сжимаешь мою руку.

На экране телевизора, что висит перед нами на стене, полыхает багровый цветок, похожий на гибрид лилии и розы. Таких я никогда не видела, но чудеса компьютерной графики никто не отменял.

Я закрываю глаза, готовясь заснуть снова, но тут же подскакиваю и снова смотрю на диковину. Зная мою нелюбовь к «ящику», ты не просто его отключила — выдернула вилку из розетки, чтобы он ни при каких обстоятельствах не потревожил мой покой. Но мои глаза продолжают видеть, как в центре тёмного экрана вращается искристое диво. Оглядываюсь на окно, надеясь там найти объяснение, но натыкаюсь взглядом на закрытые шторы.

Не успеваю как следует испугаться — изображение исчезает.

— Что случилось? — встревоженно шепчешь ты.

— Не знаю, — пожимаю я плечами, но у меня такое чувство, что мне срочно нужно вернуться.

Не сказав мне ни слова, помогаешь собраться и везёшь сквозь промозглую ночь на вокзал. На прощание целуешь крепко, совершенно не стесняясь молоденькой проводницы, что смотрит на нас круглыми от удивления глазами. Шепчешь: «Люблю» — и исчезаешь в тумане.

*******

Я еду домой, а из моей головы никак не выходит странный цветок. К дому, не в силах сдержать тревогу, бегу. От нетерпения даже не пытаюсь вызвать лифт, взлетаю на третий этаж, открываю квартиру и первое, что вижу, — чужие резиновые сапоги на коврике перед дверью.

Одни — женские, а другие — ярко-розовые с желтыми цыплятами.

Некоторое время стою и пытаюсь сообразить, кто мог явиться к нам в гости без предупреждения. Из всех наших знакомых подходящий размер ноги только у сынишки моей сестры, но они живут в Германии.

Слышу спешное шлёпанье босых ног, отрываю глаза от обуви и вижу мужа. Он стоит, опираясь на стену прихожей, и так же неотрывно, как и я до этого смотрит на обувь. Постепенно лицо у него становится такого же серо-голубого оттенка, что и у моего плаща.

— Кажется, нам надо поговорить, — наконец, выдавливает он.

— Действительно, поговорить нужно — стараюсь отвечать спокойно, несмотря на желание рассмеяться, — потому что идёт дождь.