Маяки Юкатана. Радуга

— Хочешь перемен — забудь о них, — густой голос гадалки, до этого журчащий напевными переливами, сделался сух и резок. — Тут нет ответа. Для тебя — нет. Ты сама его найти должна.

Смуглая пятерня, звякнув тяжелым золотом колец, накрыла разложенные веерным каскадом карты, а вторая потянулась к моим рукам.

— Да…так я и думала…

Поочередно рассмотрев мои ладони, вначале — правую, потом — левую, Эльвира отодвинула их. Видимо, очертания линий судьбы ее тоже не впечатлили. Глубокий вздох, словно раздумье: говорить не говорить?.. Затем — странная, невнятная по смыслу тирада:

— Все будет и ничего не будет, страданья и болезни позовешь — они и придут, счастье ждать будешь — счастье прозеваешь. Так что, красавица, тебе выбирать.

— Но… в смысле?.. Что это значит?..

Я почувствовала, как брови подскочили вверх, выражая непонимание, и тут же сползли к переносице, собирая в складку на лбу смятение и тревогу. Зеленый шарик моих надежд готов был вот-вот лопнуть. Все это время, сама не знаю почему, я побаивалась взгляда гадалки, но теперь решилась посмотреть ей в глаза. Пытаясь уловить в ее смоляных радужках глубоко замаскированное, передаваемое из поколения в поколение древнейшее искусство обмана, к своему удивлению, не обнаружила там ничего, кроме мудрости и спокойствия. Это только усилило недоумение.

— Не бойся, — подметив мое состояние, произнесла Эльвира уже более мягким голосом и погладила свой округлый, шести-семи месячный живот. Уголки ее лиловатых губ изогнулись в легкой усмешке. — Судьбы не надо бояться. Она мудрая и ее не обманешь.

— Но я хочу знать, что вы там увидели?.. Что меня ждет?.. Там… что-то плохое, да? Поэтому вы не хотите говорить?.. — страх и тревога сжимали мне горло, выталкивая слова, а стекла очков предательски запотевали.

— Ээээ, зачем «вы», говоришь? Ты молодая — я молодая. Мы же соседи, близко живем, значит, и люди близкие. Вот я тебе, как своей и говорю: нету ответа для тебя. А перемены… Откуда знаешь, что в них счастье тебе будет?.. Живи и не думай. Ко мне заходи так — в гости, не погадать. А сейчас, прости, муж вернуться должен, не любит он этого…

Эльвира ловкими движениями собрала карты.

— Но все-таки… У меня сейчас в голове вопросов больше, чем до прихода к в… к тебе. Что значит «не думать», и почему перемен ждать не надо? Ведь все хороших перемен ждут, надеются на лучшее, — не унималась я.

— А чем тебе сейчас плохо? Или думаешь, завтра солнышко больше светить будет?.. — Эльвира кивнула на окно, затем подошла и выглянула во двор. — Извини, муж подъехал. После договорим…

Дверь за спиной захлопнулась, и я медленно побрела по ступеням вниз, в свою квартиру.

Голову распирало от вопросов. Сходила, называется, к гадалке! Если б не дырявые трубы, я бы и носа не казала в эту верхнюю квартиру. В ее пропадавших по заграницам владельцах, постоянно меняющихся жильцах и даже в желтовато-постном пятне, которое появлялось на моем потолке с каждым очередным заселением и мистически исчезало сразу после визита к новым жильцам, было что-то зловеще-булгаковское. И вот теперь, до конца лета, по словам управдома, здесь живет цыганская семья: беременная Эльвира и ее муж. Правда, для молодоженов они староваты — обоим хорошо за тридцать, а цыганки в пятнадцать уже рожают. Но, может, второй брак или кто их знает? Цивилизация, она всех коснулась, даже самых отсталых…

«Ой, чья б мычала», — я послала упрек своему отражению в зеркале прихожей, — «Ты уж точно отстала дальше некуда. Ее ровесница, а ни детей, ни мужа!»

Уже два года, как я отдыхаю от «семейного счастья».

Мой благоверный так любил разъезжать в служебные командировки, что однажды решил не возвращаться вовсе. Нет, он вернулся, конечно, за вещами и сообщить, что его иногородняя пассия на сносях, и ему срочно необходим развод. Вот, оказывается, как претворяются в жизнь маркетинговые планы компании в ее дочерних структурах. Господи, я-то считала, что наш интеллектуальный брак защищен от столь дешевых мелодраматических сценариев! Но увы…

Находясь в брошенном одиночестве, я пустилась во все тяжкие: днем уходила с головой в работу, благо, деятельность в системе образования не подразумевает других вариантов, даже если вы не преподаете, а вечерами ныряла в бездну розово-мыльной телесериальной пены, пытаясь в надуманных перипетиях чужой любви найти ответы на свои вопросы. О тщетности таких попыток можно и не говорить.

Постепенно диаграмма моих обид и переживаний как-то выровнялась. Но тут волна накатила с другой стороны. Вдруг резко опостылела работа: учет студентов, абитуриентов, изучение ежегодных, бестолковых по внедрению и абсолютно непродуктивных по сути, правил поступления в вуз — все стало казаться скучным и бессмысленным. Мне непреодолимо захотелось перемен, и я нагло ввалилась в квартиру Эльвиры с просьбой погадать на судьбу. Вот и погадала…

«Может, волосы перекрасить в блонд и отрастить подлиннее?» — предложила я отражению в зеркале, рассматривая свою темно-русую стрижку. — «Ну да. Если хочешь смахивать на куклу, то так и сделай». Я была из породы «маленьких собачек», которых природа на всю жизнь наделяет детским выражением лица и примерно таким же телосложением. «Нужны же хоть какие-то перемены… Угу… и косметики побольше… Хотя под очками глаз все равно не разглядеть».

Корейские линзы в итальянской оправе отправились в футляр, а я, проскользнув в джинсы и блузку, — в ближайшее к дому кафе, чтобы хорошенько обмозговать детали произошедшего. Оставаться сейчас в квартире, в привычной обстановке, было нельзя и даже опасно. От бурлящего супа мыслей в закрытом помещении котелок может взорваться. Нужен свежий воздух, простор и сдерживающий фактор — люди, чтоб никаких слез и бурного выражения эмоций. Горячий кофе и холодный анализ.

Выскочив из дома, я обратила внимание, что машины, на которой ездил цыганский муж, у подъезда не было. Может, уехал уже, а, может, такси… А, может, и не приезжал?..

Вечерний город наполняли гул и духота летнего выходного. Народ дружно отдыхал на террасе непретенциозного кафе «Мохито», лениво потягивая тот самый мохито, пиво, кофе и прочие жидкие удовольствия. Свободных мест не было. Оглядев обстановку, я решила направиться за угол, к следующему кофейно-созерцательному пристанищу, но услышала оклик:

— Яна Сергеевна! Идите к нам! — девушка за столиком в углу махала мне рукой.

Я прищурилась, наводя резкость. Так и есть. Ирина Чаплина, точнее — Цаплина. Так, будучи в приемной комиссии вуза, я прозвала длинноногую нескладную абитуриентку, которая при переходе из одной аудитории в другую, умудрилась потерять заполненные документы, а во время их поиска — сломать каблук. Я тогда застала растрепанную и плачущую девицу в туалете, предложила ей свои «рабочие» запасные шлепанцы и помогла с восстановлением документов. После чего, вот уже в течении года, весь первый курс, она наведывалась ко мне в кабинет и, вызывая улыбки коллег, угощала парочкой конфет или печенюшек «к чаю» и рассказывала о своих «нелегких учебных буднях».

Сейчас было неподходящее время для выслушивания подобных историй, и я, кивнув в ответ, собиралась быстренько шмыгнуть за угол, но Ирина уже цаплеобразно вышагивала мне навстречу. Убегать было бы глупо и невежливо.

— Добрый вечер! Идемте, идемте! — Ирина по-хозяйски взяла меня под локоть. — Я познакомлю вас с папой.

Цаплин-старший привстал и по-джентельменски выдвинул мне плетенный стул:

— Вадим Александрович, можно, просто Вадим, — представился он. — Ириша мне о вас рассказывала.

— Правда? — деланно удивилась я, хотя не сомневалась, что «о своих буднях и приключениях» Ирина рассказывает не только мне.

Теперь понятно, кто наградил девушку птичьими чертами лица. Однако в мужском варианте выдающийся нос смотрелся более гармонично и, в созвучии с коренастой фигурой и летним загаром, придавал Цаплинскому отцу схожесть с индейцем.

— Яна Сергеевна, что вам заказать? Тут официантов не дождешься, мы уже минут десять загораем, — Ирина поднялась, чтоб направиться к бару. — Я возьму мороженое, пап, тебе — эспрессо, да? А вам тоже кофе?

— Да, американо с молоком, пожалуйста, — откинулась я на спинку стула, понимая, что быстро ретироваться не получится и «холодный анализ ситуации с гаданием» придется временно отложить. Разве что погадать еще и на кофейной гуще, чтобы прояснить или окончательно запутать дело. А, может, оно и к лучшему — утро вечера, как говорится…

— Спасибо, что помогли тогда Ирише, — нарушил ход моих мыслей Цаплин-старший. — Она девочка на вид хрупкая, но, вообще, бойкая птичка-цапелька. Не пропадет. Я ей всегда это повторял, хоть мы давно не живем вместе и встречаемся не часто.

Он улыбался, глядя, как дочь деловито разбирается с официантом у барной стойки. Его интонации были полны искренней нежности к любимому чаду. А я лихорадочно вспоминала, не произнесла ли ненароком вслух данное мной птичке-цапельке прозвище. Нет, точно нет.

— И ни одно болото ее не утянет, теперь уже точно вижу, — продолжал Вадим. — Будет аккуратненько ступать на длинных ножках и всегда найдет подходящую лягушку.

— Ну что, цапленок? Все в порядке, — обратился Вадим к вернувшейся дочери.

— Да, сейчас все будет! — утвердительно улыбнулась Ирина.

Значит, именно так называет ее любящий отец?! И «цапленок» не против. Он знает, кто он на самом деле и гордится этим. Нет смысла кого-то из себя строить, кем-то прикидываться. Живи себе и знай, что не пропадешь ни в одном болоте.

— Яна Сергеевна, вы сегодня какая-то задумчивая, — Цапелька уплетала десерт, но не умолкала, тараторя о погоде, желанной поездке к морю, о планах на ближайшие дни. — Ой, приходите завтра на выставку. Пап!

— А! Да, конечно, — виновато кивнул Вадим. — Совсем забыл. Приходите завтра в Центральный ДК, если есть время и желание. Там моя выставка.

— Вы — художник?

— Нет, организатор. Этно-графика плюс декоративно-прикладной хенд-мейд. Интересный материал. В шестнадцать ноль ноль открытие.

— Спасибо, постараюсь, — я улыбнулась, отставив допитый кофе и принципиально не заглядывая в рисунок на дне чашки.

— Буду ждать.

Ну вот и отличный повод попрощаться.

Перед уходом я заглянула в дамскую комнату, а когда возвращалась мимо дальнего края столиков, то увидела, что с Ириной и ее отцом на моем месте беседует мужчина. Он сидел спиной, и мне показалось, что это мой сосед — цыганский муж. А может, и не он… Как-то не уловила его имени при знакомстве, да и видела всего несколько раз мельком…

Я медленно направилась к дому. Гулять по городу не хотелось. Короткая встреча в кафе заполнила пустоту вечера. Вероятно, цаплинская болтовня подействовала успокаивающе. Несмотря на выпитый кофе, я почувствовала острое желание послать все к черту и завалиться спать.

Дома я долго смывала под душем липкую пыль тревог и разочарований, и, придя к выводу, что гель с миндальным молочком в моем случае абсолютно бессилен, забралась в постель.

Прохладная подушка привычно уткнулась в щеку, таяли звуки города, рассыпались мысли. Добро пожаловать в царство Морфея.

Но Морфей бывает коварен и обманчив.

Бывает, что августовской ночью он посылает неуловимый ветер, который что-то шепчет вам на ухо, растворяя сон. Вы поворачиваете голову к распахнутому окну, и ветер дышит у вашего лица. Он совсем рядом, стоит только пригласить. Вы сбрасываете одеяло, подставляя ночному страннику тело: да, пусть это случится! Погладив плечи и лизнув соски, ветер скользит по животу, бедрам, дотрагивается до щиколоток, мягко щекочет пальцы ног. Вы разводите колени, не оставляя препятствий на пути ветра. Волнение за окном усиливается: трепещет возбужденная листва, выгибаются ветви, воздух наполнен электричеством и влагой. Мелькнула зарница, осветив разметавшийся на постели силуэт, далекий рокот грома взбудоражил пульс. Крупные капли еще медлительны и нечасты, но молнии вспыхивают все ярче, раскаты грома нарастают, и волны дождя уже не остановить. Они впиваются в разгоряченную землю, как ваши пальцы в растревоженный клитор. Удары грома и вспышки молний теперь неотделимы друг от друга, дождь яростно хлещет по стеклу, гроза достигает апогея. Еще удар, еще. Еще один — совсем близко. Очередной раскат заглушает ваш стон, и тело сотрясают небесные судороги. Земля пропитана насквозь, мощные потоки шумно катятся с крыш. Стихия плавно угасает, дыхание ветра замедляется, и только теперь вы погружаетесь в нежные объятия сна.

На следующий день угнетенное настроение сменилось равнодушием. Мне стало как-то все равно, какие там знаки судьбы увидела гадалка, и почему не сообщила мне о них. Отсутствие перемен в ближайшей перспективе тоже не особо заботило. В конце концов я свыклась с размеренным ритмом дней, со своим одиночеством и научилась получать удовольствие от того, что ни под кого не надо подстраиваться.

Единственным, теребившим сейчас мозг чувством была неловкость от того, чего меня вообще понесло гадать на судьбу. Надо же, угораздило! С моим-то убежденным недоверием ко всякого рода эзотерике и экстрасенсорике обратиться к гадалке, к уделу глупеньких гусынь, покорно подставляющих свои ушки для свежих порций наспех сваренной лапши. Надо срочно отвлечься. Выставка какого-то там искусства как раз подойдет.

Фойе Центрального ДК гудело как улей. Выставка оказалась популярной. Дело в том, что практически все работы, за исключением художественной графики, здесь продавались. Это было больше похоже на ярмарку: аксессуары из текстиля, кожи, всевозможные украшения, поделки, расписанные батиком платки, домотканые панно. Все пестрело сочной палитрой цветов, изобилием узоров, разнообразием этнических мотивов: от нашего родного — до африканского, латиноамериканского, скандинавского и прочего.

Я сразу заметила Вадима, который о чем-то говорил с высоким разлаписто-бородатым мужчиной в растянутой футболке неопределенного цвета и женщиной в ядовито-зеленой косынке и длинном, камуфлированном под радугу сарафане. Скорее всего — художники. Как правило, людей, успешно передающих гармонию в своих творениях, либо совершенно не заботит собственный внешний вид, либо наоборот — они выглядят чересчур броско. Третьего не дано.

Я не стала мешать их беседе, перейдя к изучению картин. Меня заинтересовали работы в стиле майя, изображающие сцены из жизни древнего народа. Доблестные воины, поражающие врага, полураздетые женщины, танцующие или занятые приготовлением пищи, были тонко и тщательно прорисованы. Вокруг них — витиеватые, но строго симметричные узоры орнамента, над ними — пирамидальные сооружения с жутковатыми ликами божеств. Вожди на возвышении что-то вещают своему народу, жрецы молятся и совершают ритуалы, дабы умилостивить богов.

Просматривая картины, я улыбалась, понимая, чем еще вызван мой интерес к ним. Графические портреты воинов майя чертами явно напоминали Вадима. У меня даже возникли подозрения: не он ли позировал художнику или сам приложил к руку к их созданию?

— Они вас тоже притягивают?

Я не заметила, когда приблизился Вадим, и невольно кашлянула, чтобы скрыть улыбку, сопровождавшую мои предположения. Но, повернув голову, увидела татуировку на его плече, которая выглядывала из под короткого рукава рубашки. Вчера без очков я не обратила на нее внимания. А сейчас из круга, напоминающего солнце с огнеподобными лучами, на меня смотрело черепообразное лицо архаичного божества с агрессивно высунутым языком, больше похожим на кинжал.

Вадим перехватил мой взгляд.

— Да, я был там.

— Где?.. — я снова посмотрела на картину.

— То есть не совсем там, конечно, — он засмеялся моему изумлению. — В Гондурасе. Давно, в молодые годы, когда пробовал себя в журналистике. Была небольшая военная заварушка, ну, и меня направили осветить. А поскольку ничего особенного так и не произошло, я переключил внимание на историю и культуру. В этой банановой республике есть полуразрушенные города, сохранившиеся со времен цивилизации майя. Позже поселения сместились на Юкатан, где и встретили свой закат… Я был полон амбиций, хотел прославиться, хотел, чтоб мои репортажи отличались остротой и эксклюзивностью. Один умелец предложил сделать тату майя, чтобы чувствовать себя настоящим воином. Я выбрал этот рисунок. Подумалось, что заточенный язычок майянского бога поможет мне выйти на пик популярности.

— Ну и как? Помогло?

— Помогло. Но в другом. Говорят, татуировка меняет жизнь. Я бросил журналистику и увлекся продвижением культуры в массы. Простите…

Вадим отошел в сторону, приветствуя трех вычурных особ, судя по всему, чиновников от культуры.

Удивляясь тому, насколько любопытными бывают визуальные и биографические совпадения, я продолжила изучать вернисаж. И тут черная дыра мирозданья разверзлась передо мной. Последняя миниатюра из серии майя была сделана в технике цифровой графики. С натуралистичной точностью она передавала сцену жертвоприношения. Соплеменники, возведя руки к небесам, исступленно смотрели, как жрец разрезал живот лежащей перед ним женщины. Темно-алые фонтаны крови заливали каменного идола и окружающих людей. Жрец, запрокинув голову, криком превозносил богов. Вспоротая живьем женщина кричала от боли и ужаса. Она смотрела прямо на меня. Контуры ее лица и тела, вплоть до слегка удлиненной формы запястий, полностью повторяли мои.

В глазах потемнело. Стук сердца перерос в грохот ритуальных барабанов, голоса посетителей — в вой разгоряченной толпы. Под восторженные крики жрец вонзал нож в мое тело, и каждый удар отдавался пульсирующей болью в животе. Я чувствовала, как холодеют руки, слабеют ноги, как жизнь стремительно покидает меня вместе с остывающей кровью. Вот он — бесславный закат Юкатана. Вот оно — пророчество. Вот что увидела гадалка — мою скорую смерть!

Толпа ликовала. Раздались аплодисменты. Грянула музыка. Я вздрогнула. Это приглашенная фолк-группа начала свое выступление в фойе. Я метнулась к выходу и у дверей столкнулась с Цапелькой:

— Яна Сергеевна…

— Мне домой срочно… — бросила я на ходу.

Убежать!.. Спрятаться!.. Забыться!..

Это все — не правда. Случайный образ, созданный фантазией художника, игра воображения. Надо успокоиться. Все стабильно, никаких перемен. Права Эльвира — зачем такие перемены? Пусть все остается как есть. Ничего менять не надо. Сейчас приду домой и поговорю с ней.

Но на звонки и на стук в дверь соседская квартира отвечала тишиной. Я спустилась к себе и вскипятила чайник. Адская жара, а у меня озноб. Хорошо, что есть испытанный способ: добавить щедрую порцию коньяка в заваренный чай — согревает и успокаивает. Я допила исцеляющий напиток и снова поднялась к Эльвире. Но в квартире по-прежнему было тихо. И где это носит беременную женщину в поздний час, пускай даже вместе с мужем?.. Ладно, зайду завтра. Сегодня уже ноги не держат. Доплестись до кровати и отключиться.

Ночной кошмар разбудил меня еще до рассвета. Снилась меленькая девочка, которая пряталась в лесу. Ее ищут, зовут по имени, а она сидит в густом кустарнике и не выходит. Слышит, как взрослые выкрикивают имя, которым ее обычно называют: «Яна! Яна, ты где, отзовись! Яна!» — но не хочет на него откликаться. «Таяна. Я — Таяна», — упрямо повторяет девочка. Ей страшно, живот сводит от голода. Она плачет, но не выходит. Родительские голоса стихают, на лес надвигается темнота, и девочка остается совсем одна. Тут, позади, слышится шорох, будто кто-то осторожно крадется. Девочка оборачивается, видит, как раздвигаются ветки, и появляется бледное лицо с чудовищным оскалом. Высунутое жало-язык достает до ее руки, обвивает и тащит за собой.

Я вскрикнула и проснулась.

Таяна. Именно так я коверкала в детстве свое имя, приставляя еще один слог. Я уже неплохо изъяснялась, с нормальным произношением слов и звуков не было проблем. А вот имя… Родители долго не могли заставить меня правильно его выговаривать.

Яна. Последняя буква — первая буква. Начали с конца — пришли к началу. Круг замкнулся. Не хватает какой-то первой ступени, того, от чего можно было бы оттолкнуться, чтобы взлететь в небеса.

Сон не принес облегчения. Озноб сменился жаром, прибавилась тошнота и ноющая боль в животе. Градусник показал, что надо принять жаропонижающее и позвонить на работу, чтоб сегодня не ждали. И в таком состоянии не стоит отправляться с визитом к беременной соседке. Похоже, вчера на выставке при большом скоплении народа я подхватила какой-то грипп. В такую жару это вполне возможно. Да еще мои нервные перепады и близость месячных дают о себе знать. Ничего. Наглотаюсь таблеток, перекантуюсь денек, и до завтра пройдет.

Но к вечеру жар и боль в животе усилились. От тошноты ничего не помогало. Наверное, отравление. Меня шатало, внутри появилась мелкая дрожь. Не в силах ждать пока нагреется чайник, я выпила стакан теплой недокипяченной воды и вспомнила, что со вчерашнего утра не съела ни крошки. Чем же могла отравиться?.. Резкий позыв направил меня в туалет. От рвоты выворачивало наизнанку. Ничего, сейчас станет полегче…

Я сидела прямо на полу в ванной, прислонившись к прохладной кафельной стенке. Сердце бешено колотилось, в животе застряла тупая боль. А может, это самовнушение?.. Но я никогда не была настолько чувствительной, чтоб заболеть от картинки, какие ужасы она бы там ни изображала. Что там говорила Эльвира о страданиях?.. «Болезнь позовешь — и болезнь придет», — отозвались в голове слова гадалки. О, боже… Но я никого не звала!..

Надо встать. Стены и потолок все еще покачивались перед глазами. И пятно… Пресловутое мокрое пятно на потолке снова начало расползаться.

Нужно подняться к Эльвире и спросить, что они там опять делают с трубами?..

Сделав усилие и держась за стены, я кое-как вскарабкалась на этаж выше и позвонила в дверь. Близко подходить нельзя, чтоб никого не заразить. Я отошла немного назад, услышав, как щелкнули пружинки замка.

Дверь распахнулась — на пороге стоял Вадим.

От неожиданности меня качнуло, и я схватилась за стену.

— Яна?..

— Я… вы… А где хозяева?.. У меня пятно на потолке в ванной… Перекройте воду… Где Эльвира? Мне надо с ней поговорить…

Я с трудом подбирала слова. Обрывки мыслей скакали, как павианы на ветках. Что он здесь делает? Почему снял рубаху и светит своим загорелым торсом?.. Почему так темно и звенит в ушах?..

«Что с вами?..» — донеслось откуда-то издалека, и я ощутила как спина скользит по шершавой стене подъезда.

Туманная пелена смазывала силуэты и звуки. Я лежала лицом к небу, и сразу несколько солнц освещали меня. Жрец в белой одежде склонился над моим телом, вокруг обступили соратники. Жертвенный камень приятно грел спину. Жрец ловко орудовал блестящим ножом, разрезая мне живот. Я не чувствовала боли, только успокоение и благодарность. Это — прекрасный итог. Это — спасение! Отсюда — сразу на небеса. Эльвира уже там. Мы сможем, наконец, встретиться и поговорить. Она расскажет мне, как тоже стала жертвой. Жертвой заговора собственного мужа и Вадима. Он убил ее, я знаю. Дьявольское тату не обмануло… Мы обязательно найдем ее неродившуюся девочку, мы не дадим ей заблудиться в лесу… Теперь все будет хорошо…

— Бланк на нее выписывали?

— Да, вот — Кольцова Яна Сергеевна.

— Оформите все, как полагается и сообщите родственникам.

— Там ее муж ждет…

— Ну позовите.

Врач вышел в коридор, оставив дверь полуоткрытой, медсестра засеменила вслед. Через минуту в палате появился Вадим. Он остановился у изголовья кровати, затем, чуть откинув покрывало, осторожно присел на край.

— Можно?.. Как дела?

Его лицо выражало озабоченность.

— Не знаю, — я попыталась пошевелиться.

— Наркоз еще не вышел. Поэтому я рискнул присесть, — он улыбнулся. — Надеюсь, вы не будете больше драться.

— А что со мной?

— Вам вырезали аппендицит. Что-нибудь помните?

— Помню, что вы открыли дверь и…

— И очень вовремя. Доктор так сказал. У вас была высокая температура, бред. И вы сопротивлялись, пока я вез вас в больницу. Называли меня убийцей, даже изувечили лицо, — он усмехнулся и показал небольшую царапину на щеке.

— О боже… простите. Я… А что вы делали в соседской квартире?

— Моему другу с женой пришлось срочно уехать. Ей захотелось рожать не здесь, а на родине.

— На какой родине? В Румынии?

— Почему в Румынии? Тигран — чистокровный армянин.

— А… а я думала они цыгане…

— Нет… хотя бабка его жены то ли ведунья, то ли колдунья… Темная история. Он как-то вскользь обмолвился, что детей долго не было, а потом бабка помогла. А я искал квартиру для дочери, для Ириши. Тигран и предложил. Вечером я зашел проверить все ли в порядке… Да, с водопроводом обещаю разобраться.

— Так с Эльвирой все хорошо?

— Надеюсь. А вы-то как?

— Вроде в норме…

— Простите, пришлось назваться вашим мужем, чтоб пустили в палату. Я должен был убедиться, что все нормально. Завтра уезжаю в командировку. Доверяю заботу умелым ручкам Цапельки, вы же теперь соседи!

О, да. Это, пожалуй, самая веселая новость.

После недели больничных мытарств я вернулась домой. Цапелька добросовестно заглядывала ко мне, приносила фрукты и витамины, регулярно передавала приветы от папы. Говорила, что его командировка затянулась, но он обязательно навестит меня по приезде.

Еще, по ее словам, вызванный слесарь не ограничился аргументом: «Ну, что ж вы хотите, барышня, дом-то старый». Он осмотрел трубы со всей возможной тщательностью и высказал предположение, что если какое-то время водой не пользуются, как и происходит при смене жильцов, то система «ссыхается». Потом, когда включают воду, поначалу, протекает, пока снова «хорошенько не намокнет и не разбухнет». Такая расплывчатая версия убеждала меня только в одном — ремонт неизбежен.

Прошла еще неделя перед тем, как мы вновь увиделись с Вадимом. Он принес конфеты, я предложила чай. Шрам на теле еще ныл, но это не мешало мне уверенно передвигаться по квартире.

— О! Да вы порхаете как бабочка!

— Скорее, как подстреленная птичка.

— Ну, это пройдет. Ваши небеса еще позовут вас. А кто такая Таяна?

Я поежилась.

— Вы о чем?

— А вы в бреду все время повторяли: «Таяна, Таяна». Прямо, как заклинание.

— А… Я себя так в детстве называла.

— Да? Таяна. Красиво. А вы знаете, что в переводе это означает «тайна». Значит, вам еще предстоит себя разгадать.

Засвистел чайник. Я встала, чтобы выключить его. Вадим сидел ко мне боком и открывал коробку с конфетами. Черно-серый лик чужеземного бога, дразнясь высунутым языком, не сводил с меня глаз. Я подошла сзади, и положила руки Вадиму на плечи. Он замер. Наклонившись, я прикоснулась губами к едва заметному следу царапины на лице.

— Спасибо… — прошептала на ухо.

Вадим медленно повернулся и усадил меня на колени. Наши губы сомкнулись. Мне отчаянно хотелось впитывать каждой порой горьковато-мятный запах и шероховатость его щек, проникать в глубину мягкой густоты губ, жалом-языком затрагивать самые тонкие и трепетные струны, вызывая мятеж в душе. Я пила Вадима, словно нектар, внезапно подаренный солнцем на колючем песке берегов далекого, почти недосягаемого океана.

Никаких тревог, никакого стыда. Не важно, сколько будет штормов или штилей. Я не зову перемен. Не важно, сколько это продлится: быть может — день, быть может — всю жизнь. Я наслаждаюсь бесконечным мигом единения с собой, единения с миром, единения с моим майянским богом, имя которому — тайна.