Глава 16

Глава 16

Всё, что радостно, чисто, прекрасно,

Что живёт в задушевных мечтах,

Всё сказалось так просто и ясно

Мне в чарующих этих очах.

Не могли бы их тайного смысла

Никакие слова превозмочь...

Словно ночь надо мною нависла,

Светозарная, вешняя ночь!

(К. Р.)

К приезду Наследника Российского престола в Датском королевстве готовились весьма основательно. Его Величество лично осмотрел все приготовления — и блюда для праздничного стола, и дорожки в саду, утопавшем в это время года в розах, и даже приготовленные для женской части своей семьи парадные платья. Семья тоже вся в сборе: Её Величество отдаёт последние распоряжения слугам, Фредди уже затянут в военный мундир и теперь бесцельно ходит по залам дворца, изо всех сил пытаясь сменить скучающий вид на представительный, младшие дети всецело на попечении гувернантки. Минни… а где же Минни?

— Ma chère[1], ты не видела Минни?

— Я — нет. Слуги говорят, с утра уехала кататься, — ответила королева Луиза, понизив голос: ей такое поведение дочери казалось ужасно стыдным.

Король тоже покачал головой, но потом успокоился: приезд Его Императорского Высочества ожидался ближе к вечеру, Дагмар ещё успеет показать себя в лучшем виде.

Экипаж, посланный за Цесаревичем в копенгагенский порт, въехал в ворота загородного дворца Фреденсборг. Естественно, со свитой — целый поезд. Его Высочество, щурясь на августовское солнце, шагнул из кареты на нарочно постеленную по такому случаю красную дорожку. Пошли положенные приветствия, поклоны и церемонии, во время которых королева Луиза всё искала глазами так и не вернувшуюся Минни и впервые в жизни приняла серьёзное решение выпороть её как следует, как только та вернётся.

В самом неудачном месте приветствия были прерваны цокотом копыт по гравию одной из садовых дорожек. Все присутствующие, включая Цесаревича, обернулись на этот звук. Тоненькая девушка в костюме-амазонке, ловким движением натянув поводья, остановила взмыленную рыжую лошадь и спрыгнула на землю грациозно и непринуждённо. Но у всех наблюдавших за этой сценой всё равно на мгновение душа ушла в пятки.

— Простите меня, пожалуйста, за опоздание! Как неловко получилось! — Девушка присела в изящном книксене. Во всей её позе было столько искреннего раскаяния в своей оплошности, что сердиться на неё всерьёз никто не смог бы, даже если бы очень захотел.

— Моя вторая дочь, принцесса Дагмар, — вежливо представил девушку Христиан Девятый. — Минни, это Наследник Российского престола, Его Императорское Высочество Цесаревич Николай Александрович! — все эти титулы и даже длинное русское отчество он выговорил без единой запинки.

— Очень приятно познакомиться с Вами, Ваше Императорское Высочество! — К нему протянулась рука в белой перчатке, из-под вуальки на шляпе глянули бойкие тёмные глаза, и Никс понял, что не ошибся. Естественная, застигнутая врасплох, пахнущая лошадиным потом, а не французскими духами, она была ещё очаровательнее, чем на фотографиях. Дурацкий этикет, который предписывает поцеловать только руку!

Минни отпустили переодеться и привести себя в порядок, а остальные стали пока рассаживаться за большой стол. И здесь впервые в жизни Цесаревич почувствовал, что невероятно устал от торжественных приёмов и пышного церемониала. Раньше это нравилось ему, было приятно ощущать себя в центре внимания. Теперь хотелось взять Минни за руку и убежать с ней куда-нибудь в рощу, подальше от всех, и там всласть наговориться обо всём, что только есть на душе самого заветного и дорогого. Поэтому Никс невежливо ёрзал на стуле и выглядел нетерпеливым.

Минни вернулась, в изящном платье в мелкую розовую клетку, с приколотой к причёске розой. И Никс отметил про себя, что так тоже очень красиво. Но, пожалуй, если бы он сначала увидел её такой, мог бы ещё и передумать. А поскольку в их самую первую встречу она была настоящей, тоже без церемоний, то он уже знал, что вся эта благовоспитанность — наносная. Потому что так полагается. И это — умение делать что положено, оставаясь при этом собой — тоже пошло ей в плюс в его глазах. Ценное качество для будущей Императрицы!

Потянулись беззаботные дни во Фреденсборге — с пирами, балами, увеселениями на свежем воздухе и множеством свободного времени на прогулки. Никса уже воспринимали как своего; официального объяснения между молодыми ещё не было, но всем всё было ясно без слов и на них смотрели как на жениха и невесту. Дагмар смущалась как девочка и в то же время цвела от счастья, и хотелось без конца целовать её большие озорные глаза с едва заметной грустинкой и всегда смеющийся рот. Что Никс и позволял себе в те редкие минуты, когда молодым удавалось убежать хоть на немного от вездесущего взгляда строгих воспитателей.

— Вы любите море? — поинтересовалась Минни в одну из таких прогулок.

— Пожалуй, — ответил Николай Александрович, чуть раздумав. — Я люблю всё бескрайнее. Но я родился почти у моря, и прожил до сих пор в Санкт-Петербурге, изрезанном реками и каналами, утекающими в море. Поэтому немножко приелось...

— Я тоже всю жизнь прожила у моря — и не приедается! И — да, Вы очень верно заметили про бескрайность. Когда стоишь на берегу моря, чувствуешь его могущество, мощь.

— А Вы, как я успел заметить, любите верховую езду...

— Да. Когда скачешь галопом и ветер приятно овевает лицо, можно хоть на секунду забыть о том, что твой отец — король.

— Вам не нравится, что Ваш отец — король?

— Нет, отчего же, я очень довольна этим. Не хотела бы быть бедной. И потом, если бы мой отец не был королём… — Минни густо покраснела, — … мы с Вами, скорее всего, не встретились бы.

Она каждый раз так трогательно краснеет, когда речь заходит о любви, что хочется обнять её крепко. Кстати, почему Минни? Тоже очень милое прозвище, но очень детское. Как же её называть? Дагмар? Не по-русски. Мария! Это её первое имя и, скорее всего, его она и получит, когда примет православие. А кроме того, так зовут его мать и сестрёнку, поэтому вдвойне приятно, что и её зовут так.

На Лазурном берегу, в Ницце, в маленькой комнатке дворца, где она проживала в то время, надеясь хоть немного излечиться от своей болезни, уже собираясь ко сну, в накинутом на ночную рубашку пеньюаре и без причёски, хрупкая чахоточная женщина читала письмо:

«…Если бы Ты знала, как я счастлив: я влюбился в Dagmar. Не бойся, что это так скоро, я помню твои советы и не могу решиться скоро. Но как же мне не быть счастливым, когда сердце говорит мне, что я люблю её, люблю горячо… Как мне описать её? Она так симпатична, проста, умна, весела и вместе застенчива. Она гораздо лучше портретов, которые мы видели до сих пор. Глаза её говорят за неё: такие добрые, умные, бойкие глаза».

Императрица читала и перечитывала эти строки, смахивала платком слёзы и часто, широко, благодарно крестилась на озарённый маленьким огоньком лампады тёмный образ Богоматери.

Через несколько дней, когда наедине в роще заветные слова уже были сказаны не раз и не два, должно было состояться официальное сватовство. За большим столом, щедро уставленным всевозможными яствами, встав и подняв бокал с шампанским, Его Высочество сказал:

— Ваше Королевское Величество, — кивнув королю. — Ваше Королевское Величество, — кивок королеве, — Позвольте попросить у Вас руки и сердца Вашей дочери!

Королева Луиза — может быть, нарочно поставленным жестом, а может, и вполне искренне — промокнула глаза платком. Король Христиан Девятый одобрительно кивнул и ответил:

— Решение этого вопроса мы всецело предоставляем нашей дочери. Как она захочет, так и будет.

Дагмар тоже поднялась со своего места и, застенчиво опустив голову, скромно ответила:

— Я согласна!

Звякнули бокалы. Едва все присутствующие сделали по глотку, как командир яхты «Штандарт», на которой прибыл Цесаревич, воскликнул:

— Горько!

— Что? — переспросил король. Он страшно взволновался, что слуги подали горькое вино и готов был уже приказать принести другое. Но Никс, страшно конфузясь и метая в сторону командира "Штандарта" испепеляющие взгляды, пояснил Его Величеству, что по русской традиции вино считается горьким до тех пор, пока жених не поцелует невесту.

Душа ушла в пятки. Дурак этот командир яхты, что ли? Вот так вот взять и одним махом всё испортить! Но королева Луиза ответила невозмутимо:

— Так в чём же дело? Поцелуйте её!

Одно дело — тайком, украдкой в роще, где никто не видит. И совсем другое — здесь, у всех на виду. «Господи, спасибо Тебе за счастье, за то, что Ты всё устраиваешь так мудро!». Поцелуй. Аплодисменты. Поздравления, музыка, пальба и звон бокалов. Никс ловким движением выудил из-за пазухи бархатную коробочку и протянул её невесте.

Минни открыла — в ней лежало жемчужное ожерелье. Как замечательно! Конечно, влюблённые умеют читать мысли друг друга, но ведь это он покупал заранее — как же он догадался, что жемчуг — её любимый камень? А может, он только в эту минуту и стал её любимым камнем? Отныне и навсегда никаких других драгоценных камней принцесса Дагмар не носила.

В тот же день приехавший с Цесаревичем протопресвитер Иоанн Янышев начал давать принцессе первые уроки Закона Божиего и русского языка.