Глава 2

Глава 2

И глаза у тебя улыбаются,

И презрительно морщится нос.

Ведь у взрослых ума не прибавится,

Если к ним относиться всерьёз.

(Л. А. Филатов)

По бесконечным анфиладам Жёлтого дворца уверенной походкой шёл удивительный человек. Весь в чёрном, некрасивый, согбенный и длинноносый, он казался нахохленным вороном, по нелепой случайности залетевшим в резиденцию наследного принца. Только глаза его светились, но выражение лица было столь сосредоточенно, что эти ясные глаза никак не красили общего впечатления. Человек шёл вперёд; со стороны могло показаться, что он смотрит себе под ноги, но на самом деле взгляд его был обращён куда-то внутрь него, в его собственные мысли и ощущения. Судя по одежде, человек этот был беден, но несмотря на это роскошь дворца совершенно не занимала его внимания. Впрочем, скорее всего, он её просто не заметил.

Где-то вдалеке хлопнули двери, и в противоположном конце коридора показалось странное существо: снизу, на полу — руки в розовых рукавчиках с аккуратными кружевными манжетами, чуть выше — сумбур из сбившихся вместе юбок, а вверх торчат длинные ноги в белоснежных чулках и очаровательных туфлях с пряжками. Существо поравнялось с фигурой в чёрном и вдруг, кувырнувшись через себя, оказалось симпатичной чуть курносой девочкой на вид лет двенадцати (на самом деле, через два месяца ей должно было исполниться пятнадцать). Она мгновенно залилась краской и, присев (показав при этом верх изящества), сказала приветливо, почти скороговоркой:

— Простите меня, пожалуйста, герр Андерсен!

<рис. Etrangerre>

— За что, Ваше Высочество? — удивился прославленный сказочник. — Это Ваш дом, и Вы вольны вести себя здесь, как Вам заблагорассудится.

— Нет-нет, в обществе великого сказочника так себя вести не подобает, — сказала юная принцесса очень серьёзно.

— Ну как Вам угодно, Ваше Высочество. Но Вы ничем не оскорбили моих чувств.

— Папа пригласил Вас сегодня читать нам Ваши дивные сказки? — осведомилась девочка потрясающе светским тоном.

— Совершенно верно, Ваше Высочество.

— Как это замечательно! Мне совершенно не терпится услышать какую-нибудь Вашу новую сказку.

— Вы обязательно её услышите, Ваше Высочество, только после ужина.

Минни (так по-домашнему называли эту девочку в кругу семьи) покорно кивнула. Она вообще была очень обязательной и послушной. В обществе. Но, выпутавшись из-под надзора гувернантки, с удовольствием позволяла себе невинные шалости — например, ходить на руках или бегать взапуски с братьями по бесконечным коридорам дворца. Во всяком случае, так было в детстве. Сейчас ей было почти пятнадцать, её любимая старшая сестра Александра была уже не только конфирмована, но и помолвлена, а значит, пора было вырастать, потому что пройдёт ещё полгода-год, сестра выйдет замуж — и тогда старшей девушкой в семье останется она, Минни. Или, как её официально именуют, принцесса Дагмар. На самом деле у неё было целых четыре имени — Дагмар было последним в компании Марии, Софии и Фредерики — но так уж вышло, что чаще всего принцесса звалась именно этим именем. Оно ей нравилось: во-первых, в королевской семье этого имени не было аж с тринадцатого века, а это же очень-очень давно и очень-очень красиво и героически (принцессе преподавали историю родной страны, и это был один из её любимых предметов). Во-вторых, значение: «утренняя заря» или «дочь утра». Ну разве не замечательно?

Итак, нужно было вырастать. Показывать хороший вкус, воспитанность, такт. Минни ещё не отдавала себе отчёта, что быть взрослой и гостеприимной у неё получается гораздо очаровательнее, чем ей кажется. По крайней мере, когда она пригласила герра Андерсена разделить с ними ужин, он был так заворожён её шармом, что не посмел отказаться.

За ужином принцесса Дагмар ничем, кроме ярко горящих глаз, не показывала своего нетерпения. Они с Вилли, как обычно, сидели рядом (Минни была рада, что ей уже позволили садиться за «взрослый» стол: обычно это делали после конфирмации, но ей разрешили раньше) и умело разговаривали взглядами. Среди всех своих братьев и сестёр Минни была любимицей, и в тех случаях, когда нельзя было по-другому, эта компания изобрела свой особый язык. Поднятые брови обозначали удивление, наморщенный лоб — неодобрение, едва заметное подмигивание одним глазом — что-то вроде «а это мысль!». При помощи этого нехитрого шифра братья и сёстры иногда вели за обеденным столом целые беседы.

Самый старший брат, Фредди, девятнадцати лет от роду, учтиво поинтересовался у сказочника, как тому нравится ужин.

— Благодарю Вас, это самый вкусный ужин, какой я когда-либо ел.

Сероглазый взгляд Фредди натыкается на темноглазый — Минни. У последней смешно сморщен лоб (у неё вообще потрясающая мимика). Что ей не нравится? Церемонность? Правильно, ему тоже не нравится — ведь герр Андерсен давным-давно ходит к ним читать сказки, мог бы уже не стесняться сказать правду, что бульон немного пересолен, а бланманже недостаточно загустело. И всё это — только глазами, без единого слова. При должном мастерстве получается отлично. Фредди, слегка приподняв свои длинные густые брови, интересуется у Минни, отчего та вдруг погрустнела. Та косится на герра Андерсена. Фредди кивает. Он понял: сестра расстроилась из-за того, что вдруг осознала, что их любимый сказочник просто никогда раньше не пробовал такого бульона, а о бланманже, наверное, даже и не слышал. Дагмар вообще никак не могла привыкнуть к тому, что на свете существует бедность. Ей было всего пять лет, когда отца провозгласили наследником Датского престола, она не помнит, как скромно они жили до этого. Впрочем, их и сейчас не балуют, ибо скромность — одно из главных качеств хорошего христианина, вне зависимости от положения, которое он занимает; но сейчас у них хотя бы есть этот дворец, и бульон с бланманже и ростбифом на ужин. А Минни каждый раз, столкнувшись с бедностью, ужасно расстраивается: ей всё хочется, чтобы весь мир был счастлив. К четырнадцати годам она уже почти доросла до понимания того, что так не бывает, но эта мысль тоже огорчала принцессу, поэтому возвращаться к ней она старалась возможно реже. Дагмар вообще в свои неполные пятнадцать любила додумывать мысли до конца, биться над ними, рассуждать, находить оправдания и объяснения тому или иному нелогичному с её точки зрения явлению; но неприятных мыслей и впечатлений она вообще не любила (а кто ж их любит!) и предпочитала изгонять из своей головы раз и навсегда.

Весь этот бурный диалог глаз происходил под вопросительным взглядом матери, принцессы Луизы, снисходительно ласковым — отца, наследного принца Христиана, и строгим — старшей сестры. Заметив неодобрение на лице своей старшей дочери, наследный принц попросил:

— Аликс, может быть, ты сыграешь нам что-нибудь?

Принцесса Александра послушно села за фортепиано и заиграла весёлую мелодию. Она и сама непрочь была прямо сейчас пуститься в пляс, но родителям и гувернанткам удалось привить своим воспитанникам чувство такта и чёткое понимание того, что можно и чего нельзя делать в той или иной ситуации. Правда, принцессе Луизе иногда казалось, что её вторая дочь усвоила эти уроки несколько лучше, чем старшая, но Аликс тоже была верхом воспитанности. Минни со своего места подмигнула Фредди и Вилли. Это значило, что ей понравилась та изящная манера, с которой Папа снял возникшее напряжение. А что, собственно, не так? Разве они шумят или кидаются друг в друга хлебными мякишами, как раньше? Нет, всё спокойно, со стороны даже очень благопристойно выглядит.

Но вот долгий церемонный ужин наконец-то закончился, и можно было идти в Большую залу слушать сказку. Вообще-то четверо старших детей считали, что уже выросли из того возраста, когда дети обычно любят сказки, но они любили сказочника и его манеру. А кроме того, и истории у него были всё больше серьёзные, для любого возраста. Мама считала эти вечерние сказочные сеансы очень важным делом в воспитании из своих детей хороших христиан и просто добрых людей.

Все дети расположились перед жарко натопленным камином (в Копенгагене в середине сентября обычно прохладно), гувернантка привела младших — Тиру, которой через восемь дней должно было исполниться девять, и почти четырёхлетнего Вальдемара, герр Андерсен вышел на середину и принялся рассказывать наизусть собственную недавно сочинённую сказку. Называлась она «Подснежник».

В пылу рассказа лицо старого сказочника оживало и становилось почти прекрасным. Даже Минни, любившая всё красивое и огорчавшаяся от малейшей дисгармонии, считала его в такие моменты чуть ли не самым красивым из всех людей, каких она когда-либо видела. Когда он дошёл до слов «У старшей дочки, прелестной молодой девушки, — она уже была конфирмована — был друг сердца; он тоже был конфирмован и теперь проходил курс наук», Дагмар украдкой посмотрела на сестру. Та слушала сосредоточенно, не позволяя себе отвлекаться. У Александры тоже был друг сердца — английский наследный принц Берти — и оба давно уже были конфирмованы, и он действительно заканчивал своё обучение. Ещё немного — и птичка выпорхнет из гнезда. И Минни будет грустно и радостно одновременно. Но больше радостно — потому что Аликс станет королевой (не сейчас ещё: мать жениха, королева Виктория, держится так, как будто жить планирует как минимум лет сто; но рано или поздно), выйдет замуж по любви, да и до Англии по морю совсем близко, так что с сестрой они по-прежнему смогут видеться часто. Что же здесь грустного? А всего через два месяца самой Минни исполнится пятнадцать, значит, на будущий год и ей предстоит пройти обряд конфирмации (наверное, на Рождество — такие вещи обычно стараются приурочить к какому-нибудь празднику, а Рождество ближе всего ко дню её рождения), а там глядишь и ей найдётся какой-нибудь жених. Молясь перед сном, Минни попросила Бога, чтобы достойный кандидат на её сердце нашёлся поскорей, а уже сквозь сон попыталась представить себе, каким он будет. Красивым, начитанным, любящим детей, лошадей, цветы и море (всё то, что обожала сама Дагмар), а главное, весёлым и с непревзойдённым чувством юмора. И, уже совсем засыпая, Минни дала самой себе обещание, что будет очень его любить.