33. Обманчивое спокойствие

Рим тщательно готовился к Играм. Из Этрурии и Великой Греции пригласили лучших танцовщиц и танцоров. От всех италийских народов созывались певцы и рассказчики. Финикийские и пунические мимы и фокусники тоже начали стягиваться в Рим к началу Игр. А вместе с ними и всякая шушера: воры, шлюхи, нищие, мошенники. Но в целом даже расходы по подготовке Игр сейчас шли на пользу Риму, который продолжал богатеть.

Квинт вынужден был мотаться между Римом и Склоном. К Склону он прикупил ещё пару соседних наделов, но почему-то при этом лицо у процветающего плебея было несчастным. На одном из новых наделов обосновался лагерь сообщества вольских учеников, другой практически полностью прихапали жёны и Медония (друидка Медб). Они попросили выстроить там домик, купили, чтобы хозяйничать в нём, немую рабыню и частенько обретались там, не подпуская никого из мужчин (правда, со своими малолетними детьми и с тремя девочками, младшими дочерьми из семейств Волков: Терцией, Спурией, Петрой). Квинту они отговаривались тем, что на участке много лечебных трав и что Медония передаёт им и девочкам-ученицам тайные рецепты снадобий и тайные способы лечения.

Вольски, которых стало уже пятнадцать, по согласованию с Квинтом, Сильвием и двумя друидами: Ларом Друидием Луллием (Ллуэллином) и Серторием Друидием Мастариксом (Мастаригом) — взяли своему сообществу имя Рысей. Друиды предупредили, что рыси — гораздо более коварные и своенравные твари, чем волки, но трудность задачи подружиться с рысями не отпугнула вольсков, и первые шаги к этому они уже сделали.

Маний Туллий, один из лидеров Рысей, пригласил в Анций Медонию Друидию, и та отобрала двух вольских девочек в дополнение к трём римлянкам.

Как говорили римляне, Лупернала настигла кара богов. Он заболел отвратительным недугом: вшивой болезнью. Слава о друидах-врачевателях уже разнеслась по Риму, и Тит Титурий послал к ним своего раба с богатыми дарами. Но друиды подношений не взяли, сказав, что грешник должен сначала очиститься и помолиться неведомому Богу, и лишь затем они смогут его лечить. Титурия перекосило, поскольку буквально во всех тяжких грехах он был виновен. Но, поколебавшись дня три, и будучи дальше не в силах выносить медленное гниение и съедение заживо, он решился.

Для тяжелобольных было разрешено пройти очищение после молитвы, но покаяться в своих грехах обязательно и публично. Народ собрался слушать покаяние Лупернала. Тот начал с того, что по его знаку на алтарь вывалили кучу золота и драгоценностей.

— О великий и могущественный Бог, имя которого не может быть ведомо людям! К тебе, высочайшему, прибегает ничтожнейший из квиритов Тит Титурий Лупернал! — начал ростовщик и сводник свою исповедь и молитву. — Грешен я и недостоин просить Тебя, всемилостивого, и надеюсь лишь на милость Твою и молю Тебя спасти мою душу и тело, о высочайший! Я даю обет никогда не почитать никаких других богов и после выздоровления поставить Тебе храм.

Квинту хотелось смести с жертвенника нечистые приношения и в гневе прогнать «кающегося мытаря». Но резкая боль в голове остановила его. А Луллий хладнокровно расчистил часть жертвенника и возжёг благовония.

Лупернал каялся в блуде, в насилии, в ростовщичестве и даже в убийствах. Квинт почувствовал, что народ заворожённо слушает это покаяние, а Тит уже чувствует себя героем дня и перечисляет свои грехи со всё большей гордостью, не переставая плакать и восхвалять неведомого Бога. Но вдруг Лупернал посинел, захрипел и умер прямо у алтаря.

— Наш Бог покарал нераскаянного грешника, кощунника и льстеца, который пытался Его подкупить! — возгласил Луллий.

Народ был восхищён ещё одним свидетельством силы нового Бога. В тот же вечер Квинт спросил Луллия:

— Необычно пахло воскурение. Ты что, туда яда подложил?

— Нет, не совсем яда, — улыбнулся Луллий. — Снадобья, которое может взорвать изнутри сердце и мозг лгущего и надмевающегося.

А у Квинта вновь начались тяжёлые мысли: допустимо ли такое? И что делать с подношениями, ведь все религии начинали разлагаться, как только храмы и монастыри становились озабочены стяжательством. В данном случае выход нашёлся простой: на пожертвованные деньги построить приют для не поднятых отцами детей. Когда семья Лупернала попыталась потребовать возврата денег, Квинт ответил просто: «Разве неведомый Бог не избавил его от болезни?» Консул согласился с этим доводом.

Когда обе жены были на своём участке, они по очереди приходили на ночь к Квинту. Медония, хотя и смотрела с восхищением на Фламина, никаких поползновений не предпринимала. Иногда она вступала в связь с кем-то, чаще всего с тем. Кого в данный момент врачевала. Когда Квинт пожелал выдать её замуж, она объяснила, что целительницы-друидки дают строжайший обет безбрачия, потому что для исцеления иногда может потребоваться полюбить борющегося с болезнью или раной. Но однажды случился эпизод, вошедший затем в легенды сообщества.

Поскольку у Сиянии были месячные, Порция несколько ночей подряд приходила к Квинту. Когда Сияния наконец-то очистилась и пришла к мужу, там уже ждала Порция.

— Сегодня по очереди моя ночь! — гордо заявила римская жена.

— Но ведь я четыре своих ночи уступала тебе, — растерялась Сияния.

— Веди себя скромнее, наложница! — вспылила Порция и сразу же почувствовала, что допустила грубую ошибку, но от этого ещё больше распалилась на соперницу и на мужа, который не принимал никакого решения.

Сияния ответила ошибкой на ошибку. Она истерично завизжала:

— Ты плебейка, а я царская дочь! Ты сына родить ему не можешь, а я уже двух принесла! Он больше любит меня, чем тебя!

Неизвестно, что было бы дальше, но тут рядом с разгневанными дамами выросла невысокая и уверенная в себе русая Медония.

— Раз вы не можете поделить мужа и наносите ему душевные раны, я на эту ночь забираю его себе, чтобы исцелить то, что вы, ревнивицы, навредили.

Обе жены с гневом посмотрели на неожиданную соперницу а затем на мужа, которому принадлежало последнее слово. Квинт улыбнулся, взял Медонию за руку и со словами: «Принимаю твою помощь, прекрасная целительница», ввёл её в свой домик. Обескураженные жёны сразу помирились и побрели к себе на участок, перемывая по дороге косточки Медб.

Квинт ожидал неистовой страсти. Страсть была. Но главным образом Медб учила его, как обходиться с женщиной, причём давала советы и показывала приёмы разные для темпераментной Порции, которой необходима прежде всего сила и интенсивность объятий, и для нежной Сиянии, которой нужна длительная гармоничная ласка. Утром объединённые силы соперниц выстроились у входа, но Медония их обезоружила.

Она выбежала из дома нагой и стала кататься по холодной росе, подначивая женщин:

— Лучший способ омолодиться и сделать кожу мягче. Но вы ведь неженки и не осмелитесь на такое.

Первой сорвала одежду и стала принимать ванну из росы, душистых трав и цветов Порция. За ней последовала Сияния. Ученики любовались и выкликали здравицы. А затем, омытые и прекрасные, три женщины: мощная, фигуристая, черноволосая, черноглазая, смуглая Порция, тонкая, изящная, нежная, беленькая, светловолосая, сероглазая Сияния, маленькая, крепкая, золотокожая, острогрудая, кареглазая шатенка Медония — взялись за руки и стали кружиться вокруг Квинта, как были нагими, смеясь.

— Три грации, — раздался чей-то голос.

— Нет, три богини, — возразили ему.

Кто-то бросил Квинту красивое краснобокое яблоко. Женщины смотрели на него, не переставая кружиться. Квинту хотелось отдать яблоко Медонии, но он нашёл лучший выход: съел его сам. Женщины расхохотались, довольные, что другой не отдали предпочтение, и быстро оделись. А ученики призадумались и вечером Теренций вдруг спросил:

— Нагие танцовщицы или рабыни всегда вели себя так, чтобы соблазнять мужчин. А сегодня нам показали, что женская нагота и добродетельное поведение совместимы. Неужели совместимы также нагота и целомудрие?

— Если нет добродетели и целомудрия в душе, то никакие одежды и запоры не предохранят от блуда, — отрезал Квинт. И, вспомнив о том, что было принято в совсем другом мире (не в том, который он оставил, и не в этом), добавил:

— Нагота — одежда вашей души. И главное в том, какова душа и как вы себя ведёте. Вы видели такие платья женщин, которые специально созданы для соблазна. Если её душа жаждет завлекать, то любая её одежда будет для этого предназначена. Если женская душа добродетельна и целомудрена, то женщина не наденет одежду шлюхи, и нагота её будет столь же чиста, как скромное платье.

После этого девочки и женщины иногда занимались спортивными упражнениями вместе с Волками и Рысями. А затем Медония как-то позвала Квинта на женский участок, и там он увидел тайную друидскую женскую гимнастику. Это были не статические позы йогинь. Медленные плавные движения, исключительно привлекательные и провоцирующие мужчину перетекания из одной скульптурной позы в другую.

— Те девочки, которые посвятят себя целительству или семье, смогут давать своим мужчинам одновременно телесную радость и духовное соединение. Те, кто посвятят себя страсти, смогут давать им высшую возможную телесную страсть и тем самым закалять и испытывать их дух, достойных поднимать на свершения и подвиги, а недостойных своевременно низвергать. Те, кто посвятят себя целомудрию, не будут страдать фантазиями по поводу того, от чего добровольно отказались, — пояснила Медб. — Но ты видишь, что сюда можно допускать лишь полностью духовно подготовленных мужчин.

Павлу Канулею и Квинту выпало ещё одно серьёзное испытание. Павла пригласили к себе герники, которые хотели познакомиться с неведомым Богом. Пока Павел воздвигал и освящал алтарь, умер его прадед, старейший в их большой фамилии: Гай Канулей Древний. Отец семейства и все другие его почтеннейшие члены решили, что похороны будут недостойны без гладиаторского боя. До этого уже было несколько боёв, но что-то останавливало Квинта от прямого вмешательства, он лишь продолжал клеймить гибельный обычай в своих проповедях.

Павел, примчавшись на похороны, по праву члена семейства воспротивился гладиаторскому бою. Разгневанный отец хотел принести сына в жертву неназываемым подземным демонам. По римским законам он имел это право: отеческая власть. И тут Квинт бросил вызов своему другу Гнею Канулею:

— Ты ведёшь себя как трус! Если ты хотел защитить душу деда от демонов, почему ты сам не вышел на бой? Я готов биться с тобою не как гладиатор с гладиатором, а как свободный гражданин со свободным гражданином, чтобы Фортуна и оружие решили, кто из нас прав!

Обычая поединков между гражданами среди латинов не было. У вольсков такое встречалось. Собравшиеся граждане зароптали:

— Ты, Фламин, нас в вольсков обратить хочешь?

— Я ещё раз заявляю, что обычай гладиаторских боёв грешен, мерзок и труслив. Обычай поединков честен и благороден. Гней, вбей мои слова мне в глотку, если я неправ!

Взбешённый Гней Канулей принял вызов, но вся семья бросились его успокаивать.

— Бой будет нечестным, если ты выйдешь сам. Любой из нас может тебя заменить. Даже Павел готов драться.

Но, обсудив между собою, Канулеи решили, что сражаться ученику с учителем неприлично, и выдвинули старшего сына Гнея младшего. Противник был настоящим богатырём. Но Квинт был уверен в себе, хотя некоторые ученики также пытались заменить собою учителя.

Никакого равенства в оружии не предполагалось. Каждый из сражающихся снарядился, как он пожелал. Гней младший надел бронзовую кирасу и поножи, железный шлем, взял медный овальный щит, два дротика, копьё, меч и кинжал. Квинт надел свой бронзовый доспех, кожаный шлем, вооружился боевым посохом, мечом и кинжалом, на спину повесил на всякий случай маленький круглый щит.

Первый дротик Квинт отбил посохом. От второго уклонился. Он не хотел убивать Канулея, но Судьба вознамерилась сразу показать, на чьей стороне правда. Сильнейший удар посохом переломил основание черепа. Парализованный противник упал. Рана была безусловно смертельной.

К поверженному бросились Мастарикс и Медония. Медония взглядом отослала Мастарикса и стала воздействием на энергетические точки и пением заклинаний снимать боль. А Квинт, невзирая на её осуждающий взгляд, наклонился к умирающему и громко сказал:

— Иди в лучшие миры, Гней Канулей! Ты почитал своих богов, но Путь свой ты прошёл до Предназначения. Ты показал всем, что гладиаторские бои — неправедны и недопустимы. Ты вышел без колебания на смертный бой, доблестно сражался в последнем бою, и даже то, что дрался ты за неправое дело, полностью смыто твоей смелостью и твоей честной смертью. Души тебя и прадеда Гая теперь под защитой неведомого Бога. Он отбросил с их посмертных путей подземных демонов-чертей, и даже олимпийцы и сам Фатум не смогут воспрепятствовать их подъёму в лучшие миры. Ты достойно выдержал испытание, предназначенное тебе в этой жизни. Иди теперь к новому, в лучшей!

Глаза Канулея прояснились, он улыбнулся. И вдруг Медония сказала:

— По-моему, ты, Гней, хочешь уйти, служа неведомому Богу. Если так, моргни два раза.

Умирающий моргнул дважды. И Квинт принял у него присягу клиента Бога Единого, произнеся её шёпотом и требуя после каждого предложения подтверждения морганием глаз. После этого отец обратился к Квинту:

— Я тебя прощаю, друг мой! Помоги душе сына уйти.

Квинт хотел было сказать, что он уже помог, но понял, что имел в виду Гней старший, и сказав умирающему: «Прощай, друг, сын друга и брат ученика!» — вонзил кинжал в сердце раненого.

В тот же вечер Гней Канулей пришёл к Квинту и попросил его принять в клиенты Бога Единого всю семью Канулеев. Квинт решительно заявил:

— Всю семью не могу. Тебя, если ты твёрдо решил не просить благ ни у кого, не молиться и не поклоняться никому больше, не разглашать, кому ты служишь, приму. Остальных будешь принимать вместе со мной и своим сыном по мере того, как они станут готовы.

Так что начали в Риме появляться семьи почитателей Бога Единого. А Квинт почувствовал, что религиозная часть его миссии почти завершена, но осталось в других областях ещё выше крыши.

Павла соблазнила Оппианния. Поскольку она была до соития невинной девушкой и происходила из хорошей семьи плебеев, Павел решил честно жениться на ней на алтаре Бога Единого. Но Квинт велел им вступить в брак по обычному обряду: поглядев на невесту, он почувствовал, что верности и искренности в ней маловато. Так что был создан ещё один прецедент: слуги Бога могут соблюдать обряды римских богов, если это необходимо по закону.

На ясном небе появились предвестники непогоды. Кориолан с эмигрантами-патрициями вовсю агитировал против Рима и склонил на свою сторону часть вольсков. Начались стычки римских колонистов Велитр и Кориол с эмигрантами, к которым присоединялись некоторые вольские юноши. Атту Туллу велел эмигрантам убраться из Сатрика в Анксур, на границу с Кампанией. Может быть, он выгнал бы эмигрантов совсем, но в войнах с кампанцами, герниками и самнитами они показали себя отлично, а Кориолан — незаурядным командиром.

В Риме новая предвыборная кампания прошла совсем по-другому, чем остальные. Пять кандидатов боролись за два места консулов, и каждый обещал прежде всего, как он великолепно организует игры. На Квинта повеяло духом поздней Римской республики…