10. Обстановка накаляется

Добравшись на следующий день до Алусии, Евгений застал пару уже восстановленных халуп. Ещё раз посмотрев на вытоптанные посевы и разорённый двор, он почувствовал, что нет желания возрождать уничтоженное хозяйство. Но тем не менее, заняв у соседа топор, он отправился в лес соорудить пока что хотя бы шалаш.

Переночевав под «собственной крышей», он проснулся намного позже восхода солнца, что было не очень прилично. Но ведь для себя любимого всегда найдёшь оправдание: хоть раз за много дней удалось выспаться в приличных по сравнению с тем, что было, условиях. Клопы не успели ещё мигрировать в шалаш, перед сном Евгений тщательно помылся в ручье, простирал и прожарил над костром одежду, так что донимали его лишь комары. И храпящих, воняющих и толкающихся во сне сотоварищей рядом не было.

Заставил его очнуться от дрёмы голос снаружи:

— Квинт Эбуций Фефилий! Пришёл срок уплаты процентов по долгу, и Аппий Клавдий Сабин требует от тебя возврата данного тебе для защиты отечества оружия.

Соседи зароптали: «Феликс, ты мог бы подождать, пока воин проснётся? Пришёл, слуга кровопийцы, так уж веди себя прилично». Евгений стряхнул с себя сон и вынес доверенному рабу Аппия панцирь, щит, шлем и поножи.

— А где меч и копьё?

Евгений присовокупил вольсские меч и копьё.

— Это не те. Сказано: меч из тартесской бронзы, копьё из тиса с наконечником той же бронзы, работы мастера Аппия Клавдия Филиппа.

— Сгинули в битве, — возразил Эбуций.

— А теперь отдавай что можешь в уплату процентов. Я не принимаю оружие, поэтому долг за него в тысяча пятьсот шестьдесят сестерциев добавляется к основному в две тысячи сестерциев. Два процента составляют семьдесят один сестерций и один асс.

Евгений отправился к Гаю Грекулу потребовать отданную на сохранение добычу. Но тот, глядя честными глазами в лицо Эбуцию, ответил:

— Ты не передавал мне на хранение ничего. Свидетельствую перед квиритами и богами, что мы не составляли никакого договора и, главное, не приносили установленных жертв богам и не соблюдали никаких ритуалов.

И тут Евгений понял, что попался. Римляне были помешаны на ритуалах и формальном праве. Если он не взял с Гая клятвы вернуть вещи в целости и сохранности, не произнёс вместе с ним установленных формул, не призвал в свидетели соседей (впрочем, без этого можно было обойтись), а, главное, оскорбил богов, пренебрегая молитвами и установленными жертвоприношениями, то он просто отдал Гаю вещи без всяких условий. И остался Евгений в своих одеждах с тремя сестерциями и четырьмя ассами в кошельке. Да и это деньги перекочевали в мешок Феликса. А Феликс заявил, что Евгений должен подождать на этом же месте до завтра, поскольку прибудут люди квестора для оценки его поля, изымаемого в счёт долгов.

И на следующий день ушло поле в счёт процентов за два месяца вперёд. А что будет на третий, Евгений препочёл не задумываться. Конечно же, друзья, предлагавшие в пылу после битвы скинуться для уплаты долга, скинуться не пожелали, но по крайней мере от него не отвернулись, и каждый с охотой приглашал его в гости, тем более что он славился как остроумный собеседник и жертва произвола антинародного аппиизма. Несколько дней у одного, несколько дней у другого… Евгений использовал эти вынужденные скитания, чтобы погрузиться в окружающую обстановку, разобраться во взаимоотношениях людей, в законах и в обычаях, чтобы не оказаться вновь в таком же пролёте, как с Гаем Грекулом.

А в Риме продолжались судебные процессы. Консул Сервилий, на которого давили и его невыполненные обязательства перед народом, и единодушное осуждение его мягкотелости со стороны круга сенаторов и близких людей, предпочёл вообще устраниться от дел по долгам, разбирая лишь имущественные споры примерно равных по положению граждан или дела о правонарушениях. Аппий же, несмотря на всё возрастающую ненависть народа, подогреваемую криками Октавия Гракха, который теперь имел право высказываться и задавать вопросы, упрямо вёл свою линию.

Тем временем вольски осадили Эцетрию, которую считали теперь городом предателей. Не согласные с подчинением Риму открыли ворота, инициаторов сдачи Риму распяли, жителей немного пограбили в наказание. После этого вольски отправили послов в Рим, требуя вернуть земли Эцетрии и уйти из Свессы Помеции.

Дело в том, что в клятве, принесённой при заключении мира, не было обязательства вернуть Свессу Помецию после разграбления вольскам. Обычно это подразумевалось само собой: город отдан на определённое время и поэтому затем должен быть возвращён хозяевам. Но при уходе войска из Помеции консулы отпустили из армии десяток молодых наглых патрициев из рода Юниев и их клиентов. Эти личности, формально на свой страх и риск, обосновались в Помеции. Возвращающихся жителей они любезно приглашали жить под их защитой как римских подданных. Это возмутило всех соседей Рима.

Теперь сабины предъявили Риму требование вернуть вольскам незаконно занятые земли, а вольски обложили Помецию, пока что не начиная военных действий. Сенат объявил набор в армию.

Эбуций, придя на Форум, обнаружил, что в армию НИКТО не записался. Консулы пытались выкликнуть имена граждан, но те сразу отступали в глубину толпы, не отзываясь. Так же поступил и Эбуций, когда Аппий Клавдий назвал его имя.

Гай Сициний вопил:

— Власть патрициев незаконна! Пусть властвуют над собой! Юнии бесстыдно захватили Помецию, ведомые алчностью и коварством своим, в нарушение всех клятв, пусть теперь Юнии сами её защищают! Долой Аппия! Долой бесхребетного Сервилия!

Как слышал Эбуций и как подтверждали другие, Сициний поливал грязью перед народом все решения Сената, все приговоры Аппия, а в последнее время и все приговоры Сервилия. Сенаторы и консулы просто перестали его слушать: что ни сделаешь, он всё равно объявит злодейством. А народ всё более распалялся. Конечно, отцы возлагали вину за это на Сициния, но ведь и у них самих рыло было в навозе по самые уши…

Сенат начал бесплодные прения. Аппий предложил назначить диктатора, но сенаторы не решились на это. Сервилий предлагал уступить народу, но очень робко, и его тоже не слушали. Страх перед тем, чтобы остаться беззащитными, и свиная жадность — не отдать того, что уже лежит в твоей кормушке — разрывали на части ум сенаторов и не давали им ни до чего договориться.

Наконец Аппий, закрыв лицо тогой, сказал:

— Поскольку моя власть разрушена правом апелляции преступников к обществу таких же преступников, поскольку вы, отцы-сенаторы, не можете ни до чего договориться, и поскольку боги нас карают за то, что мы повели себя криводушно, я предлагаю согласиться на требования посольства сабинов. De duobus malis minus est semper eligendum. (Из двух зол выбирай меньшее).

Юниев выпустили из Помеции даже без одной одежды. Теперь вольски почувствовали себя отомщёнными и успокоились на некоторое время. А Аппий продолжал гнуть свою линию и сгибать уже сломавшегося Сервилия.

Через два месяца Феликс вновь потребовал уплаты процентов, но платить было нечем. И за три дня до истечения срока полномочий, в свой предпоследний присутственный день, Аппий вызвал на суд Эбуция.