22. Первый день в лесу

Жить в Риме было опасно из-за постоянных интриг, а для Порции невыносимо из-за полного бойкота её «женским обществом». Поэтому Квинт объявил, что желающие быть его учениками должны будут вместе с ним жить во время ученичества в горах.

К Квинту пришли молодые плебеи из числа тех, кто уже выражал желание получить его уроки:

— Квинт Гладиатор, скажи, если мы будем учиться у тебя, мы тоже должны будем дать обет не занимать государственных должностей?

Квинт улыбнулся: на лишения и трудности эти юноши были готовы, почитать неведомого Бога — тоже, а вот честолюбие смирить не желали. Да и вредно было бы сейчас их смирять.

— Такой обет должен дать лишь тот из вас, кто намерен учить единоборству других. Не давши его, вы можете учить лишь своих детей.

Это разъяснение вполне удовлетворило молодёжь, и они стали осаждать Квинта, требуя быстрее начать обучение.

Тем временем Квинт немного обучился ездить на лошади, рассказав, что в наказание за слишком ретивую езду на богине Венере его Бог лишил его умений всадника и велел ему учиться заново. Объяснение было принято, над Квинтом подсмеивались, но в целом отношение к нему мужчин стало даже лучше.

Через несколько дней Квинт решился съездить в компании пары слуг Порциев осмотреть свои владения. Они были расположены в горах недалеко от границы с герниками и эквами, по традиции называвшейся оскской. Участок был довольно большой, но абсолютно невозделанный, что Квинта устроило. Наметив места для своего дома, домиков учеников, поля для боевых упражнений, сада и (это необходимо было сделать!) алтаря неведомого Бога, он вернулся и объявил всем желающим, что через пять дней нужно выходить, если не помешает очередная война. Война назревала, и опять с вольсками. Но разразилась она несколько позже.

До отъезда Квинту довелось участвовать в Народном собрании, где сенаторы поставили вопрос: заключить ли вечный союз с латинами, дав им право вооружиться и соединив силы в борьбе против общих врагов, или оставлять их разоружёнными? Народ решил (в согласии с Сенатом), что защищать всё время латинов — истощить свои силы напрасно, нужно заключить с ними честный и выгодный для обеих сторон договор о вечном и нерушимом союзе на главном условии: латины имеют тех же друзей и тех же врагов, что и Рим. Тем самым за Римом была закреплена привилегия и ответственность принимать решения, латины не имели здесь права голоса. А в остальном союзники не могут быть ни в чём ущемлены, они должны управлять делами своих городов сами, в Риме находятся под полной защитой законов, имеют право брака с римскими гражданами и немедленно становятся гражданами при переселении в Рим, военную добычу нужно делить с ними честно. О прочем предоставили договориться одному из консулов, назначенному Сенатом.

Никто не предполагал, что переговоры продлятся целых полгода, но завершились они полным успехом, договор был вырезан на бронзовой колонне, которая стояла в Городе многие столетия.

На Склон неведомого Бога прибыл целый караван из семьи учителя, двадцати трёх кандидатов в ученики и слуг некоторых из них. Наутро после прибытия Квинт собрал учеников перед камнем, на котором вырезал слова: IGNOTO DEO «Неведомому Богу».

— Прежде чем начать обучение, я должен проверить вас, потому что не всех неведомый Бог разрешает учить тайным умениям и знаниям. Смогут остаться только те, кто не занимался ростовщичеством. Каждый из вас сейчас поклянётся перед лицом неведомого Бога, что он не давал взаймы под проценты, не участвовал в задержании должников-неплательщиков, не пользовался услугами закабалённых и тех, кто обращён в рабство за долги.

Четверо собрались и ушли. Восемнадцать принесли клятву. Марий Ювенций взмолился:

— Дал я своему знакомому деньги под проценты. И проценты были маленькие: всего один процент в месяц. И сумма небольшая. И долг он мне вернул вовремя. Неужели теперь я не могу учиться у тебя и служить неведомому Богу?

Увидев искреннее желание юноши, Квинт произнёс:

— Ростовщичество — позорнейшее занятие в глазах Бога. Даже шлюхи и палачи лучше ростовщиков. Запомните это раз и навсегда, и сейчас вы принесёте обет, что вы сами никогда в жизни не будете давать деньги в рост или что-то в долг под проценты, не будете помогать другим в этом бесчестном деле и пользоваться его плодами. Если вы будете учить своих детей или кого-то ещё, вы должны с них взять ту же клятву. Марий сейчас может дать вместе с вами клятву и затем помолиться вместе со мной. Если Бог разрешит, ему предстоит пройти очищение. А если нет, то всё равно придётся уйти.

Ученики произнесли торжественную клятву, а затем Квинт велел Марию:

— Запомни и произноси в уме молитву: «Бог, который вне всех времён и миров, создатель и законодатель их, обращаюсь к Тебе. Сбился я с путей служения Тебе, и прошу Тебя дать знак, простил ли Ты меня. Буду служить Тебе по свободной доброй воле как клиент Твой, а не как раб Твой. Если Ты простишь меня, обещаю Тебе всю жизнь идти предназначенным мне Тобою путём, поступать по чести, совести и справедливости, никогда никому не лгать, даже врагу своему, и завещать это же детям своим, если они окажутся достойны. А у Тебя прошу сил духовных и воли, дабы идти твёрдо по пути испытаний, кои мне в этом мире предназначены, разума и веры, дабы, если оступлюсь или собьюсь с Пути своего, подняться, искупить вины свои и вернуться на Путь свой, даже если он ведёт к страшным мукам и смерти, и не занестись, если Путь мой приведёт меня к славе, почестям и процветанию. Убереги меня от лжи и козней тирана мира сего, Люцифера».

Несколько раз повторил Марий эту молитву, пока не запомнил, а остальные тоже использовали случай выучить её.

— А теперь ложись, прислонись ухом к алтарю и повторяй про себя эту молитву, пока не получишь знак, что тебя или простили, или прокляли.

Минут десять в напряжённом молчании все следили, как Марий, не обращая внимания на комаров и мух, ползающих по нему, шевелит губами и прислушивается. И вдруг запел соловей. Марий подскочил:

— Я прощён!

— Теперь тебе нужно будет семь дней очищаться: поститься. До завтрашнего утра не ешь и не пей, и с другими не занимайся. Затем шесть дней пьёшь только чистую воду из ручья и ешь в день по одной лепёшке, можешь сдабривать её дикими травами. А заниматься будешь наравне со всеми. Не думай о женщинах и об эросе, не прикасайся к деньгам и трупам, в том числе и к мясу. Не вдыхай запах варёной и печёной пищи. Спать будешь поодаль от всех, сооруди себе шалаш из веток, он будет местом очищения для согрешивших.

То, как восприняли ученики эту сцену, подсказало Квинту, что он нашёл первое правильное решение.

— Учитель, мы все должны будем принести присягу клиента неведомому Богу?

— Да!

— Ты научишь нас ритуалам и молитвам?

Квинт подозвал радостного, несмотря на будущее очищение, Мария, который уже стал резать ветки для шалаша: «Подойди сюда и послушай о Боге».

— Молитвам научу, но этот Бог выше всех миров. А ритуалы и тела наши в мире и времени нашем. Зато души наши во всех мирах и во всех временах живут. И поэтому молитвы нужны, лишь если слова не рвутся сами из ваших душ. А ритуалы — лишь для поддержания души и веры вашей. Бог этот не считает грехом нарушение обрядов и ритуалов, но считает грехом, когда ваши души с Пути правильного сбиваются.

Для учеников это было полным разрывом со всей формальной и магической практикой римской религии.

— Но ведь если не по ритуалу молить Бога о благах, то Он благ не даст, — удивлённо спросил Анк Бруттий.

— Молить Его о благах: страшнейший грех и преступление перед Ним. Тем самым вы низводите его до низкого божка одного из миров и даже его части. Молить Его можно лишь о силах духовных, а если они у вас будут, всё остальное приложится! — ответил Квинт. — И тем более нельзя призывать проклятие Его и несчастья на головы ваших врагов и даже врагов Бога. Нужно молить, чтобы Он остановил их, сбившихся с Путей своих, и вразумил тех из них, кто прислушается к Его предупреждениям и советам. И тогда упорствующие в ложных путях сами себя накажут.

— А как же не лгать даже врагам своим? — спросил Тит Ватиний. — Ведь на войне нужно перехитрить врага.

— Вы не обязаны говорить всю правду. Нужно сказать так, чтобы враг сам себя обманул, а ваша душа не загрязнилась грехом лжи, — непреклонно ответил Квинт.

— Значит, учитель, ты будешь нас учить не только бою, но и мудрости? — продолжил Тит.

— Прежде всего владению своим духом и основам мудрости. Мудрости кое-кто из вас сможет достигнуть лишь сам, в итоге своего трудного Пути. Я могу лишь положить камни в основание здания, которое каждый из вас будет возводить для себя.

— А мы, когда дадим присягу клиента неведомому Богу, сможем ли молиться нашим римским богам и соблюдать ритуалы? — спросил Маний Альбин.

— Молиться не сможете, а произносить молитвы и соблюдать ритуалы сможете. И оскорблять своих божеств даже в мыслях нельзя, и возноситься над ними, что вы служите высшему для них, тоже. Они заслужили право быть наместниками малой части одного из миров, а вы даже такого права не получили. Но просить их теперь ни о чём нельзя. А если приходится повторять со всеми вместе слова мольбы к божеству, нужно говорить внутри себя: «Бог Единый, весь народ мой просит о милости наместника Твоего. Не ставь им это в вину, потому что они Тебя не знают, но на самом деле почитают именно Тебя». Молиться Юпитеру всё равно, что молиться диктатору. Диктатора вы почитаете, приказов его слушаетесь, но лишь безумец будет молиться ему. Как только в Риме появятся статуи людей, которым нужно поклоняться как божествам, Рим начнёт гнить и гибнуть. И не называйте неведомого Бога при других Богом Единым.

Ученики были шокированы. Произносить молитвы и соблюдать ритуалы и молиться — совсем разные вещи! И грозные слова «Бог Единый» дали понять, что они вступили на дорогу, ведущую в одну сторону, и попытаться вернуться — скатиться в пропасть. «Высший для богов-олимпийцев»… Да, история с Венерой и полный провал Аппия, наверняка истово молившегося божествам, вымаливая их кары на голову врага своего и прося помощи в борьбе с ним, подтверждают: этот Бог могуч. А раз Он могуч, страшно представить, как Он разгневается, если Его молить не по делу.

А к подходу, что нельзя просить о благах и карах, нужно просить сил для себя, чтобы самому их добывать и вершить, — на самом деле эти римляне морально были готовы.

Тут Маний Альбин вдруг вспомнил ещё одни слова учителя:

— Квинт, ты сказал, что нашим миром правит злой Люцифер? Разве не светлые олимпийские боги и не Бог Единый?

Квинт уселся на траву по-восточному и заговорил:

— Люди — не высшие существа даже в нашем мире. Демоны и божества неизмеримо выше их. И самым сильным из светлых божеств нашего мира, зародившихся при его сотворении, был Люцифер, Светоносный. Бог Единый почтил его великой почестью: возложил на него служение охранителя всей Земли нашей, и Рима, и Италии, и всех других стран. Но Люцифер возгордился, проникся спесью, счёл, что великий ум его является великой мудростью, и что он сможет править всем миром сам, единолично, по разумению своему, как тиран. И как всякий тиран, покатился он в глубокую пропасть духовную. И стал из светлого и доброго охранителя самозванным правителем. Он сбивает всех на пути служения себе и потом по справедливости беспощадно карает. Ради успеха своего у людей и божеств он дозволяет просить у себя блага и даёт их в долг, как ростовщик. А потом до конца времени и мира нашего будет взимать проценты. Поэтому тираны и ростовщики — самые презренные в глазах Бога Единого. Люцифер умнее и хитрее не только вас, но и тех божеств, которым поклоняется Рим. Если ты пытаешься обмануть или перехитрить его, ты уже обманут. Если он ухватил тебя за ноготь, вырви ноготь. Не удалось — отруби руку! Он лжёт даже правдой. Одно из его имён: Отец Лжи. Но он предпочитает имена: Отец Свободы и Поборник Справедливости.

Ученики зашушукались, и вдруг Авл Теренций спросил со слезами на глазах:

— Значит, и … некоторые из римских божеств служат Люциферу?

Многозначительна была пауза перед словом «некоторые». Отсюда один шаг до христианского канонического толкования: «Маскированные черти, олимпийские лжебоги». Но допустить разрушения набожности и благочестия Рима было нельзя. Квинт лишь вздохнул и закрыл глаза, а другие вдруг зашушукались:

— Всё точно! Неназываемые этрусские подземные демоны служат ему!

— Теперь вы поняли, почему одним из обетов будет не приносить кровавых жертв, не устраивать гладиаторские игры, — припечатал Квинт.

— Готовы! — загомонили ученики.

Перспектива быть адептами тайного учения могущественнейшего Бога Единого явно соблазняла молодёжь, а то, что придётся всю жизнь бороться с Люцифером и его слугами и рабами — римлянам не привыкать воевать! Тем более, что в качестве «бонуса» прилагается уникальное боевое искусство, да, судя по всему, ещё кое-что полезное для жизни.

И тут Евгений принял у всех присягу быть верными клиентами Бога Единого; не поклоняться низшим божествам и идолам; не разрушать веры и благочестия непосвящённых, не отступать от чести, совести и справедливости; искать при помощи Бога Единого свой Путь, который предназначен при зачатии; не сворачивать с него, а если по слабости или ошибке оступишься, немедленно возвращаться на него; проходить его, не мешая другим проходить Пути свои. После чего были даны обеты не заниматься ростовщичеством; не присваивать себе единоличную власть; не лгать; не убивать невинных; не убегать от вызовов и искушений и не обольщаться успехами и наслаждениями; поддерживать тайно честных людей, которых преследуют несчастья; с момента зачатия готовить детей своих к службе Богу Единому и посвящать в её секреты тех из них, кто окажется достойным; не приносить кровавых жертв; во время занятий подчиняться учителю.

А затем Квинт сказал:

— Там, где я учился, учитель считается вторым отцом. Отец даёт душу, мать даёт тело, учитель даёт знания, без которых душа и тело обречены. Когда кто-то из вас почувствует, что мои занятия направляют его на Путь свой, он должен будет назвать меня вторым отцом, и лишь тогда я назову его своим учеником. После этого в духе мы станем одной семьёй, а в мире будем по-прежнему членами родов своих. Я запрещаю вам называть меня так ранее, чем через год.

Это привело учеников в состояние остолбенения: второй отец! Ведь отец в Риме имел право даже казнить сына. Имущество сына считалось пекулием, уступленным ему в пользование отцом семейства. Но семьёй станут лишь в духовном смысле, что чуть-чуть успокаивало.

А Порция, как и было оговорено, поставила короб:

— Сюда складывайте плату за месяц учения. Давайте не больше десятой месячного дохода вашего семейства, и каждый столько, сколько ему подскажут честь, совесть и справедливость.

Вечером, пересчитав серебро в коробе, Квинт вздохнул:

— Если бы я раньше стал учителем, я с этим пауком Аппием за два месяца расплатился бы.

— И тогда на мне не женился бы, — улыбнулась Порция. — Так что Судьба вела тебя правильно.

Порция замолчала, серьёзно глядя на Квинта, и вдруг спросила:

— А женщины могут служить Богу Единому?

— Могут, — ответил Квинт. — Но тогда тебе нельзя будет просить ни о чём твоих привычных богов и богинь. А ты ведь не мужчина. Хватит ли у тебя сил идти самой по Пути своему?

— Опираясь на твоё плечо и будучи поддерживаемой твоей рукой, смогу! — решительно сказала Порция и принесла клятву Богу Единому.

После присяги ученики разошлись строить свои хижины, а их слуги стали помогать строить домики Квинта с супругой, амбар, сарай для скота. Снаружи поставили под навесом очаг. Порция была вне себя от радости: своя земля, свой дом, а что далеко по понятиям тех времён от города (почти целый день в пути) — сейчас даже лучше, нет этих змеюк-женщин, шипящих от зависти при одном её виде и нагло стремящихся отбить её мужа.

Когда спустилась ночь, Квинт вновь собрал учеников, усталых, но радостных:

— За два дня слуги помогут нам достроить всё, и после этого мы их отпустим. Вы должны всё делать своими руками.

— Слышали и готовы! — загомонили ученики.

— А теперь посмотрите на это ясное небо в звёздах! Вы думаете, что это твердь? Нет, это как горизонт: идёшь к нему, а он уходит. В бесконечной дали в нашем времени множество миров. Каждая звезда — как наше Солнце, и она даёт свет и жизнь мирам около неё. А Млечный Путь — это мириады мириад звёзд, ещё более далёких. Смотрите и поймите, насколько велик мир Бога Единого, насколько он больше pax Romana и даже нашей Терры-Земли.

— Учитель, и все эти миры ходят вокруг нашего главного мира, нашей Земли? — спросил Авл Теренций.

— Нет, Авл. Земля ходит вокруг Солнца и служит ему. Ведь не бывает так, чтобы высший служил низшему. Земле свет и тепло даёт Солнце, и она обязана ему служить.

— А почему же мы видим, что Солнце ходит вокруг Земли?

— Когда ты плывёшь в лодке по тихой реке и уснёшь, в первый момент, проснувшись, ты видишь, что берега плывут мимо тебя. А Земля так аккуратно и прилежно служит Солнцу, так плавно движется, что её движения для нас неощутимы.

Аргумент о высших и низших более или менее убедил учеников. Но Теренций продолжал:

— Если бы Земля двигалась, на ней дул бы страшный ветер и все мы падали бы с неё. Почему же этого нет?

— Ходит вокруг тебя рабыня, соблазняет тебя. А на ней вши. И почему-то с неё не падают, — ответил Квинт.

— Так что же, мы не хозяева Земли, а вши на её теле?

— Да! — отрезал Евгений. — Вы слышали, что один, несравненно более могущественный, чем олимпийцы, попытался быть хозяином и поплатился! А если люди вообразят Землю рабыней, а не матерью, их ждёт беспощадная справедливая кара.

У Евгения возникли сомнения: он разрушает геоцентрическую систему, но ведь древние мудрецы неоднократно её опровергали! И предупреждения нет. Значит, культурное эмбарго не нарушено.