Пролог.

POV Алексис

Тысячи верстовых столбов. Десятки. Сотни. Тысячи. Я уже давно сбилась со счета, пытаясь хоть как-то скоротать время. Не нужно было разряжать телефон, часами слушая музыку после очередной ссоры с матерью. Вот сейчас и приходится буквально считать мух: одна, две, три, четвертая идиотка ударилась снаружи о стекло, видимо, намереваясь пробраться через него в машину. Да тут не особо лучше, чем на улице: так же душно. Но окно открыть нельзя, нет, а то матери уши надует. Ну конечно. Странно, что она вообще нашла время перевезти меня в другое место, выкроив его между своей работой и тысячами свиданий, который заканчиваются стандартным — ИССЗНБМ (идиот с сексуальной задницей, но без мозгов, если что). Однако все эти «свидания» ничему ее не учат: за последние три года у меня было столько «пап», что я уже даже не стараюсь запомнить имя очередного, а просто говорю «здрасьте», когда его вижу и ухожу к себе.

Отлипаюсь от стекла, к которому мой висок практически приклеился, вспотев и став красным. Потираю натертое место и щурюсь на солнце. Его тут не много. Тут. Если бы я знала, куда вообще еду. Нет, я не особо против переезда, ведь с Линдси я поссорилась, других друзей у меня особо не было, так как с проститутками я не очень горю желанием дружить. А вот Ник… Ну что. Может, о нем я и буду вспоминать. Иногда. Хотя мы и встречались практически два года. Если только это можно назвать «встречанием»: на утро я получала «доброе утро, зайчик» и смайлик-поцелуй; вечером — «спи сладко, кролик». Нет, в 16 лет я просто фанатела от такой нежности, мимишества и тому подобного, но позднее… Мне это жестко надоело. Ну серьезно. Все это вечное «сюсюсю» в глотке застряло, о чем я ему и сообщило. И знаете, как он среагировал? Заржал, так громко, что я чуть не упала, ведь максимум, что он себе позволял, эти тихо хихикать. Наржавшись вдоволь, он сел на мой диван и прижал меня к боку.

«Ну слава Богу! А то я думал, что ты навсегда останешься такой монашкой»

И полез целоваться.

Знаете, если считать, что это был мой первый поцелуй с парнем (не считаю поцелуйчиков в щеку), то это было ужасно. Все девчонки — повторяю, все — грезят о волшебном первом поцелуе. Мой был просто отстойным. Его язык, который был похож на склизкого, длинного и мерзкого слизня присосался к моему рту. Нет, я пыталась привыкнуть к этому ощущению, честно, пока этот урод не взялся за ширинку моих брюк. Тут уж я взбунтовалась. Пошел он к черту со своими руками.

И тогда я сказала сама себе, что я не целовалась с парнями, и поклялась, что мой первый (первый-первый-первый) поцелуй будет особенным.

Не помню, чем я его стукнула, но царапина на щеке, я надеюсь, осталась до сих пор. В любом случаи — он визжал очень громко, когда упал на пол, а я приводила себя в порядок, используя все знакомые мне ругательства на всех известных мне языках и, я подозреваю, придумывала новые. Спустя минут пять, когда кровь из пореза перестала идти, и этот придурок смог встать, он просто вышел, даже не оглянувшись. А я лежала и рыдала на кровати. Ну извините, я еще не совершеннолетняя, а меня уже пытались изнасиловать! Сдержишься тут...

Однако на следующий день в школу Ник пришел с огромным букетом лилий — ненавижу лилии. Встретил меня у входа и начал поливать извинениями и уговорил встретиться с ним после уроков, чтобы все обсудить. Я, маленькая идиотка, согласилась, соблазнившись на букет. Дождавшись меня у выхода, парень начал осыпать меня комплиментами (хотя на мне была далеко не новая кофта).Увидев мой скептический взгляд, он усадил меня на скамейку и, взяв за руки, снова начал повторять тысячи раз слово «прости», от которого у меня уже начали стучать зубы, иногда вставляя фразы, типа «я очень давно тебя сильно люблю», «я серьезно тебя люблю», «я мечтаю об этом с тобой» и коронное — «я просто не сдержался, так как очень тебя хочу». Я еще неученая была, однако фразу «я тебя хочу» более-менее понимала. И красный огонек в голове мешал мне сказать «да», однако и «нет» что-то не вылетало. Но когда Ник двинулся меня поцеловать, я решительно его оттолкнула.

— Мы скоро въедем в город, — вырвал меня из мыслей голос матери. Кстати о ней. Эббигейл Маллейн (ее девичью фамилию я не знаю, когда я спрашивала, она огрызалась и посылала меня заниматься своими делами) всегда пользовалась оглушительным успехом у мужчин, и это не странно: у нее были шикарные, пышные волосы цвета темного красного вина, пухлые губы, всегда покрытые красной помадой, длинные черные ресницы, тонкая талия, длинные ноги… Ну и прочие атрибуты, от которых у мужской половины сносило крышу. Для меня она всегда была женщиной, у которой нет времени на собственную дочь. Я не знаю, как получилось, что она завалилась с отцом на кровать, а потом, из-за известий о будущей мне, им пришлось пожениться, однако я не думаю, что она хоть когда-нибудь меня любила. Ну, может только первые несколько часов, когда все наперебой только охали да ахали ( ну Вы знаете — «какие у нас глазки!» да «какой носик!») Но ее любовь прошла очень быстро. В детстве-то я не очень получала материнскую любовь и ласку, что уж говорить о подростковом возрасте… Но вот мой отец — Жак Маллейн — я … я его искренне любила, как и он меня. Это был высокий, очень красивый мужчина, с синими-синими глазами, загорелый, мускулистый, с самой доброй на свете улыбкой. Именно благодаря ему я знаю, что такое смех, улыбки, развлечения. Он водил меня в цирк, в кино, в парк, катал на любых аттракционах, покупал мне игрушки и книжки. Он был для меня Богом, над чем он всегда смеялся и водил в церковь, рассказывая о Иисусе, ангелах и Библии. У меня была даже своя «детская Библия», ну, я думаю у каждого она есть. Но смотря на изображения Бога, я видела отца. Он был эталоном для подражания. Это был рай для меня. Однако он был недолгим: когда оставалось две недели до моего седьмого дня рождения — я собиралась пойти в школу, и папа очень мной гордился — отец пропал. Мать сообщила мне на утро школьного дня, что отец уехал и что она не сможет меня отвезти в школу, мне придется самой идти. На все мои вопросы о папе, она отвечала «не знаю». И вот она я: с букетом, купленном отцом, с бантиками, подаренными отцом, в одежде, выбранной отцом, стою одна отдельно от толпы красиво разодетых детишек с их гордыми родителями. Все смеются, улыбаются, а я...

Уже потом я узнала, что мать выгнала отца, однако развестись у них не получилось: мама мамы, моя бабушка, была очень верующая и запретила матери подавать на развод перед своей смертью. Но это особо ничего не меняло: родители стали жить порознь, но самое страшное было то, что мать не отдала меня отцу и, более того, категорически запретила ему со мной видеться. Правда, один раз, когда мне было двенадцать, он подкараулил меня около школы, и мы целый день гуляли по городу, но мать узнала и пригрозила посадить его, а на меня наорала. Я скучаю по папе, но мама регулярно раньше проверяла мой телефон, на случай, чтобы там не появился его номер, как и мои социальные сети, так что я оказалась напрочь отрезанной от любимого папы. Это не могло не повлиять на мой характер: когда-то веселая и улыбчивая девочка закрылась в себе и ожесточилась, отказываясь с кем-либо дружить. Пока не появилась Линдси...

— Вот и город. Алексис, посмотри, — какой у нее довольный голос. Ну конечно, здесь разрешается несовершеннолетним жить одним, так что у нее будет полная свобода от обузы, в виде непослушной хамовитой девчонки с глазами ненавистного мужчины. Однако реально нужно посмотреть, куда я вообще приехала и где будет продолжаться моя жизнь. Чтож. Прислоняюсь лбом к стеклу.

Городок небольшой, но только из-за высоты домиков: максимум — это три этажа. Три этажа, для человека, прибывшего из Нью-Йорка. Мои глаза сами по себе расширяются, пока я как маленькая залезаю на сиденье с ногами, вставая на колени, чтобы лучше видеть. Где-то задним ухом я слышу команду матери сесть нормально, но я игнорирую ее, продолжая смотреть. Маленькие, однообразные домишки выстроились по прямым улицам, совсем мало машин на обочинах, видимо, все стоят в идеально чистых гаражах, покрытых белой краской. Одна главная больница. Две школы. Колледж. Мать с переднего сидения информирует, что я буду тут учиться. Не так уж и плохо: красные кирпичные стены, четыре этажа, спортивная площадка… Хотя бы на психушку не похоже. Студенты снуют туда сюда, кто-то бежит, кто-то едва плетется, смеются, целуются, дерутся… Все как всегда. Ботаники, мачо, умники, стервы… Ничего нового. Объезжаем колледж и едем по очередной улице-клону. Дома без номеров, отличаются только оригинальностью и фантазией хозяев.

В какой-то момент мать резко тормозит на светофоре, и я со всей силы стукаюсь виском о стекло. Тру ноющее место, недовольно сморщившись. Тут краем глаза улавливаю какое-то пятно: на другом светофоре (мы стоим на перекрестке, из которого идут четыре дороги), перпендикулярном нам, стоят мотоцикл, черный, опасный, таинственный… как и его хозяин. Мои глаза отрываются от транспорта и скользят по парню: достаточно молодой, но я бы не сказала, что старше 20 лет. Черные ботинки, черные модно потертые джинсы, темно-синяя футболка с какой-то черной надписью — вглядываюсь и разбираю полустертые слова «плохой мальчик любит плохую игру» (хаха, как мило) — черная кожаная куртка, которая просто потрясающе сидит на фигуре, точно влитая. Да хоть что-нибудь у него есть не черное? Смотрю наконец в лицо и замираю — черные очки закрывают глаза, но я готова отдать все свои сбережения, если его глаза не чертовски привлекательны! И, конечно, черные, взлохмаченные ветром (и я думаю, не только ветром) волосы, напоминающие цветом крылья ворона, потрясающие скулы, чувственные, приоткрытые губы… В этот момент мотоцикл срывается с места и летит на красный, резко поворачивая на нашу дорогу, в ту самую секунду, когда нам дают зеленый свет, и мать нажимает на газ. Чудом миновав наш капот, парень проносится мимо на полной скорости, под громкую ругань матери. Невольно поворачиваю голову и слежу за черным пятном. Остается только надеяться, что таких придурков будет как можно меньше в моей группе.

— Сумасшедший водила!, — не унимается мать, выворачивая баранку и поворачивая на очередную улицу, — уже права захапал! А потом сдохнет, не доживя до 25! Придурок!

— Ма.., — пытаюсь ее угомонить, но она только стреляет зелеными глазами в зеркало заднего видения, приказывая замолчать.

— Именно поэтому я и запрещаю тебе приобрести мотоцикл. Еще свернешь шею, а мне что?

— Продолжать жить припеваючи и радоваться, — шепчу я так тихо, что даже если бы она хотела, не услышала. Отворачиваюсь к окну, намереваясь смотреть на очередные одинаковые дома, однако мать тормозит около одного из них; шины визжат по гравию, мотор перестает гудеть, и я берусь за ручку, чтобы вылезти, наконец, из машины, но рука матери останавливает меня, всовывая мне ключи от дома.

— Прости, у меня дела. Может, через несколько дней заеду, — говорит Эббигейл. Я едва успеваю вытащить чемодан, чудом умудряясь не выронить ключи и телефон, а она уже дает газу, и машина срывается с места, уносясь за очередной поворот.

— И тебе «хорошего первого школьного дня», — вздыхаю и, волоча за собой сумку, поднимаюсь по лестнице, кое-как вставляю ключ в скважину и, не с первой попытки, открываю дверь. Распахнув ее настежь, затаскиваю чемодан и захлопываю дверь ногой, позволяя грохоту пронестись по пустому дому. Ну что у нас тут? Бежевые стены, деревянная мебель и пол, люстры. Холл, гостиная, кухня, ванная, еще одна комната. Поднимаюсь на второй этаж: две спальни, еще ванная и … хм … кабинет? Захожу в одну из спален, в которой имеется балкон, и решительно бросаю телефон на кровать, как бы помечая территорию. Осматриваю свою новую комнату: обычные стены, пол, потолок, два шкафа (один, видимо, для одежды, другой для книг и тому подобного), рабочий стол, стул, тумбочка и кровать, покрытая бледно-серым постельным бельем, — ну не волнуйся: очень скоро ты изменишься до неузнаваемости, — говорю я громко и тут закрываю рот, чувствуя себя идиоткой, разговаривающей с комнатой.

«Крыша уже едет, а я только приехала… Да уж, веселенькая жизнь мне предстоит»

Понимаю, что скоро захочу есть, да и чемодан сам не разложится (ну почему я не Гермиона!?), поэтому снова спускаюсь на первый этаж, затаскиваю чемодан в свою комнату и останавливаюсь перед выбором: начать разбирать вещи, но это займет весь день, или сначала сходить в магазин? Мой желудок четко дает мне ответ в виде уханья совы, смешанном со стоном банши, и, достав кошелек, я опять иду вниз, закрывая дверь, убираю ключ в карман джинс и выхожу на улицу, застыв в нерешительности. Куда идти. Доверяя мысленной памяти, поворачиваю влево, где я, судя по обрывкам мыслей, видела магазин, и шагаю по прямой улице, оглядываясь по сторонам. Дойдя до светофора, останавливаюсь в толпе людей, за высоким светловолосым парнем, который одет в явную школьную форму. Плюс — очки-половинки на носу. Он разговаривает по телефону, тихо и культурно.

— Я был в поликлинике. Да, я взял справку, чтобы доказать, почему пропустил урок. Я скоро буду., — некоторое время он молчит, слушая собеседника, потом мягко улыбается и качает головой, — нет, я уже иду. Близнецов еще нет? Кто бы сомневался? Да иду я. Что? Что ты..., — он замолкает и поднимает голову, вглядываясь вдаль. Невольно слежу за его взглядом и понимаю, что он смотрит на колледж, однако не вижу там ничего необычного, хотя он находится, по крайней мере, в ста метрах от нас. Блондин снова качает головой, — отойди от окна. Если тебя заметит миссис Квинси, получим мы оба. Я скоро приду, — с этими словами он идет вперед, и я понимаю, что загорелся зеленый. Чувствуя себя неловко из-за того, что подслушала чужой разговор, пытаюсь протиснуться мимо него и, слегка толкнув его, пробиваюсь вперед, понимаю, что он выронил книгу, однако не оборачиваюсь и бегу, теряясь в толпе. Уговариваю себя остановиться только пробежав метров двадцать. Сердце бешено стучит в горле. И чего я испугалась? Дурочка. Упираюсь руками в колени, дыша через рот, восстанавливая дыхание. Потом поднимаю глаза и вижу прямо перед собой магазин.

«Вот и отлично»

Народу в магазине немного, чему я, несомненно, рада. Сам он просто огромный, десятка три стеллажей до полотка, забитых всем, чем только можно. Беру корзину и, медленно двигаясь мимо стеллажей, сбрасываю в нее воду, банки колы, чипсы, яйца, хлеб, салфетки. Дойдя до отделения «химии», кладу мыло и туалетную бумагу, так как не проверила их наличие в доме. Возвращаясь к кассам, останавливаюсь около стенда с журналами, прыгая глазами от одного к другому. Наткнувшись на нужный, тянусь к нему, но делаю неловкое движение, и стенд начинает падать вперед. Пытаюсь удержать его, но тут слышу громкое «черт» из-за него. Испугавшись, чуть не отпускаю его, но мужские руки с той стороны помогают мне привести все в первоначальное состояние. «Потерпевший» обращается ко мне, все еще фиксируя стенд.

— Поаккуратней!

— Я… да … прости, — лепечу я, подхватываю корзину и спешу к кассе, слыша за спиной голос парня:

— Айз, ты там жив?

— Меня стендом не убьешь, Геракл, — отзывается похожий голос, и я краем глаза, наконец, вижу двух парней, видимо, близнецов, с русыми волосами в ярких футболках. Быстро оплачиваю покупки, как попало, запихивая продукты в пакеты, и выбегаю на улицу, устремляясь к дому.

«Фуф… как я же я все-таки неловкая»

Остаток дня уходит на разбор чемодана. К часу ночи я убираю пустую сумку под кровать и смотрю на немного изменившуюся комнату: появились книги, на полках лежит одежда, вместо старого постельного белья — мой любимый комплект, напоминающий звездное небо. Абсолютно валюсь с ног, поэтому успеваю только поставить будильник на 6:30 и валюсь прямо в одежде на кровать, засыпая тут же.

Проснувшись от навязчивой мелодии, проклиная будильник, встаю и иду в ванную, привожу себя в порядок и, вернувшись в комнату, открываю шкаф, чтобы выбрать одежду в первый школьный день. Джинсы или юбка? Рубашка или свитер? Туфли или кеды? М-да уж… Наконец останавливаюсь на любимом свитере, натягиваю колготки, короткую юбку, высокие кроссовки-ботинки, совсем чуть-чуть подвожу глаза черным карандашом и, накинув на плечо сумку, выхожу на улицу, закрыв дверь. Пожалуй, я могу привыкнуть.

Добираюсь до колледжа за полчаса до начала занятий. Вот и отличненько. Но подойдя к входу, ноги начинают дрожать, и я останавливаюсь, глядя на незнакомое здание. Чувствую себя неловко, и, несмотря на солнце, ежусь от холода.

«Ну же, Маллейн, возьми себя в руки. Такой же городок, те же подростки, те же занятия… Соберись»

Я, сделав серьезное лицо, решительно берусь за ручку, открывая дверь в новую жизнь.

Вот и я.