Глава 9.

Вы любите мечтать? У Вас когда-нибудь было такое, что Вы ничего не делаете, а только мечтаете — обо всем на свете, будь то игрушка или дорогой телефон? Или здоровье близких? Или любовь… Да мало ли о чем люди мечтают — желание зависит от характера человека, от его внутреннего мира. Обычно мечтается там, где человеку уютно, тепло и не о чем волноваться; когда есть время и некуда торопиться, ведь, мечтая, нельзя торопиться — нужно сосредоточиться на своем внутреннем мире, на своих фантазиях.

Не обделена мечтаниями и юная Алексис Маллейн — с самого детства она любила забиться в угол на подоконнике, за шторой, чтобы ее никто не видел, и смотреть на небо, за меняющимися облаками, за исчезающим и вновь появляющимся солнцем, за полетами птиц. И мечтать — о плюшевых игрушках, о шоколадном мороженом с разноцветной присыпкой, о мальчике из соседнего класса, о поездке в Диснейленд, о возвращении любимой бабушки...

Сейчас, сидя в ставшем жутко неудобном кресле, брюнетка дико сожалела, что тратила свои мечты на какие-то глупости. Больше всего ей хотелось отдать все, что она имеет, и возродить парня, который не успел прожить и четверть столетия, умер совсем молодым. В какой-то момент она поняла, что практически ничего о нем не знает — ни когда у него день рождения, ни сколько ему лет, ни есть ли у него братья и сестра, ничего… Она чувствовала себя ужасно. Каким она может быть другом, если понятия не имела… Да она ни о чем не имела понятия! Ни кто они, ни чем занимаются; она просто полностью доверилась им, с головой отдавшись общению с ними… И как Алан умер? От чего? Этот вопрос засел в ее мозгу как гвоздь.

В комнате было слишком тихо: ни звуков с улицы, ни редкого чирикания птиц, — одно только грузное дыхание Брайана разрезало, как ножом, тишину. Он практически не шевелился, сидя скорчившись на полу, только его плечи редко подрагивали. Лекс никогда не видела, чтобы парень плакал. Плакал как ребенок. Она чувствовала себя такой … беспомощной, но все же поднялась и легко коснулась его плеча.

— Брайан? Нам… нам нужно уходить...

— Нет, — прошипел брюнет, резко вскакивая. Он даже не посмотрел на отскочившую девушку — он схватил правую руку Алана, тряся ее. Он словно обезумел — глаза сверкают, зубы оскалены, как у дикого зверя, мышцы напряжены, — нет! Слушай меня очень внимательно, чувак! Помнишь тот день, когда мы получили эти чертовы татуировки?, — он поднял вверх правое запястье блондина, на котором виднелись черные переплетающиеся линии, — помнишь? А помнишь, что мы пообещали тогда? Мы тогда поклялись, как дети — на крови, но ведь тогда это казалось таким серьезным, поклялись, что бы не случилось, быть вместе, рядом. И что же?! Ты хочешь умереть? Умереть и оставить нас?! Ты? Да ты не можешь! Ты серьезнее всех относился ко всему этому! Как эти идиоты смогут без тебя?! Без твоего умиротворения, спокойствия, этого твоего чертого спокойствия, которое меня, порой, бесило! Как Айзек и Чак смогут без тебя?! Как?!..., — он задохнулся, продолжая осипшим голосом, — как я смогу без тебя?.. Я, я, чтоб тебя, я не смогу без тебя, — брюнет крепче сжал руку другу, кусая губы, — Боже… Пожалуйста, — голоса опустилась на грудь, но пальцы железной схваткой вцепились в руку блондина. Лекс чувствовала, как по щекам текут слезы; ей тоже хотелось упасть и плакать, но она должна быть сильной — если Брайан не может, то она должна. Должна сообщить семье Алана, его друзьям… Надо было только найти силы вытащить ставшего таким жалким парня, который всегда казался ей героем, а сейчас — только испуганным и потерянным малышом, который нуждается в заботе. Собравшись, брюнетка снова шагнула вперед, намереваясь на этот раз вывести Брайана из этой страшной комнаты, но вдруг пол пронзило электричество. Оно зазвенело в ушах, отзываясь покалыванием в каждой клеточке тела, замутняя разум, лишая возможность видеть...

Когда нависший туман рассеялся, Лекс поняла, что упала в кресло, видимо, отключившись. Сморщившись, она провела рукой по затылку, в горле саднило.

Пип… Пип… Пип.

Девушка и парень одновременно подняли головы, уставившись на лицо Алана. Бледная, казавшаяся мраморной кожа стала загорелей, лиловые тени под глазами исчезли. Медленно затрепетали веки, и серо-зеленые глаза мутным взором обвели комнату, сначала посмотрев на шокированного Брайана, потом на не менее удивленную Лекс. Язык прошелся по пересохшим и потрескавшимся губам.

— Что… Что случилось?, — голос Алана. Его друзья, как тени, замерли, не в силах поверить, что реально его слышат. Наконец, брюнет, кашлянув, хрипло прошептал:

— Ты… ты умер, чувак, — блондин обратил к нему удивленный, все еще затуманенный взор, легкая складка пролегла между бровей, задавая мысленно вопрос. В какой-то момент Лекс показалось, что между ними проходил мысленный диалог — приподнятая бровь, едва уловимый кивок, прищуренные глаза, пожатие плеч, потом оба парня уставились на свои татуировки в немом соглашении. Алан откинулся на подушки, проведя руками по лицу.

— Надо матери сказать, — выдохнул он и отключился. На секунду тревога вновь коснулась девушки, но к ней повернулся Брайан и, увидев выражение ее лица, слегка улыбнулся.

— С ним все хорошо — ему просто надо поспать. Пошли: нужно сообщить врачам — надеюсь, они в подгузниках — и миссис Хандерсон, — брюнет взял застывшую Лекс и потащил за собой. В соседнем коридоре на скамейке сидела Моника с каменным, абсолютно белым лицом, рядом с ней стоял нетронутый стакан с водой. Поднятый подбородок, прищуренные глаза, даже без намека на слезы. Брайан подтолкнул Лекс к женщине.

— Э… миссис Хандерсон?, — та подняла к ней пустые глаза, — Алан… Алан жив… мэм, — неловко промямлила брюнетка. Около минуты не было никакой реакции, казалось, что женщину просто «выключили», до такой степени на ее лице отсутствовали какие-либо эмоции, но потом в глазах «зажегся свет», и едва уловимая улыбка появилась на ее губах.

— Жив?

— Да, мэм...

— Спасибо, — кивнула она и направилась к секретарше. Та, услышав подобную новость, сначала укоризненно покачала головой, глядя на ребят (дескать «зачем внушаете женщине ложные надежды»), но потом, под нажимом миссис Хандерсон, пошла за главврачом.

— Странная она, — протянула Лекс, глядя на мать Алана.

— Все женщины странные, — пожал плечами Брайан, подожив руки в задние карманы джинсов. Эта поза должна была показать полную раскрепощенность и облегчение, но девушка понимала, что за этим скрывались натянутые до предела нервы.

***

Алан провел в больнице 6 дней. Врачи просто не могли представить, как такое возможно — умереть, а через 6 суток уже быть в полном порядке; но между тем они не могли какую-либо причину, чтобы держать теперь абсолютно здорового парня в больнице. Про руку Брайана все уже давно забыли — он снял гипс на следующий день после наложения, спокойно размял руку, которая ничем не походила на ту неприятно вывернутую пародию, которой являлась меньше 24 часов назад. За эти дни Брайан каждый день ездил к Макклайменам на полтора-два часа. Состояние Айзека немного улучшилось, если так можно сказать — он не шевелился, могло даже показаться, что он мертв, если бы не едва-едва поднимающаяся грудь, — но он хотя бы не буянит, — просветил Алана брюнет, в то время, как тот собирал вещи.

— Мне так жаль, что не был рядом с Чаком..., — сокрушался он. Большую часть времени им приходилось говорить о всякой ерунде, так как рядом была Лекс, но сейчас они все-таки уговорили ее поехать отдохнуть и могли, наконец, все обсудить.

— Ну прости — ты там в рай хотел улизнуть. Тебе было некогда, — съязвил брюнет. Блондин одарил потолок насмешливым взглядом и продолжил аккуратно складывать одежду. Все шло как всегда, разве что… Воцарившуюся тишину нарушил телефонный звонок. Брайан достал электронное устройство, — легок на помине. Это Чак, — объяснил он Алану, заметив его приподнятую бровь, — алло. Да, Алана выписали, и мы… Что?!, — голос брюнета поднялся на несколько октав. Блондин тут же подошел, глядя Брайану в лицо, на котором с такой скоростью менялись чувства, что за ними невозможно было уследить: шок, дикое удивление, непонимание, нарастающее недоумение, озабоченность… Не обращая внимания на взволнованного Алана, он подошел к окну, — да. Ты все правильно сделал. Успокойся. Мы уже выходим, — и выключил телефон.

— Что? Айзек… он?, — вопрос повис в воздухе. Брайан поднял свои шоколадные глаза на блондина. Озорные огоньки точно осветили до этого хмурое лицо брюнета.

— Он очнулся. С ним все хорошо. Они нас ждут. Хватай шмотки, девчонка, нам пора выматываться.

***

Айзека они застали в постели — как король на своем троне, он восседал на подушках, за обе щеки уплетая суп, заедая его сэндвичами. Рядом стояла полупустая кружка с вишневым соком, от которой над верхней губах у близнеца появились красные «усы». Чак, открывший дверь, просто светился от радости и облегчения.

Знаете, как это бывает: ты находишься рядом с невероятно дорогим тебе человеком, который находится на грани — одна нога еще на земле, а другую уже засосало болото тьмы, и ты незнаешь, за какой ногой последует тело, душа… Все, что тебе остается, это сидеть рядом, успокаивать, уверять, что все будет хорошо, и обнадеживать, возможно, безнадежно больного, игнорируя нарастающую пустоту в груди, которую не закроют десятки других людей; а если человек еще и без сознания, то ты вообще не знаешь, а услышишь ли ты хоть раз его голос, улыбку, успеешь ли сказать «прости» и «прощай»? Или он уйдет тихо, как солнце за тучу, беззвучно, как лист падает на землю осенью, и у тебя останется только это страшное ощущение несгладимой вины, что ты сделал не все, что ты мог больше уделять внимания, больше времени проводить вместе; если находишься на расстоянии, то чаще звонить, писать, меньше ссориться и вызывать недовольства. Но уже ничего не сделаешь — душа, к которой бы ты хотел обратиться, уже не рядом, а к телу не имеет смысла обращаться — это оставленная, уже ненужная оболочка когда-то дорогого и незаменимого духа, который являлся фундаментом твоего сердца. И когда этот кирпичик исчезает, растворяется в небытии, все рушится — планы, надежды, мечты… И остается эта черная и ненавистная дыра, из которой, порой, не удается вылезти до конца жизни...

За эти дни Чак постарел на несколько лет — он стал серьезнее, внимательнее, уже не было того беззаботного бесшабашного веселья. Он все еще улыбался, но каждая его улыбка точно спрашивала «а я могу улыбнуться? Чуть-чуть? Немножко?».

Когда все уселись в комнате близнецов, Чак пожаловался, скривив лицо.

— Мне кажется, маман будет в шоке, когда увидит, что мы остались практически без еды.

— Не неши шушь. Я шъел тошко тарелху шупа и пару путерпротов, — замахал руками Айзек, доедая крошки.

— Вообще-то, ты съел кастрюлю борща и, по крайней мере, десять сэндвичей, — заметив, что брат намерен спорить, Чак махнул на него рукой, — все. Отвянь. Алан, чувак, ты-то как?, — тряхнул тот блондина. Парень, поправив очки, на секунду замялся, его взгляд метнулся к Брайану и, получив явный запрет, новь обратился к близнецу.

— Все хорошо, спасибо. Полежал немного в больнице — иногда полезно.

— Аха. Для плофилахшии, — усмехнулся Айзек, допивая сок. Брайан только хмыкнул, — я больше за тебя, дурень, беспокоился, — посмотрел блондин на Айзека, — кстати, как ты себя чувствуешь?

— Я Бог. Я никогда так не ел — это раз. Мой брат никогда не исполнял мои просьбы — это два. И я никогда так долго не тусовался в постели — это три. Вывод: я стал Богом, по непонятной мне причине, за пару ночей.

— Пару?, — вставил до этого молчавший брюнет, — стой. Айзек, какое сегодня число?

— Ну, позавчера было 3, следовательно, сегодня 5. Что Вы так на меня смотрите?

— Айзек. Сегодня 13 декабря.

— Что?, — на несколько секунд парень «завис», потом улыбнулся от уха до уха, — а я ведь почти купился. Молодцы, круто, практически разыграли...

— Айзек!, — стряхнул его Брайан, — мы не шутим. Посмотри на свой телефон.

— Пф, да легко, — близнец потянулся к столу и включил телефон, — он разряжен… Странно, я же полностью его зарядил, а его обычно хватает на неделю… Он не мог разрядиться за два дня.

— Потому что прошли не два, а 8 дней, брат, — повторил Чак. Айзек уставился на своих друзей, пытаясь заметить хоть малейший признак того, что они шутят. Ничего. Ни отведенных глаз, не трясущихся губ.

— Да ладно… А что тогда произошло?, — парни переглянулись, и Алан начал медленно рассказывать. Когда он дошел до того, как они обнаружили тело матери Дэйзи, Айзек прервал его, — а… Дэйзи? Она...?

— Слушай дальше, — осадил его Брайан. Дослушав историю до конца, близнец вскочил.

— Я уверен — Дэйзи жива, и вам просто все привиделось!

— Эй! Чувак! Спокойно! Мы надеемся, что будет хорошо, — угомонил его брат, приобняв за плечо и усадив на место.

— В нашей чертовой жизни никогда не бывает ничего хорошего, — сокрушенно произнес Айзек, закрыв лицо руками. Никто не нашел слов, чтобы ему противоречить — ведь в этом не было смысла.

Ночь. Самое романтическое время суток. Говорят, что именно ночью чувства человека обострены, что именно в эти заветные часы, когда Солнце оставляет свой пост на небе, человек испытывает самые искренние и правдивые ощущения. Все самое волшебное происходит по ночам: свидания, прогулки, признания, любовь… Но ночь от того и темная, что хранит множество секретов. И лучше не вникать в них — Ночь не любит, когда примитивные суют нос в ее делишки. Она горда и упряма. И очень злопамятна. То, что было ночью, останется ночью.

***

— Ты поздно. Я ожидал, что ты сразу прибежишь. А уже скоро начнет рассветать, — усмехнулась темная фигура в плаще. От нее веяло страхом, одного взгляда хватало, чтобы заставить человека упасть без чувств — высокая, непонятная фигура, то ли мужчины, то ли женщины с грубым голосом; темно-красные одежды, запятнанные кровью и двигающимися тенями, рваный, длинный плащ, полностью скрывающий своего владельца. Только часть лица — змеиная ухмылка с острыми зубами, да кроваво-бардовые глаза в прорезях маски — вот все, что можно было точно увидеть в ночном свете.

— Зачем ты это сделал?, — парень, закутанный в темную куртку, хмуро смотрел на незнакомца, остановившись в трех метрах от него — достаточно, чтобы показать, что страх отсутствует, но и в то же время есть секунды, чтобы сбежать, если дело примет дурной оборот. В общении с этим дьяволом лишние секунды форы равны 9 жизням кота. Не так уж и мало. Холодный ветер проникает под теплую материю, но парень не желает выказать свой дискомфорт: упрямо поднятый подбородок, горящие презрением глаза, напряженное тело — все показывает на полнейшую неприязнь к незнакомцу. Все накаляет еще обстановка вокруг — они всегда встречаются на одиноком утесе, в тысячах метрах от людей, где существуют только они двое, да природа, неугомонная и дикая по ночам.

— Что? Ни слова благодарности? Я ведь его вырвал из лап Смерти. Старуха дико зла на меня, если ты не понял.

— Зачем ты это сделал?, — игнорируя ответ фигуры, произнес брюнет, не сводя с прорезей маски глаз.

— Зачем? Дьявол, Хранящий, я бы никогда не подумал, что ты глупец. Что там написано на твоей татуировке? Animus? Ты — разум и должен понимать, зачем я спас никчемную жизнь этого безмозглого ботаника.

— Этот «безмозглый ботаник» — мой друг, — холодно прервал это парень, сжав руку, — и да, я прекрасно понимаю, зачем ты это сделал. И мой ответ прежний — нет. Никогда. Возможно, это невероятно грубо, но лучше бы он остался мертв, чем являлся причиной нашей сделки. Ее не будет. Мне надоело повторять тебе это.

— Ты же понимаешь, я не единственный, кто хочет заполучить..., — незнакомец не договорил, так как брюнет поднял руку, призывая к молчанию.

— Я знаю. Тебе нечего напоминать мне об этом. И все равно — нет. Нет. Сколько раз мне его повторять?

— До тех пор, пока «нет» не станет «да». И, знаешь, у меня есть другие ниточки, за которые я могу тянуть, моя драгоценная игрушка. Я говорю про одну невероятно привлекательную особу, — фигура облизала губы, — она очень аппетитна. Как же ее имя?.. А… Лекси, кажется? Не напомнишь?, — парень побледнел, его кожа в лунном свете стала практически белой. По коже прошла судорога, и парень оскалил острые зубы, сжав кулаки с выступившими когтями.

— Да не думай о ней!

— О! Так все-таки есть на свете что-то, что тебе дорого? Она должна быть польщена — такие, как ты, не влюбляются.

— Я не влюблен в нее, — прошипел брюнет, пытаясь успокоиться, — за меня и так умерло слишком много. Девчонка этого не стоит.

— Да? Тогда ее смерть ничего для тебя не будет значить.

— Я тебя предупреждаю — не. Смей., — отчётливо произнес парень, выплевывая каждое слово в лицо незнакомцу. Потом развернулся и стал спускаться по жесткой траве.

— Я найду способ, чтобы заставить тебя, Хранящий! А будет ли это по-плохому, или хорошему — это уже зависит от меня!, — рассвирепев, брюнет обернулся, но темной фигуры уже не было. Только ее зловещий шепот окутал утес:

— Мы еще встретимся, мальчишка. Очень скоро. Можешь не сомневаться.