Глава девятая

— Что, так и будем лежать? — спросил Программист, ухмыльнувшись. — Прошу к столу.

Ригов и Майтри уже ничему не удивлялись. Раньше в бунгало этого стола не было, теперь он появился.

Они втроем заняли плетеные стулья.

— Пожалуй, начнем, — произнес гость. — Я не верховный коннектор, как вы уже догадались, а Создатель этого мира, точнее загрузочной локации, да и другие локаций, в прямом смысле слова, дело моих рук. В своей же реальности меня зовут Денисом. Верховному коннектору я подарил только графическую оболочку. — Программист достал из внутреннего кармана куртки жестяную коробку и аккуратно положил на стол. — Весь секрет мироздания кроется в этой штучке.

— Мы не спрашиваем, зачем ты создал виртуальную вселенную, — перебила Майтри.

— Да, это был бы, мягко говоря, странный вопрос. — Гость криво улыбнулся. — Я просто хотел создать — и создал. Потому что мог — и сделал.

— Меня, например, больше интересует, как устроена вселенная, а не для чего ты ее выдумал, — произнес Ригов.

— Правильный интерес. И хорошо, что вы не удивляетесь. — Подросток с удовольствием откинулся на спинку стула. — Я рассчитывал именно на такую реакцию. А то начнешь разговаривать по душам, а через некоторое время осенит: тебя же не понимают! Даже больше — оказывают явное сопротивление, не верят.

— Ближе к делу, — оборвал Константин. — Что в ней? В этой штучке, как ты говоришь?

Программист придирчивым взглядом окинул комнату, словно искал изъян в локации, и остановил изучение обстановки на Майтри. Ее пристальный взгляд был прикован к той самой «штучке» — жестяной круглой коробке.

В такой коробке обычно продают крем для обуви, и в голове девушки родилась фраза: «Программист принес коробочку из-под крема для обуви, потому решил обуть нас, нагуталинить мозги».

— В коробке игральная кость, — продолжил Программист, открыв ее и, будто демонстрируя ловкий фокус, стал вертеть в пальцах коричневый кубик с белыми точками.

— Ты пытаешься рофлить? Или флексишь? — спросила Майтри.

— Нет. Просто однажды я заметил глюк, присущий моей реальности. — Программист задумался. — Пожалуй, стоит рассказать подробнее. Умения создавать миры с помощью программ разной сложности, я думаю, для вас не открытие. Короче…

Умение создавать миры с помощью программы — ничего фантастического в этом нет, странного — тем более, но куда интереснее наблюдать за самими творцом, припавшим к экрану и всматривающимся в бесконечный поток цифр и символов. Удивительно то, что, никуда не выходя, оставаясь почти все время дома, отвлекаясь только на походы в магазин, или даже заказывая еду, творец виртуала способен мгновенно перемещаться из одного мира в другой, корректировать их, и, что важно, особо не думать о работе. Работать фрилансером, блогером, серфинговать, получать деньги на счет, даже не обналичивая.

Однако Программист задумался над своим положением затворника. Он ощутил себя пленником башни. Правда, башня была не из слоновой кости, а всего лишь коробкой из бетона, стали и пластика. Она внушала защищенность, но однажды Программист поймал себя на мысли, что за ним наблюдают, и мысленно исчезли бетон, металл и стекло. Он увидел себя открытым всем ветрам неизвестности. Тут же вторая мысль: «Нет, начинается паранойя. Ну, кто может наблюдать?» Сама идея о сущности, или существе, наблюдающем за создателем виртуальных миров, оказалась не такой оригинальной, но внушила Денису внутренний трепет. Правда, трепет не ясно перед кем, или чем. То ли перед невидимым Наблюдателем, то ли перед самой идеей.

«Наблюдение за наблюдающим довольно забавная вещь», — промурлыкал под нос Денис знакомую песенку.

«Да, идея рулезная, — решил он, — надо ее использовать». Так появились новые персонажи виртуала — Майтри и Ригов. Выдуманные миры, как показалось Денису, ожили, стали интереснее, но опять, в какой-то день недели он так и не вспомнил в какой, мысль о невидимом Наблюдателе клюнула его. Именно, клюнула, как хищная птица. Не больно, но неприятно. Он отмахнулся от нее. Затем Программист вновь в какой-то из дней поежился, как от сквозняка, но окна и двери оказались плотно закрыты. Это был не ветер, а та самая неприятная мысль-сквозняк о Наблюдателе.

«Я сижу как затворник, создал необходимые условия, а не тот ли самый Наблюдатель, о котором я думаю, сотворил предпосылки к таким условиям, а я, не будь ламером, воспользовался?» — всплыл вопрос.

Нет, паранойя.

«Если долго и упорно размышлять в данном направлении, — решил Денис, — то можно сойти с ума».

Он, ухмыльнувшись, откинулся на спинку кресла и стал еще сосредоточеннее просматривать цифры и символы на мониторе. Сойти с ума ему не хотелось. Почему-то возникло чувство ответственности перед созданными мирами, пусть они и были ненастоящими.

Наблюдатель?

«А не является ли мой мир плодом его творчества? Вдруг я тоже виртуален с его точки зрения? Ведь объективность, как система, является реальностью лишь для элементов системы, а для тех, кто ее создал, объективность лишь плод их мыслей и чувств, то есть в какой-то степени…» — Программист, подавшись вперед, посмотрел на экран. Среди кишащей виртуальной жизни, наверно, затерялся ответ на вопрос: а есть ли он, Наблюдатель?

Но однажды Дениса осенила мысль простая и бесхитростная. Можно удостовериться в существовании Наблюдателя, если он, конечно, захочет обнаружить себя.

Денис открыл нижний ящик стола и, найдя игральную кость, произнес:

— Ну что ж, Наблюдатель, посмотрим. Если ты существуешь, то дашь знак. Если ты не ответишь, то я решу, что тебя нет.

Программист бросил кость на стол. Та, прокатившись по столешнице, ударилась о канцелярский стакан, откатилась назад и замерла. Верхняя грань показала пять кружочков.

— Ну, а теперь, если ты есть, то должно пять раз выпасть по пять, — произнес Денис. — По теории вероятности, я знаю, почти невозможно, но если ты есть, Наблюдатель, то ты сделаешь пять раз по пять.

На секунду мысль показалась безумной. Разговаривать с самим собой, играть с Создателем, которого, возможно, и нет? Точно, паранойя, но почему бы и не рискнуть?

Программист представил себя в качестве изображения на мониторе. Сейчас Наблюдатель следит за ним. Пальцы Создателя бегают по клавиатуре, пытаясь установить связь с детищем.

Денис не верил в Наблюдателя как в Абсолют, как в идола, как в нечто неизменное, парящее в недосягаемых высотах. Он считал творца таким же человеком, со своими плюсами и минусами. Единственное отличие — Наблюдатель находился в иной локации, в которую Программист собственными усилиями попасть не сможет. Во-вторых, Наблюдатель, наверно, более интеллектуально развит.

Денис, затаив дыхание, начал бросать кость. Пять раз выпало по пять. Когда это случилось в последний раз, он, еще не веря, осторожно взял двумя пальцами игральную кость и всмотрелся в белые кружочки, затем убрал аккуратно кубик в ящик стола, словно это был сакральный артефакт.

Денис скользнул взглядом по стенам и потолку, ища скрытые камеры. Ухмыльнулся. Мысль была наивной, но, посмотрев в окно, он произнес:

— Наблюдатель, выходи. Я знаю, ты здесь.

<…>

— И что же случилось дальше? — спросил Ригов, заметив, что Программист, замолчав, ушел в себя. — Он встретился с тобой?

— Встретился, — очнувшись, произнес рассказчик. — Он сказал мне: послушай, Денис, все дело в уроборосе, в змее, кусающей собственный хвост.

— Не грузи, — недовольно проговорила Майтри.

— Это образ такой, понимаете? Наблюдатель тоже кем-то создан, не богом, но… Как это проще объяснить… Допустим, в какой-либо локации живет пятилетний мальчик. Он очень одинок. Однажды его ум придумывает того самого Наблюдателя, который придумывает меня и мой мир. Я создаю свои миры, где есть Ригов и Майтри. Кто-то в ваших мирах программирует цифровую тюрьму. В ней живет еще один программист. Он создает большую локацию, в которой и живет тот самый пятилетний мальчик, что выдумывает Наблюдателя, который… И так далее. Круг замкнулся. Змея укусила собственный хвост. Это лишь образ, я не говорю, что реальный Создатель был придуман в цифровой тюрьме.

— У меня мозг вспух! — Константин недовольно посмотрел на Дениса. — Как может пятилетний мальчик быть Создателем, если его придумал какой-то системный администратор? Допустим, система замкнута сама на себя, уроборос, как ты говоришь, но и уробороса кто-то сгенерировал?

— Нет, — ответил Денис. — Для уробороса нет бога. Эта система самодостаточна. Она и есть бог сама для себя.

— Но это лишь гипотеза, — вмешалась в диалог Майтри.

— Так сказал мне Наблюдатель, а вот верить, или не верить ему — личное дело каждого. Я, например, поверил, поскольку…

— Погоди, Программист, а мы сможем с ним поговорить?

— С кем, Майтри? С Наблюдателем? Зачем?

— Должен же быть смысл, цель, так?

— Цель — в функционировании уробороса. А смысл… — Денис положил игральную кость в коробку, и вернул ее во внутренний карман куртки. — Ваш персональный смысл — нести знание об уроборосе в другие локации. Я не хотел выходить с вами на связь, хоть Майтри первая догадалась о моем существовании. Ты, Константин, тоже вскоре бы догадался обо мне. Не хотел, потому что я вряд ли мог бы предложить вам что-нибудь стоящее, но потом подумал, что нести знание об уроборосе — важная цель.

— Та-ак, — недовольно произнес Ригов, встал из-за стола и, подойдя к окну, развернулся и пригвоздил взглядом Программиста. — А если мы встретимся с тем пятилетним ребенком?

— Зачем вам перемещаться в ту локацию, где змея укусила собственный хвост?

— Разомкнуть уробороса.

Программист посмотрел на Константина как на умалишённого, перевел взгляд на Майтри. По ее хитро прищуренным глазам он понял, что идея о встречи с малолетним творцом ей понравилась.

— Ригов, ты что хочешь? — осторожно подбирая слова, начал Программист. — Ты хочешь разрушить систему? Хочешь умереть? — Денис занервничал, он встал из-за стола и заметался по комнате. — Ты понимаешь, наша беседа зашла в тупик. Я предлагаю вам вернуться в ваши миры и попытаться привить жителям локаций знание об уроборосе.

— И какова цель хождения в народ? — ехидно спросила Майтри.

— Чем больше локаций об этом узнает, тем больше шанс поменять систему, даже возможно разомкнуть уробороса, так как многие к этому будут готовы, а когда они готовы, то это не приведет к коллапсу системы, ежели элементы не готовы, то… Даже не хочу думать о последствиях. Допустим, Наблюдатель ошибается. Допустим, Создатель змеи, кусающей собственный хвост, существует, и система не самодостаточна. Тогда сам Создатель…

— У тебя словесный понос. Да и что ты мечешься, как лев в клетке?! — Денис остановился и посмотрел на Константина. Константин, выдержав тяжелый взгляд Программиста, произнес: — ладно, я согласен. Значит, просвещение темных масс? — Ригов хмыкнул. — Допустим, но первая цель, которую я вижу — найти того молодого бога, пятилетнего мальчика. Кстати, а почему он должен быть ребенком?

— Он может быть и подростком, и взрослым, и мужчиной, и женщиной, кем угодно, даже животным и неодушевлённым предметом, священной реликвией, — ответил Программист. — Просто я подумал о Создателе, играющем в сотворение миров, а дети больше всех любят играть.

— Понятно. Но и взрослые тоже любят играть. Ладно, перемещай меня в начало. Попробуем.

— Один готов, а ты, Майтри?

— Согласна.

— Ну, что ж. Вашу память я не буду стирать, она вам пригодится. Как только окажетесь в локации, постарайтесь вспомнить об уроборосе. О змее. Возможно, окружающая обстановка натолкнет вас на мысль о виртуальности, но в любом случае вы должны припомнить нашу беседу. Дело в том, что иногда при глубоком перемещении память временно блокируется. Мне не удалось пока исправить этот баг. Итак, начали.

После этих слов подросток в дредах исчез.

«Ребенок? — удивилась Майтри, — Он может быть и пятилетней девочкой, а, возможно, Денис и есть Создатель. Он надевает графические оболчки, как перчатки, или меняет их как маски. Как точнее сказать?»

Но идея с пятилетней девочкой Майтри понравилась больше.

<…>

Девочка лет пяти сидела на крыше пристройки одноэтажного частного дома и смотрела вниз. Внизу были качели. Качели, поскрипывая, чуть раскачивались от ветра. Звук заунывный — слушать тошно. Девочка легла на спину и закрыла глаза. Тихо. Лишь качели ноют, но шум листвы заглушает скрип — то дерево, растущее рядом с домом. Дерево казалось девочке добрым волшебником заколдованным злой ведьмой, и шум в кроне есть не что иное, как тайный язык, который непонятен никому, кроме нее.

— Как ты забралась сюда?! — крикнула мать. — Иди завтракать! Маш, слышишь?!

«Как, как? По дереву, конечно, забралась. Разве непонятно?» — раздраженно подумала она.

Имя Маша, или Мария ей никогда не нравилось. Что-то в нем было ненастоящее, «понарошечное». От отца она узнала, что и в других языках это имя встречается, вот только звучит по-разному, и она выбрала среди многих одно, близкое по звучанию — Марика. Почему Марика, вряд ли бы она объяснила, но в имени звенело что-то веселое, задорное и разбойничье.

— Не ребенок, а чертенок, — сказала мать, когда Маша спустилась на землю. — Все девочки как девочки с куклами нянчатся, а она с мальчишками бегает в ножички играть.

«Ну, да, а что такого? — удивилась Маша, — ведь в ножички-то интереснее!»

Маша, нет, теперь Марика вошла на кухню и села за стол. Локти — по-хозяйски на край столешницы.

— А руки кто мыть будет!? — строго спросил отец.

Марику как ветром сдуло к умывальнику — руки и лицо вымыла — больше расплескала, чем в дело пошло. Надо вытереться. Белое полотенце — сухое и теплое.

Маша опять села за стол.

— Локти! Сколько раз говорила?! — крикнула мать.

Теперь все сделала правильно, да ребро столешницы в кожу впивается. И как это взрослые сидеть так умеют? Неудобно же. С локтями на столе — другое дело.

Маша в молчании быстро позавтракала, глянула на часы. Для приличия посидела минуту — посмотрела, как взрослые едят, но вскоре нетерпеливо заерзала и сорвалась с места.

— Мария! — строго остановил отец. — А панаму?

Мария забежала в свою комнату, напялила надоедливую панаму и пулей выскочила на улицу.

Маша остановилась. Задумалась. Куда теперь? Послушать заколдованного волшебника — дерево у дома? На качелях покататься? Нет. Теперь начинается путешествие, начинается приключение! Теперь она — Марика! Поэтому бегом к старым баням, где мальчишки играют в ножички. Пора! Уж там, наверно, целая толпа собралась — весело будет.

И точно, игра шла во всю, то один бросит ножик, то другой. Так за нехитрым занятием разговоры потекли о старых банях, где призраки обитают.

— Призраки! — удивился один из мальчишек. — Врешь! Нет никого. Темно, жутко — это верняк, а так чтобы привидения...

— А говорят? А шорохи?

— Да не гони! Шорохи? Это у тебя в ушах шорохи.

— Так, значит, нет никого?

— Нет!

— А вот и врешь!

— А вот и не вру!

Марика не вмешивалась в спор, а только прислушивалась.

Призраки? Жутко и интересно самой зайти в старую баню, дверь открыть, порог переступить и дыхание затаить. Хоть в предбаннике постоять — удостовериться.

Так она и сделал, когда мальчишки ушли, но не удержалась и в саму баню вошла. Раньше бани по-черному топились. Марика глянула на темный покосившийся полок, на осколки кирпичей справа от входа — печь видимо давно разобрали. Она посмотрела внимательно на лавки. И вроде ничего особенного — пусто и тихо, а страх берет. Жутко. Вот так баня столько лет стояла одна, да сколько еще и простоит, рождая о себе новые суеверия.

Кто тут?

Шорох понизу прошелся, будто кто прошмыгнул. Ветер? Да нет, не похоже. И тут от неожиданной догадки Марика чуть не закричала — так змея же это! Они, змеи, места эти всегда стремятся облюбовать.

Марика в предбанник выскочила, сердце колотится, словно гнались за ней, а в глазах поплыло. Слабость. Что же это такое? Неужели змея укусила?

Змея? Уроборос?

А мир точно поплыл, и всё нереальным стало.

«Так это сон! Так это… Так я не Марика, не Маша, а…», — и будто кто тонкую нить порвал, нить, что связывала с этим миром.

Майтри глубоко вдохнула запах дерева и сырости. Она знала, нет ничего: ни этой бани, ни этого мира. Края сознания, будто язычок змеи, коснулась мысль: «А люди в старину верили, что в банях нечистый дух обитает, его так и называли — банник. Вроде», — но мысль эта оказалась тоже нереальной, как и этот мир. Пора было переместиться. Но куда?

— Ригов. Нужно найти Ригова. Куда его Программист переместил? В начало. — И Майтри догадалась: — конечно, USB-сити.

Она представила, как он летел сквозь тысячи миров, или миры сквозили сквозь него, как мириады жизней скользили мимо, и жизнь…

Жизнь летела, цепляясь за реальность, звенела стеклами домов, словно порывы ветра бились в окна. Жизнь также была похожа на безучастное движение планет. Она скользила по поверхности бытия. Или небытия?

Планеты двигались по орбитам лишь потому, что таков закон. И все. И вот поэтому ничего вдохновляющего в полете жизни он не обнаружил. Не обнаружил бы и сторонний наблюдатель, ни единый даже самый внимательный глаз. А еще жизнь похожа на существо со стеклянными крыльями-витражами. Холодный разноцветный блеск их мог ввести ненадолго в заблуждение, но только ненадолго, и то не каждого.

Все жители этого странного города, решил он, рождены с замораживающим реальность взглядом. Они смотрят на жизнь. Они не подарят ей ни шанса, ни возможности на воскрешение, ни на перемену. Ни секунды обмана.

Сколько раз — миллионы раз, наверно, — он проходил мимо этих домов с темными окнами, в которых иногда появлялись, будто из темной проруби, уставшие лица. И темные проруби глаз смотрели на улицу. Они победили жизнь. Вот поэтому она летела мимо их жилищ, мимо тихих пусть и уютных квартир, но квартир, наполненных странным молчанием и пустотой. Это была космическая пустота. В безвоздушном пространстве звук не распространяется, так и в комнатах: хоть тепло и уютно, но мертво.

Ему бы никто не ответил на вопрос: «Что это за место?» Да и было странно получить ответ. Молчание — самый верный ответ. Мертвецы молчат. Это город вечно живущих мертвых людей. А мертвые уже не люди. Скорей, какие-то существа со скорбными личинами.

На мгновение надежда вспыхнула в его сознании, как зажженная спичка: конечно, личина, маска, все это ненастоящее, достаточно содрать с лица уныние и… Но как спичка не способна победить мрак, так и надежда не осветила эти улицы и дома, эти взгляды, выныривающие из полумрака квартир. Личины остались личинами. Маски не сброшены.

Он решил покинуть этот город. Идя мимо проспектов, идя мимо вокзала с поездами, шуршащими по-змеиному, он зашагал дальше и дальше. Есть одно место, которое поставит точку в коротком путешествии. И он добрался до него. Вот он. Выключатель. Он похож на спусковой крючок пистолета. Медленно с силой он надавил на спуск. Указательный палец поймал баланс.

Вдох.

Он прислушался к тишине. Еще один миллиметр и все закончится. Наконец, палец преодолел усилие пружины этого мира. Сухой щелчок и город погас, он прекратил свое унылое существование.

Выдох.

Он остался в полной темноте. Недоумение завладело им: как это возможно? Небытие, но он жив. Шестое чувство упрямо продиктовало: жизнь продолжается.

Он пошел вперед во мрак, не разбирая дороги.

«Жизнь летела, цепляясь за реальность», — повторял он вновь и вновь про себя, словно заклинание, словно это поможет не потеряться среди… Среди чего? Ведь ничего уже нет.

Значит, обман чувств, и не прав тот мыслитель, говоривший, что я мыслю, следовательно, существую. Он мыслил, но не существовал. Можно придаваться иллюзии, можно закрыть глаза, можно решить, что это сон. Но это не сон — реальность.

«Какого черта!» — выдохнул гневно Константин и открыл глаза. В полумраке, словно рыбы в мутной воде плавала мебель: стол, шкаф, комод, напольный светильник. Константин просто уснул, ему приснился бессвязный кошмар, а теперь он очнулся.

— Неужели сон? — буркнул он, поднявшись тяжело с постели.

Прислушился к своим ощущениям.

Тишина и предрассветный полумрак.

Но тишину нарушил скрежет: кто-то скоблил ножом по пластику.

«Это же в зале!» — вспыхнула мысль.

Он вмиг оделся и рванул в другую комнату. Сердце бешено колотилось, готовое пробить грудную клетку. Константин, пытаясь успокоить дыхание, сделал по залу четыре осторожных шага. Скрежет не прекращался. Он заметил, как медленно и нехотя белая ручка окна поворачивалась по часовой стрелке. И картина сложилась сразу. Грабитель, скорей всего наркоман перочинным ножом пытался взломать нехитрую систему замка.

Константин побежал на кухню, схватил из хозяйственного отдела под газовой плитой топорик для разделки мяса.

Дальше все события слились в одну секунду. Он нервным движением отгородил тюль, рванул ручку, распахнул окно, не обращая внимания, что сбил горшки с цветами, стоящие на подоконнике и выпрыгнул в окно. Но вор оказался проворней. Он был уже далеко. Константин, не целясь, кинул в него топор. Топор попал между лопаток обухом. Над беглецом появилась красная полоска со здоровьем. Полоска сильно укоротилась. Грабитель, сдавленно вскрикнув, смешно подскочил на ходу, будто перепрыгивая небольшую лужу. В следующую секунду он скрылся за углом дома.

Прозвучал сухой треск. Странно, решил Константин и побежал вдоль дома, не думая, что выглядит нелепо: в цветастых шортах и полосатой майке. Благо на улице лето и четвертый час утра — никто не увидит.

Если кто-то спросил, зачем он побежал за грабителем-неудачником, не ответил бы. Был минутный порыв, было любопытство: откуда этот треск?

Константин добежал до угла дома, повернул и буквально чуть не столкнулся с двумя незнакомцами, одетыми в военный камуфляж. Они не удивились его появлению и сосредоточенным взглядом обмерили Константина.

— В чем дело? — спросили они.

Ригов бросил взгляд на лежащего грабителя. Полоска здоровья над ним отсутствовала, и только появился на мгновение череп со скрещенными костями.

«Хорошо, что я без топора», — успокоил себя Константин, рассматривая огнестрельное оружие незнакомцев.

Но тут его мысль будто скользнула в пропасть, скользнула, да не упала, разум зацепился в последний момент за край реальности и вернулся в нее, но смутное ощущение, что это уже случалось, оставило неприятный осадок. Топор! Он недавно держал в руке топор! Куда делся топор? Константин вспомнил, что когда-то в другой жизни тоже держал топор в руке. Уже происходило нечто подобное. Говорят, если человек ловит себя на подобной мысли, то стоит насторожиться. Возможно, отголоски шизофрении, эхо шагов наступающей болезни.

— Что с вами? — спросил второй незнакомец строго. Он был ниже ростом, чем первый, коренастый и круглолицый. Взгляд простой, открытый, но внимательный. Видимо, он тут главный в этой паре.

Первый незнакомец оказался высоким, худым с флегматичным лицом. Он будто отсутствовал, витая в своих мыслях. Или не витал, а делал вид.

— Да вот, — выдавил Константин, указывая на распластанное тело. — Он пытался залезть ко мне в квартиру.

Только сейчас Константин осознал, что случилось. Грабитель стал убегать, повернул за угол дома. Сухой треск — это автоматная очередь, но всего ужаснее было то, что Константин принял случившееся как должное. Все в порядке вещей.

— Ничего удивительного, — сонно проговорил второй. — Эпидемия.

— Эпидемия? Эпидемия чего?

— Эпидемия зла. Болезнь такая. Не слышали? Телевидение и Интернет просто кипят.

— Не слышал, — упавшим голосом произнес Константин.

Он ничего не понимал. Эпидемия зла? Сюрреализм какой-то, абсурд. Его взгляд, скользнув вниз, вцепился в труп. Грабитель лежал на животе, раскидав руки и ноги. Из-под тела натекло немного крови.

— Ну что, идем? — спросил коренастый.

— Куда? — очнулся Константин.

— Как куда? Прочь из города, — ответил спокойно долговязый. Выражение его лица осталось флегматичным. — Надо уезжать. Немедленно.

— А личные вещи? Документы?

— Конечно, соберите. Мы подождем. Где вы живете?

И Константин пошел к себе домой в сопровождении двух человек. Собрав вещи, они направились к проспекту. Сели в машину: военные — в кабину, Константин — в фургон.

Он не знал, куда они ехали. Авто мягко покачивалось, и вновь неприятное ощущение, что это уже случалось, посетило его. Вот также в более тесном фургоне везли его в тюрьму. Тюрьма? Почему? Константин запаниковал. Незнакомцы в камуфляже не спросили ни имени, ни фамилии. Константин забарабанил в кабину. Автомобиль резко затормозил, и через несколько секунд дверь фургона открылась.

— Извини, но у нас нет места в кабине, а то бы взяли без проблем, — сказал коренастый.

— А вы знаете меня?

Коренастый удивленно посмотрел, но затем, сообразив, радостно произнес:

— А-а. Понял. Конечно, знаем. Ригов Константин. Или ошиблись?

— Нет.

— Может, ты в туалет хочешь? — Ригов отрицательно покачал головой. — Ну, тогда мы поехали. До железнодорожного вокзала минут пять осталось.

И коренастый закрыл дверь.

Приехав на вокзал, двое в камуфляже помогли вылезти Константину из фургона и объяснили, что делать дальше.

В здание вокзала проходить не надо. Идти нужно сразу к платформам через большие кованые ворота. Сейчас они были открыты. Ригов направился туда.

У платформы собралось не так много народа. Как оказалось, большую часть горожан, что не больны, уже отправили за пределы зараженной зоны. Пассажирский поезд прибыл через пару минут. Константин не заметил паники: люди спокойно садились в вагоны, занимали места, будто нет никакой эпидемии, а так — обычный выходной день и все отправились за город кто отдохнуть, кто на приусадебных участках покопаться.

— Мда, странно, — сказал Константин, заняв место у окна.

— Что странно? — откликнулся пассажир напротив. Он оказался мужчиной средних лет. Внимательные синие глаза посмотрели на Ригова.

— Так что странно-то? — повторил вопрос мужчина.

— Все неожиданно. Да и с чего они взяли, что я здоров?

— У военных глаз наметан. Да и не солдафоны они тупые, а люди с образованием. Сразу видят, болен ты, или нет.

— И все-таки странно, — с сомнением проговорил Константин. — Будто во сне все это.

— Кстати, о сне. Вы знаете, что мир — это сон бога?

— Это как?

— Бог спит, и мы ему снимся. Главное, чтобы он не проснулся, иначе мир разрушится.

— Главное не разбудить его, — попытался шутить Ригов.

— Вас как звать.

— Константин.

— Индиго. Вот и познакомились. У вас за городом есть дом?

— Да, — ответил Ригов, хотя перед мысленным взором стоял чистый лист, потому как он не помнил, есть ли у него дом.

— Так чего вам переживать? Отсидитесь. Администрация сказала это максимум на неделю. Вот отловят зараженных — и вернемся.

— А как с зараженными поступают? Убивают?

— Все зависит от того, насколько далеко зашла болезнь. Если несильно, лечат. А если… Ну, сами сказали — убивают.

Константин не стал спрашивать, как лечат. Что-то жуткое почудилось ему: эпидемии зла, военные, отстреливающие зараженных, спокойствие людей. Это напомнило ему голливудские фильмы о зомби, но здесь что-то не клеилось. Ригов не смог подобрать нужных слов, кроме как «абсурд», «сюрреализм» и «сон».

Вагон дернулся. Пассажирский поезд отправился в путь. Вокзал поплыл в окне и вскоре исчез, а минут через двадцать по узкому проходу, разделявшему места для сидения, прошелся солдат с планшетом. Он остановился в конце салона, окинув людей опытным взглядом, что-то отметил карандашом в планшете и выкрикнул:

— Ригов Константин! Есть такой?!

— Есть! — отозвался Константин.

— Наконец-то, нашел. — Солдат, судя по движению карандаша, поставил «галочку». — Поезд остановится, и вы выйдите. Это будет ваша станция.

— А дальше?

— Дальше на автобусе. Или забыли? Через пути не переходите. Автобус будет вас ждать со стороны платформы. Там сориентируйтесь.

Солдат сунул карандаш в нагрудный карман и покинул вагон.

А через пять минут Ригов стоял на платформе и рассматривал удивленно автобус. Все складывалось так, словно его, Константина, вели. Будто он был сомнамбулой, что плыл сквозь сумрачный мир.

Автобус — белый разбитый ПАЗик — посигналил Константину. Константин, спустившись с платформы, запрыгнул в него. Двери ПАЗика с жалобным взвизгом захлопнулись, и автобус резко дернулся. Ригов плюхнулся на место.

Все не так, этого ничего нет, все выдумано — вертелись мысли. Вот и сейчас эти бескрайние поля с жидким туманом, готовым рассеяться в лучах утреннего солнца, нереальны. Дорога с треснувшим асфальтом. Деревья у обочин. И остановка, где его встречают родители. Они молоды. Им столько лет, сколько сейчас Константину. Зачем это все? Для кого?

Ригов сошел на остановке.

— Костя приехал! Сыночек! — радостно воскликнула мать и обняла.

Отец был хмур и не показал радости, но крепкое рукопожатие говорило, что он рад приезду сына.

Ригов шел вместе с родителями к дому — высокому деревянному строению — как в чаду. Одна часть Константина понимала, что все это иллюзия, мир виртуальный, а другая? Другая молча радовалась вновь обретенному спокойствию: пусть иллюзия, пусть, но зато уютно на душе стало. И хотелось от тихой радости сжаться в комок, уменьшится в размерах, стать маленьким мальчиком, ничего не знающим о мире. Не думать о завтрашнем дне. Не гадать о нем. И Ригов стал маленьким мальчиком. Он посмотрел на родителей снизу вверх.

— Константин, чего остановился? — строго спросил отец. — Что случилось?

Потерянный рай. Вот, что случилось. Это был его дом из детства. Детства, которого не существовало. Константин побежал к дому. Он желал прикоснуться к нему, ощутить физически, но крашеное дерево, еще не разогретое летним солнцем, тоже иллюзия. Ощущения только создают иллюзию жизни, но не саму жизнь. Тогда что?

Константин забежал за дом и увидел баню. Остановился. Дверь бани распахнута, а у порога сидели курицы. Точно, ничего нет. Родители не держали кур, а значит, не надо было принимать правила игры этого странного мира. Эпидемия. Военные. Родители. Куры. Ригов подкрался к бане. Птицы не шелохнулись. Они лишь сонно посмотрели на него, моргая. Константин аккуратно взял на руки курицу, которая сидела на пороге бани, погладил ее и сосредоточенно всмотрелся в черный зрачок птицы. Он вспомнил сказку Антона Погорельского. Правда, эта курица была белой, а не черной.

— Отпусти меня, слышишь? — шепнул Константин. — Отпусти.

— Отпустить? — удивилась птица. — Ты так просишь, будто под кайфом разговариваешь. Куда отпустить?

Константин задумался. А, действительно, куда? В реальный мир? А если его вообще не существует?

— Ну, и долго я буду играть роль золотой рыбки? — возмутилась курица.

— Я хочу видеть Майтри.

— А кто это?

— Слушай, не зли, а то башку сверну.

— И пошутить нельзя. Заходи в баню, и ты попадешь куда надо.

— А вы тут типа главные? — съязвил Ригов, вернув курицу на порог. — Обычно вход в иной мир псы охраняют. Анубисы там, церберы.

— Ну, Анубис заведует бальзамированием. Цербер из древнегреческих мифов. А в этом мире птицы являются верховными существами. Они здесь сильнее любого животного и любой сущности. Ну, чего медлишь, заходи.

Ригов осторожно шагнул в предбанник, взялся за ручку, обмотанную грязной тряпкой, потянул дверь на себя. Из бани хлестнуло ледяным холодом, и лицо залепило снегом. Дыхание перехватило и…