10. Сон-припоминание

Он закрыл глаза и посмотрел вглубь себя, перепроверяя. Взвешивал каждый кусочек сознания, убирал случайное и надуманное, но ощущение присутствия мужского начала рядом с женским началом настойчиво стучалось в мозг. Сатх не мог обмануть себя, успокоив фразой: «Это были Духи Тысяч Солнц». Нет, не они. Да и не было там великого множества. Родилось в видении ясное чувство: Солнце Мира, и он один. И никого рядом с ним.

Сатх, не открывая глаз, сменил позу и продолжил медитацию.

Спросил себя: «Хорошо, что еще было в видении?»

А еще пришло ясное деление на свет и тьму, более четкое, более жестко очерченное, чем в высказываниях гондванских мудрецов. Он вспомнил множество духов, что служат Великой Матери. Миры Хаоса показались вначале бедными, словно господин небытия один вел бесконечную борьбу с гармонией, ни на кого не опираясь, но сон вскоре принес ощущение множественности темных миров. Одни чувства наслоились на другие, одни картинки растворились в других, мешая восприятию, но Сатх все равно выудил из бесконечности вселенной мятежного духа, отыскал его и его помощников. И тогда миры Хаоса предстали в образе лестничного марша. Ступени вели к господину безвременья.

Сатх припомнил: на занятиях никогда не говорилось о ступенях. Будто кто-то нарочно замолчал о них. Или у гондванских мудрецов не случилось того духовного опыта, и они не ведали о ступенчатости темных миров? И только он единственный, Сатх Ной, осознал это? Сатх засомневался. Стоит ли перепроверять и переосмыслять только что полученные знания? Он припомнил высказывания учителей о личности: ее масштаб растет вместе с количеством воплощений. «Ну, конечно же! — осенило Сатха, — еще не было в Гондване мудреца, кто постиг Хаоса до самых мрачных глубин. И даже я увидел его как будто вскользь, не погружался во тьму безвременья. Я стал первым, кто почувствовал темные миры, ощутил их полнее и шире. Неужели, я первый, кто осознал сие?» Но Сатх испуганно отбросил мысль. Он повторил, как заклинание слова: «Свойства субъективной реальности — есть дух. Личность в действии называется индивидуальностью. Никто не смеет гордиться, пока не испытал на собственной коже».

Он, открыв глаза, шумно выдохнул. Увидел солнечное пятно на полу и перебрался ближе к нему. Сатх начал следить, как оно медленно ползет по камням, подчиняясь вечному закону движения. Веки слипались. Вновь захотелось спать. Теперь Ной настроил себя сознательно: погрузиться в миры Хаоса и увидеть их во всех подробностях.

Ему вновь приснилось ночное небо, украшенное звездами, но на этот раз они начали гаснуть одна за другой, пока не осталась последняя — алая. Она разбухла, словно напившееся крови насекомое, заняла собой весь небосвод, но вскоре тоже исчезла.

Он стоял на каменистой дороге, что похожа была на застывшую волну — она то поднималась, то опускалась, убегая вдаль, и там, у горизонта, виднелась скалистая гряда. Рядом с Сатхом появилось животное — лев.

— Здравствуй, я буду твоим спутником. Ведь ты же звал меня? Пошли. Нам туда. — И лев совсем по-человечески кивнул головой в сторону скалистой гряды.

Сатх хорошо рассмотрел зверя, и вот назвать его зверем язык не повернулся. Не было в животном охотничьей грациозности. Можно подумать, что придумал льва художник ни разу не видевший и не ведавший о хищниках, об их жестокости. Даже морду животного нельзя было назвать мордой. Лицо — так вернее.

Ной перевел взгляд на горизонт и задумчиво вымолвил:

— Долго идти придется.

— Мы полетим.

И они полетели, и в одно мгновение, не паря, как птицы, а будто пронзая пространство, оказались у подножия гряды, затем взмыли вверх, оставили позади вершины и сорвались вниз. Сатх заметил под собой огромное ущелье, похожее на полураскрытую пасть, что обнажила на незваных гостей кривые зубы. Они нырнули в ущелье и зависли. Под ними бурлил океан с тускло светящейся водой темно-синего цвета. Хотя на воду не похоже, какой-то кисель или густая жижа, бурлящая и издающая то утробно-тоскливые, то чавкающие звуки.

Горизонт был пуст, и лишь на востоке всходило черное солнце. Оно блестящим маслянистым пятном стремилось на небо цвета пепла, и когда показалось наполовину, стало ясно, что это не солнце. У солнца не бывает глаз, светящихся сытым лиловым цветом. Это Хаос. Он посмотрел на гостей и так, не отрывая взгляда, продолжил взбираться на пепельное небо. Полностью показалась голова, оканчивающаяся плечами — шеи не было. Голова заворочалась, будто хотела помочь всему телу выползти на небо. Появились крылья. Они, угольно-черные, раскинулись от горизонта до горизонта. Хаос походил на размытый силуэт огромной хищной то ли птицы, то ли летучей мыши, которой тесно в этом мире. Птица не могла лететь, не могла развернуться, а могла только продираться сквозь пространство.

Голова Хаоса застыла в зените. Тяжелый взгляд продолжал смотреть на гостей.

— Пришли. Лев и ты, Антарес. Помнишь своего господина? — медленно проговорил Хаос.

Сатх онемел от ужаса. Знакомое имя — Антарес, но он не Антарес, он не предатель Матери Мира. Мысли вихрем пронеслись в сознании: «Этого не может быть! Я не отступник!»

— Вспомни, — приказал лев. — Вспомни свое первое воплощение, Ной.

— Вспоминай, — повелел Хаос. — Сделай выбор!

Слова господина небытия, подобно грому, пронеслись над бурлящим океаном, захлебнувшись у горизонта. Сатх потерял ориентиры. Его оглушило эхом и вынесло в иную точку пространства и времени. Он понял, что живет в одиночестве на острове, и сейчас имя ему Милет Атилла.

Милет вышел из дома и заметил человека. Незнакомец, одетый в длиннополый плащ с накинутым на голову капюшоном, видимо каким-то чудом узнал, что безвестный творец прячется здесь. «Интересно, кто ему разболтал? — подумал Милет.

Человек поклонился и, откинув капюшон, произнес восхищенно:

— Приветствую тебя, о мудрейший!

— А ты не ошибся? — осторожно спросил безвестный творец.

— Если ты Атилла, то нет, ну, а если… — Незнакомец развел руками. — То извини, что потревожил твое уединение.

Незнакомец оказался средних лет. Большие миндалевидные глаза устало посмотрели на мудреца. «Он мне знаком, — решил Милет, — где-то я видел этого человека, но вот где?»

Гость опять поклонился и посмотрел сосредоточенно, не отрывая взгляда. Черная радужка его глаз блестела жидким огнем, сливаясь со зрачками. Во взгляде одновременно соседствовали и глубина, и пустота. Никогда прежде Атилла не встречал подобных глаз.

Милет предложил незнакомцу сесть.

Они расположились на поваленном дереве. Милет, посмотрев на профиль мужчины, не мог не восхититься красотой и холодностью черт.

— Как зовут тебя, незнакомец?

— Ты меня знаешь. Давно знаешь. Вспомни, — и голос гостя нежный, бархатный, густой и терпкий, будто южная ночь. Атилла как наяву увидел сумерки, опускающиеся на мир, а мир застыл в ожидании тьмы.

— Нет. — Милет опять всмотрелся в человека. — Не вспомнил. Скажи лучше, зачем пришел?

— За тем, что и все. За мудростью.

Речь незнакомца насторожила. Он говорил так, будто к безвестному творцу ходят толпы почитателей.

— Ты все-таки ошибся. Я не тот, кого ты ищешь. Прости, но и с мудростью помочь тебе не могу. — Милет попытался улыбнуться, но пустота и глубина внимательных зрачков пронзила душу, когда собеседник повернул к нему лицо. — Каждый человек слеплен из сомнений. Во мне их целый клубок. О какой мудрости может идти речь? Это же смешно. Мудрый… Мудрый тот, кто поборол сомнения. Да пусть они даже и остались, но у мудрого есть ясная цель. О себе я так не скажу. Если ты — уставший путник, то отдохни. Если пришел за умными словами, то лучше уходи.

— Нет, Атилла! — Незнакомец вдруг схватил безвестного творца за плечо и, с силой придвинув к себе собеседника, с жаром заговорил: — Не можешь ты просто так бросить старого знакомого, не можешь. Пойми, именно сейчас, когда мы одни, решается наша судьба. Такой исключительный случай для беседы. Ведь нам надо обсудить договор. Неужели забыл?

— О чем ты?

— Прошло много лет, но я воскрешу твою память. — Незнакомец сделал паузу. Его зрачки вспыхнули холодом. — Живя на этом острове, ты начал вмешиваться в мои дела, вставлять палки в колеса, а значит, нарушать договор. Надо, надо обсудить его.

— Ты бредишь! Какой договор?!

Милет попытался высвободиться, но незнакомец цепко держал за плечо.

— Нет, — прошипел гость. — Вспомни о договоре. Ну же, Антарес!

Милет схватил за руку незнакомца, но тот вдруг исчез и, спустя мгновение, появился в паре шагов от безвестного творца. На голове гостя вновь был накинут капюшон. Человек стоял, опустив глаза.

— Договор, — прошептал он, и шелест слова, как тысячи змей расползся по земле.

— Хаос?

— Вспомнил, — радостно произнес господин небытия. — Ты сопротивляешься договору о безмятежности. Но ничего, я еще приду, и мы поговорим.

Он откинул капюшон. Ткань быстро сползла, обнажив человеческий череп. Пустые глазницы, желтая кость, изъеденная временем, но вскоре все растворилось в воздухе.

Сердце Милета учащенно билось. Он закрыл глаза и…

И увидел себя старейшиной. Картина оказалась расплывчатой. Мелькали темные и светлые пятна. Наконец, мир прояснился. Он заметил двух юношей, сражающихся с Саблезубым. «Остановитесь!» — крикнул старейшина, но юноши не услышали. Они продолжали бить хищника, а тот даже не сопротивлялся. Он не огрызался, не пытался нападать. Он не выл, прося о пощаде, а извивался в диком танце и хихикал. Подло, с издевкой. «Антарес», — расслышал старейшина гортанный голос. Вовсе это не Саблезубый, это скелет непонятного существа, таких существ не бывает. Хищник облеплен черными клочьями то ли тумана, то ли дыма. Ядовитые мохнатые языки его вырывались из внутренностей и отравляли мозг.

— Остановитесь! Хватит! Он мертв! — закричал старейшина и хотел добавить, что хищник уже давно мертв, что Хаос завладел его душой, но юноши исчезли, исчез и Саблезубый.

Тьма накрыла старейшину и…

И Сатх упал на твердый пол. Вначале ему показалось, что он проснулся в каменном мешке на Острове Богов. Но где тогда круглое окно? Где небо?

Он осмотрелся и заметил, что одет в длиннополую одежду, светящуюся алым цветом. Стах услышал металлический скрежет. Вертикальная темно-синяя полоска возникла перед ним из пустоты. Дверной проем расширился, озаряясь сиреневым светом, пропуская фигуру в черном облачении.

— Хаос? Что тебе надо?

— Антарес, мой верный цепной пес, моя надежда, нам пора уходить. Вставай. Проклятое воинство Матери Мира скоро вторгнется в наши владения, — прозвучал тот же голос — бархатный и густой, но выхолощенный от жизни. Так мог бы говорить мертвец.

Сатх, тяжело приподнявшись, распрямился и застыл на месте.

— Пошли!

— Нет.

— В чем дело? Думаешь, они пощадят тебя? Эти вероломные твари пришли в наш мир для того, чтобы уничтожить его. Зря я тогда подумал о времени, и на свет появилась она. Признаю ошибку. Но некогда болтать, мы уходим.

Антарес не двинулся с места.

— Хочешь умереть?! — разозлился Хаос.

Одежда его взметнулась от резкого движения. Он схватил Антареса, но пальцы будто прошли сквозь желе. Светящийся алый клочок остался в руке повелителя безвременья. Кусок ткани замерцал и кровавыми тягучими струями стек на пол, образовав лужицу. Хаос с удивлением и ужасом посмотрел на нее и, отступив, спросил:

— Ты изменился? У тебя другое тело? Откуда? — И догадавшись, выплюнул: — Опять она! Тварь! Прах ее забери! И ты, ты Антарес, будь ты проклят! Я ухожу, но не думай, что это твой окончательный выбор и все пойдет гладко, что ты победил, что она победила! Ты выбрал ее путь? Пусть так, но я вернусь за тобой!

Хаос рассыпался синими искрами. Дверь захлопнулась. Грохот был подобен грому, и в нем пророкотало: «Вспоминай».

И опять темно-синее кипящее болото, тускло светящееся во мраке.

— Что скажешь? — спросил Хаос. — Каков твой выбор?

Пристальный взгляд господина безвременья мерцал на горизонте.

Сатх вспомнил все воплощения во вселенной, всю гирлянду, начиная от сущностей, заканчивая гондванцем из торговой касты. Его звали Сатх Ной. Он был Милетом — создателем «Книги Начал», жил в теле старейшины, что опекал двух юношей. И много иных существ вплелись в длинную цепь бытия. Но в самом начале сотворения миров он явился на свет одним из духов по имени Антарес.

— Я все знаю, — произнес Сатх. — Я понял. Ты направил меня на Остров Богов десять лет назад. Ты хотел, чтобы я почувствовал силу дара, ощутил свою избранность и возгордился. Верно? Как думаешь, какой выбор сделаю я?

— Тогда вон отсюда оба! Вон из моего мира! — взревел повелитель безвременья и растворился в пепельном небе.

Затем и мир Хаоса исчез. Сатх, ощутив собственное тело, очнулся в каменном мешке. Это не было медленным пробуждением от сна, когда первые лучи солнца осторожно крадутся по земле, заглядывают в твой дом, понуждая разомкнуть веки. Это оказалось резким пробуждением.

Сатх осмотрелся. Он не доверился первым ощущениям. Они обманывают. Ничего не было, только непроницаемая и вечная космическая ночь вокруг. Ни солнца, ни иных светил. Воздуха не хватает. Страх ледяной волной сковал сознание. Сатх, подняв взгляд вверх, облегченно выдохнул. Он увидел звезды в круглом окне. Ной неуклюже поднялся с каменного пола. Мышцы будто ватные. Он пошатнулся и сполз по стене. Прислушался к ощущениям. Дикий голод терзал желудок. Он дополз до блюда с едой, жадно припал к нему и быстро опустошил его. Сатх не почувствовал вкуса еды. Вода с холодным безразличием скользнула в желудок, не принеся облегчения. Все провалилось в него, как в ненасытную бездну. Он вернулся под круглое окно, сел и, сфокусировав взгляд, сосредоточено посмотрел на мерцающие звезды. Изменятся ли они? Но ночные светила были молчаливы и торжественны. Значит, это не сон и не пробуждение во сне. Это Остров Богов, и сейчас глубокая ночь.

Ной попытался вновь приподняться, но голова закружилась, и его мотнуло в сторону. Он уперся плечом о стену и сполз на пол. Сатх, лежа на боку, закрыл глаза. Никогда в жизни он не испытывал такой дикой усталости. Припомнил, что однажды ходил с отцом в море и тянул невод. Отец говорил: чтобы знать цену рыбы, надо понять, сколько усилий затрачивает рыбак, чтобы выловить ее. Он тогда понял, сколько стоит рыба. В тот день Сатх устал. Просто валился с ног с непривычки, но это была приятная усталость, что разлилась по телу и навеяла сладкий сон. Сквозь дрему он почувствовал полезность совершенного им труда, но сейчас в каменном мешке не было таких ощущений. Всё бессмысленно, все обречены, всё исчезнет в небытии — взорвались мысли в сознании. К чему усилия? Зачем он видел иные миры? Сатху почудилось, что он единственный выживший во вселенной.

Метафизический ужас.

В дне пути отсюда в столице Гондваны стоят величественные строения, но они безмолвны, людей нет. Они мертвы. Тишина окутала мир. Мир потух, как рано или поздно потухает костер. Каменный мешок — вот все, что осталось от некогда пестрой жизни. И теперь душа Сатха летит в ледяном пространстве неизвестно куда.

Пытка одиночеством и тишиной.

Сатх перевернулся на другой бок и, чтобы побороть страх, представил в своей руке плеть. Он прогоняет страх, нанося сильные удары плетью. Один за другим. Один за другим. Еще и еще. Страх скулит, ощеривается, но отступает. Вот уже слышно его завывание вдалеке. Страх сдался. Он отступил. Дрема окутала истерзанное сознание.

Сатху приснился удивительный мир.

Он увидел себя двуполым существом внешне похожим на человека. Его окружали такие же существа. Он увидел мужчин и женщин. Они лишь отличались внешне. Первые имели более грубые черты лица и физически развитое тело, вторые — изящнее, утонченнее и грациознее. Сатх не понимал, зачем деление на мужчин и женщин, если они двуполы? Чем больше он вглядывался в странный мир, тем больше загадок рождалось. Сатх, спустя какое-то время осознал, что между ними существует физическая любовь, но освобожденная от задач продолжения рода. Тогда как существа размножаются? И размножаются ли?

Он прошелся по широкой тропе мимо леса, напомнившей ему леса Гондваны. Деревья, травы, ручьи и озера светились изнутри голубым цветом. Там, где он шел, было безлюдно.

Наконец, Сатх встретил одного из двуполых.

— Привет, — радостно сказал тот. — Ты как не родной.

— То есть? — удивился Ной.

— Что, неужели забыл? Ты раньше жил здесь.

— Это ведь не мир Духов Тысячей Солнц?

— Нет. Это мир Лилит. Мир прачеловечества. Он возник давно, еще до появления людей на Земле.

— Не помню.

— Жаль.

— А как тогда вспомнить?

— Надо проснуться.

— Уверен?

— Конечно. Пора пробуждаться. Ты меня слышишь, Сатх? Просыпайся.